– Ким Чен Ир обещал предоставить нам средства, не подвергая политическому давлению, – сказал Син, – чтобы мы снимали кино во имя объединения Кореи. – Син согласился и открыл офис в Будапеште. – Теперь мы работаем в Восточной Европе.
– Почему вы столько лет молчали? – спросил один репортер.
– Мы боялись угроз Юга и были вынуждены прятаться в ФРГ, – пробубнил Син.
– Чхве Ын Хи исчезла прежде вас, и вы публично высказывали гипотезу, что ее похитили. Где она была до того, как исчезли вы?
– Я спрятал ее у друга в ФРГ, – смущенно соврал Син. Ясно же, что такой ответ абсурден. С каждым вопросом плетение лжи по чуть-чуть распускалось. Ни Син, ни Чхве не могли объяснить, отчего пять лет нигде не показывались, если и впрямь с 1978 года свободно работали в Восточной Европе, и почему Син закатывал такие истерики, когда исчезла Чхве, если теперь утверждает, что с первого дня знал, где она. И к тому же многим показалось странным, что Ким Ир Сен, обычно охочий до позитивной рекламы, годами держал в секрете столь эффектных перебежчиков – явную победу пропаганды.
Син как мог разделался с еще несколькими вопросами о том, почему они так долго тянули с выходом на публику и каковы их планы на будущее. Затем ради пущей убедительности объявил, что с ним можно связаться через головной офис «Син Фильм» в Венгрии, по адресу Будапешт, площадь Рузвельта, дом 2, на берегу Дуная. Син, впрочем, не упомянул, что там расположен будапештский отель «Хайатт», где господин Каи только что снял номер 602 и, дабы обмануть особо настырных газетчиков, на скорую руку замаскировал его под временный кабинет продюсера. «Рабочий» телефон, который Син продиктовал журналистам, был номером портье.
Перед возвращением в Пхеньян Син позвонил любимому руководителю – проверить, доволен ли тот его выступлением. Ким Чен Ир, похоже, был доволен, велел Сину поторопиться с поисками постоянного офиса в Восточной Европе. И тогда Син, ушлый игрок, понимавший, что порой надо поставить на карту всё, рискнул.
– За нами теперь будут наблюдать еще пристальнее, – сказал он своему молодому тюремщику. – Пора дать им понять однозначно, чтоб у них не осталось сомнений. Может, мы откроем офис не в Будапеште, а в нейтральной Вене?
Ким Чен Ир согласился.
27. Одна постель, разные сны
В северокорейском прокате «Посланник, который не вернулся» был страшно популярен. Люди никогда не видели ничего подобного, а для всех, кому было меньше сорока, – то есть для всех, кто родился после раздела страны в 1945 году, – гаагские кадры стали буквально первым зрелищем заграничного мира. Как и все северокорейское кино, фильм Сина использовали в целях пропаганды: показы обязательны, после показов – собрания, где участникам полагалось рассуждать о том, как кульминационная сцена самоубийства учит их, обычных северокорейских граждан, быть верными Родине. Но фильм стал поворотным в культуре страны: впервые даже граждане с минимальным сонбуном хотя бы мельком увидели, что мир за пределами рая трудового народа – вовсе не преисподняя, которую живописует Ким Ир Сен.
Расхрабрившись от такого успеха, Ким Чен Ир подал фильм на кинофестиваль в Карловых Варах, крупнейший кинофестиваль стран Варшавского договора, где двенадцатью годами ранее побывала «Цветочница» (для Северной Кореи – последний на тот момент фестивальный показ). В июле 1984 года Сина и Чхве послали в Карловы Вары, но на «Посланника» зритель валом не валил. «Другие страны энергично рекламировали свое кино, а у нас не было афиш, – говорил Син. – На наш фильм явилась всего горстка зрителей». На родине у любимого руководителя имелась зачарованная аудитория в пятнадцать миллионов человек, и любой, кто пропустит день премьеры, рисковал загреметь в тюрьму, поэтому ему даже в голову не пришло, что иностранного зрителя без рекламы не завлечь. Люди толпились в очередях на западные фильмы – в тот год почетными гостями фестиваля были Питер Фонда и итальянская актриса Моника Витти; Син глядел и был «одинок и почти лишен поддержки».
Но затем, ко всеобщему удивлению, жюри присудило «Посланнику, который не вернулся» приз за лучшую режиссуру, который – поскольку так было написано в титрах – достался Чхве. Сияя, она вышла на сцену за хрустальным призом. После стольких лет одиночества и изоляции, взаперти на вилле с круглосуточной охраной, мир хотя бы так наконец признал ее существование. В зале Син встал и поднял камеру, точно гордый отец на школьном спектакле: он снимал, как Чхве пожимает руку председателю жюри. Син очень гордился: он с первой попытки достиг одной из поставленных целей. Он вообразил лицо любимого руководителя. Вот теперь он станет доверять нам безоговорочно, решил Син.
