Литература, как медицина, — это профессия, требующая выучки. Как в медицине настоящий врач учится до конца своих дней, точно так же литератор продблжает свою выучку до гробовой доски. Во всяком случае так утверждают корифеи, а корифеям надо верить.
Не так давно я с почтительным удивлением прочел, что Ремарк, такой признанный, блестящий мастер, свой последний роман переписывал шесть раз. Он так и умер, переписывая его. Вот о таких фактах стоит задуматься начинающим литераторам. И особенно тем, — а такие встречаются сплошь и рядом, — которые с восторгом в глазах
сообщают, что за ночь сделали рассказ, что вот было такое сплошное вдохновение. А рассказ почему то не берут. Я все-таки утверждаю, я убежден в том, что литератор, который не способен свой рассказ или любое произведение переписать, может быть, десятки раз, — он никогда литератором не станет.
Мне кажется, что литератор, пока он молод и не таскает валидол в кармане, не хватается засердце, должен жить очень активно. Во всяком случае должен много ездить, видеть, пробовать и должен уметь рисковать. Уметь рисковать не так, как говорится, "дурью маяться", а уметь рисковать по настоящему. Мне кажется, опасность, риск — они обостряют восприятие. А обостренное восприятие — это необходимое качество всякого литератора. Например, нащи классики: они очень много видели, очень многое знали. Я оченьдавно заметил, что люди, которые по профессии своей встречаются с настоящей опасностью, может быть, смертельной опасностью, они всегда бывают добры, открыты, человечны. Когда я оставил геологию, то образовался вакуум. Но этот вакуум заполнился тем, что я очень много времени провожу среди профессиональных горнолыжников, альпинистов и различного рода "бродяг" в хорошем смысле этого слова. Ив исполнение этого завета я довольно много езжу в последнее время. Был в Узбекистане, шлялся по Аральскому морю, за браконьерами гонялся на Азовском, был в Приэльбрусье, Белоруссии, на Памире. Но, конечно, главное — это Чукотка. Если в какой то год я на Чукотке не бываю, а летаю туда почти, каждый год, то позднее, всю. зиму, весь остаток года бывает как-то неуютно жить. Чего то не хватает. Чукотка — это, как. первая
ЛЮбоВЬ.;;.
Конечно, образ жизни, стиль жизни каждый выбирает себе сам. Но если даже ты никуда не ездишь, а живешь оседло на одном месте, то все-таки для каждого человека, мне кажется, есть одно незыблемое правило, которое не должно меняться с годами, кем бы ты ни был, чем бы ты ни занимался, допустим, шофер ты, шурфовщик или литератор, в своей профессии все-таки необходимо стремиться к высокому уровню настоящего профессионализма.
Когда то в Магадане, в дальние годы, годы эти сейчас кажутся совершенно безоблачными, мы очень любили пес
НЮ:;:"
Спокойно, дружище,
спокойно, У нас еще все впереди.
Сейчас эта песня вышла на пластинках. Тогда ее знали немногие, и она была для нас чем то вроде гимна. Ну, если не все впереди, тр, во всяком случае, впереди — неизвестные местности, неизвестные книги, которые ты надеешься написать. А если ты веришь в то, что сумеешь передать мысли, эмоции читателю, что рано или поздно ты сумеешь передать это по настоящему, то тогда можно считать себя, попросту говоря, счастливым человеком.
Спокойно, дружище,
СПОКОЙНО,
У нас еще все впереди.
Вот сейчас я говорю, вспоминаю эти слова и с интересом думаю; до какого возраста будет продолжаться эта уверенность, что впереди еще достаточно много?
Из набросков к выступлению "О скуке и терниях"
ТУоль скоро мы говорим о качестве литературной ХЧработы, то можно говорить о непреложной связи между качеством работы литератора й обшей атмосферой, которая существует в писательской организации. Я буду опираться на личный опыт. В профессиональную литературу я пришел из геологии с опытом произ водствейной и, если угодно, административной, чиновничьей работы. За плечами у меня были две изданные книги и суеверное, уважительное отношение к писательской организации как таковой. Я был убежден, что все вопросы здесь решаются просто, честно и прямо.
Действительность оказалась, мягко говоря, разочаровывающей. Еще не будучи членом союза, я числился в комиссии по приключенческой литературе. Попал я туда случайно. Но так как приглашения я получал, я ходил на заседания, истово их высиживал. Большего словоблудия, беспредметной говорильни я до этого не встречал в жизни.:
Неизвестно, кем, зачем и когда установлено, что мерилом активности писателя являются его выступления; "перед коллективами", участие в так называемых "писательских десантах". С непреложностью аксиомы можно считать, что свои мысли, идеи, "науку жизни" писатель выкладывает в том, что он пишет. Почему он должен без владения ораторской и актерской техникой выступать перед скучающей аудиторией о творческих планах, а не осуществлять эти творческие планы? Для неграмотного или полуграмотного строителя Днепрогэса, наверное, было важнее видеть рядом "живого писателя", поговорить с ним, чем прочесть его книгу. Так было. Но бог мой! Как изменились времена и как изменился сам строитель нынешних днепрогэсов. Я убежден, что ему гораздо нужнее умно сработанная хорошая книга, чем наша болтовня о творческих планах.