И в самом деле: они вернулись в номер (за стенкой, как обычно, жили кураторы), и вскоре раздался телефонный звонок.
– Наша страна никогда не удостаивалась такой чести, учитель Чхве, – сказал Ким Чен Ир, когда Чхве сняла трубку. Он был в полном восторге. Он снова одобрил план открыть офис в Вене и снова пообещал, что они все больше времени будут проводить в Европе: в Будапеште, в Праге, в Вене – и в Великобритании. В ноябре «Посланника, который не вернулся» покажут на Лондонском кинофестивале.
Есть такая старая азиатская поговорка – «постель одна, сны разные». Она описывает отношения супругов, чьи жизни переплетены, но общения нет: еженощно они спят бок о бок, но живут каждый своей жизнью. Эту поговорку Син вспоминал осенью, летя с Чхве в Лондон. «Ким Чен Ир хотел воспользоваться мною для пропаганды, – писал он, – а я надеялся воспользоваться шансом сбежать… Не было сомнений, что лучше всего это сделать в Лондоне». Впрочем, если он и питал надежду перемещаться свободнее, она была тщетна. Первым в Лондон улетел Чхве Ик Кю с четырнадцатью телохранителями и «делегатами», которые все подготовят к приезду Сина и Чхве.
Те улетели неделей позже, через Будапешт и Вену, с невиданной свитой, которую возглавлял Им Хо Гун, заместитель директора тайной полиции. В свите был и один из длинноволосых похитителей Сина в Рипалс-бей. При встрече, рассказывал Син, этот «молодой человек лишь посмотрел на меня и улыбнулся».
Син и Чхве приземлились в Лондоне в семь вечера в среду, 28 ноября 1984 года. Премьер-министр Маргарет Тэтчер только что пережила Брайтонский теракт[28], который ненадолго вытеснил из заголовков неоднозначную забастовку шахтеров – два события, на которые сильно напирало Центральное телеграфное агентство Кореи, изображая Великобританию царством неравенства и смуты. На кинофестивале показывали «Гремлинов» Джо Данте, «Одуревших от крови» братьев Коэнов и «Поля смерти» Ролана Жоффе[29]. Фильм Сина и Чхве входил во внеконкурсную программу.
Северокорейская делегация вызвала небольшой фурор. Министерство внутренних дел тянуло с визами и наконец выдало их за день до показа. Хелен Лавридж, ассистентке программного директора фестиваля и руководительнице службы приема гостей, сказали, что из Северной Кореи прибудут двадцать девять человек, а явились сорок (что, возможно, отчасти объясняет задержку с визами). Чхве Ик Кю предоставил список имен, «но толку от него почти не было», говорила Лавридж: большинство имен оказались выдуманными. В Лондоне вся делегация остановилась в одной гостинице, ездила на показы, в частном порядке наняв автобус, и поначалу устраивала сумятицу, путаясь в номерах рядов и мест на билетах и задерживая показы к большому неудовольствию других гостей и критиков. Один раз телевизионщики засняли Чхве Ик Кю, когда тот во всю глотку орал на азиатских студентов в очереди у Национального кинотеатра:
– В Северной Корее учатся бесплатно! В Северной Корее никто не голодает! Все едят досыта и живут хорошо, спасибо великому вождю!
Син и Чхве в этой сорокашестичасовой поездке измучились. Они очутились в свободном мире, но их круглосуточно окружали вооруженные «телохранители», нанятые Ким Чен Иром не для того, чтоб защищать, а для того, чтоб не упустить. Национальный кинотеатр в Саут-банке окружали культурные достопримечательности – Национальный театр и Королевский фестивальный зал. За Темзой в Вест-Энде – кабаре и клубы, по соседству в Брикстоне – панки в кожаных куртках и с разноцветными ирокезами, вокруг – плавильный котел национальностей и рас, где через год второй раз за пять лет вспыхнут крупные уличные беспорядки, вновь спровоцированные нападениями полиции на чернокожих британцев. В стране забастовки и протесты, а к приезду Сина и Чхве на Риджент-стрит уже замигали рождественские гирлянды, и орды покупателей устремились в «Селфриджес», «Либерти» и «Хэмлиз». Газеты печатали что заблагорассудится, споря друг с другом и оглядываясь лишь на законодательство и тиражи. Несмотря на суматоху, шум и насилие – а может, и благодаря им – Син и Чхве жаждали примкнуть к этому миру, где дозволен такой хаос. Он казался полярной противоположностью стерильного, бесчеловечного, сценического государства Ким Ир Сена. Вокруг царила свобода, но слиться с нею они не могли.