Грустный смех вызывают отчеты об этих коллективных поездках. Там неизменно есть фраза, что они, писатели, встретили там чудесных людей, героев будущих книг.
Печатается по изд.: Сов. Россия. 1988. 12 июля.
Подается это с подтекстом, точно сей писатель прибыл из Гондураса или из какой то дальней и неизвестной страны, а не переехал в соседнюю область своего же собственного государства. Не проще ли было бы без этой замешанной на коньяке показухи прибыть к героям будущих книг просто, без помпы и побыть месячишко другой работягой третьего разряда, подержать в руке гаечный ключик — умения и здоровья хватит на это у каждого. И поездить по этим героям не на обкомовской "Волге", а попроще, в кузове грузовика, с записью в трудовой книжке.
Как печальное следствие всего этого возникают какие то официально не оформленные группы й литературные течения. Я на собственной шкуре испытал, сознание собственной второсортности из за того, что не пишу об истоках народной мудрости, что не "деревенщик". И мне кажется, я вижу процесс деградации деревенской прозы, куда ушли лучшие силы из молодых ребят. Оговоримся: я не касаюсь здесь В. Астафьева и, допустим, В. Белова, которые просто пишут прекрасную прозу, о чем бы они ни писали. Но в общем потоке деревенской прозы мне видится чудовищная параллель. Когда то путешественник Арсень ев встретил гольда Дерсу — человека иной культуры, иного душевного склада, иного мировоззрения. Мне кажется, что многие нынешние "деревенщики".смотрят на собственных отцов и старших братьев, как Арсеньев смотрел на гольда Дерсу. Мне это представляется противоестественным и страшным, как возрождение пресловутого и прекрасно опи. санного русского барства, которое разглядывало пейзан из коляски и хорошо говорило за рюмкой о страданиях и величии души российского народа.
Если ты не числишься в какой то группе, компании — тебя не вредно лягнуть. По моему. в "Литературной России" была статья "Требуется ЧП", где группа авторов. разносила мою вытащенную из забвения повесть "Весенняя охота на гусей". За то, что там люди гибли на трудной работе, за то, что там нет истоков, нет этой пресловутой народности. Я как раз писал о мире, где каждый человек пришлый, где работа трудна и где гибнут. Это не гладко. Но мое поколение выросло и воспитывалось на двух книгах— "Как закалялась сталь" и "Повесть о настоящем человеке". Эти книги можно определить как "непрерывное ЧП", и я не хочу от них отрекаться. И я твердо знаю, что
этот обетованный деревенский житель, простой колхозник гораздо мудрее, сложнее и, если угодно, современнее, чем его "липовый" прототип в потоке "деревенской прозы.
И. получается результат — ты слоняешься по редакци онным коридорам, и тебя не признают, ибо ты не в группе, ибо ты не входишь в какое то магическое число. Рукопись моего романа "Территория" цродежала четыре месяца в журнале "Молодая гвардия". Там даже не прочли, хотя единственный раз в жизни я попросил "походатайствовать" доброго человека Ивана Григорьевича Падерина. И он сделал это, ибо читал рукопись. Не помогло. Нет худа без добра — я попал в редакцию журнала "Наш современник" и вдруг натолкнулся на людей, которые думают не о чиновном величии или сорте "обоймы", в коей я числюсь, а о том, что будет на страницах их журнала. Они со мной не цацкались, по головке не гладили. Мы провели жесткую и бескомпромиссную работу над рукописью.
К чему я излагаю все это? Постараюсь ответить. Одиннадцать лет назад по выходе первой книги мне прилепили звание "молодой писатель"; число книг, изданных мной, скоро дойдет до десятка, и все — "молодой писатель", и привык к этому амплуа. Когда мы приходим в литературу, мы имеем в багаже какой то талант, какой то набор идей, а главное — бескомпромиссность и, прощу извинить за банальность, горящее сердце. Но у нас нет простого литературного умения. Идут годы, и приобретаешь это профессиональное умение. Но однажды ночью ты вдруг видишь, что где то в редакционных коридорах ты уже приобрел осторожность,"некую ловкость общения. Талант твой не то что потускнел", а как-то пригладился, бескомпромиссность воспринимаешь ты с иронией, и. сердце твое не горит, а так уютно дымит, и дым твой никого не раздражает. И вдруг приходит сознание, что ты, того гляди, уже перестал быть писателем в лучшем смысле этого слова.
