Прощались с Карнавалом трудно. Мы возвращались в Каса Амарела при ярком свете дня, проталкивались сквозь до сих пор не расходящиеся толпы, и на душе скребли кошки оттого, что все наконец закончилось. По обочинам тротуаров валялись горы брошенных костюмов, и люди копались в грудах ненужного поролона и металла, отыскивая драгоценные перья и пайетки. Пьяницы осыпали прохожих бранью, матери подгоняли дочек к автобусным очередям.
Проходя через Лапу, я увидела Марию, сидящую, привалившись спиной к арке. Ее королевская мантия валялась рядом на земле, а корона забавно съехала на один глаз.
Наконец мы добрели до дома, и я буквально ввалилась в калитку. Мы без сил упали в шезлонги. Подоспел Фабио, еще навеселе, он играл на кавакинью, а Густаво отправился приготовить всем нам чаю. Когда я взяла в руки чашку с блюдцем, руки у меня тряслись, как у горькой пьянчужки. Начинался новый ослепительный жаркий день.
И что теперь мне делать без тебя?
Ты никогда не учила меня забывать.
Ты лишь учила желать,
Желать и желать.
— Каэтану Велозу,[80] «Ты никогда не учила меня забывать»
Мой год в Рио-де-Жанейро подошел к концу в мае 2004 года. Я получила уведомление банка, гласившее, что, по их мнению, с моим счетом производятся незаконные операции. Возмущенная, я попросила уточнить, что за незаконные операции они имеют в виду, и в результате вынуждена была признать, что не какой-то злоумышленник, а я сама несу ответственность за расходы на роскошные отели в Парати, шампань-холлы Ипанемы, одну или две короткие поездки в Сальвадор[81] на фестиваль Бонфим, а также прокат шикарных автомобилей в Копакабане. Год в Бразилии закончился.
Я уверяла Фабио, что через три месяца вернусь, и он грустно кивал:
— Если бы я получал по реалу от каждой гринги, которая обещала вернуться кому-нибудь в Лапе, я бы больше не был оборванцем.
Мои мечты стать богатой наследницей в Сан-Тропе рассеялись так же бесследно, как уверения кариоки в верности. Я упаковывала вещи, а Густаво сидел на краешке кровати китайской принцессы и мрачно разглагольствовал:
— Это отвратительно не иметь денег, верно?
Да, так оно и было. Отвратительно приезжать в любую страну, не имея денег, но явиться с пустым карманом домой — это позор. Родители встретили меня в аэропорту Кингс форд Смит, и мы уехали на ферму в Кэптенс Флэт. Четыре года прошло с тех пор, как я уехала из дома. Стояла засуха, самая сильная в этих местах за прошедшие восемь лет, великая сушь охватила половину Нового Южного Уэльса, и не было видно ни одного кенгуру — только пустые, сухие пастбища да коровы с тоскливыми глазами.
В первую ночь мне снились авокадо с футбольный мяч величиной и тенистые зеленые сады, способные бесследно поглотить целый трактор, а проснулась я на полу.
Дома я просидела пару месяцев, пока оформляла контракт с фирмой, продающей туры в Европу для туристов пенсионного возраста. В первый день на работе ни один человек со мной не поздоровался. Они просто не поднимали глаз от своих рабочих столов. Это меня чуть не убило.
По ночам и в выходные я пыталась передать ускользающую красоту Бразилии, взахлеб рассказывая друзьям об отвесных скалах, буйстве тропических джунглей, о грохоте сотен барабанов под сводами арок Лапы. Мои истории имели широкий отклик среди студентов, хиппи, моей родни, матерей-одиночек и безработных, но повязанный ипотеками средний класс оставался глух и равнодушен. Эти рассеянно улыбались, ерзали на сиденьях и в конце концов перебивали меня вопросом: «Так все-таки, чем же ты там занималась?»
Поначалу я давала социально приемлемые объяснения — например, «изучала культуру» или «учила португальский». Но, выслушав в триста восемьдесят пятый раз постное: «Даже и не знаю, стоило ли тратить на это такие деньги», — я взвыла и стала отвечать иначе: «Ничем не занималась. Я целый год ничего не делала. Просто сидела на заднице и пила тростниковую водку». Как правило, этого было достаточно, чтобы растопить лед, чтобы высоколобые успешные сиднейцы расслабились и поверили, что я не собираюсь выбивать почву у них из-под ног заявлением, что обнаружила новое племя в Амазонии. Я оказалась просто безвредной обалдуйкой, которая после долгих странствий вернулась наконец домой, поджав хвост, и смирилась с необходимостью снова трудиться в информационном центре туристической компании. Все встало на свои места: я вернулась в общество, которому принадлежала. Но труженики в информационном центре демонстрировали непонимание и неприятие. «Чем мы тебе не угодили, чем так плоха наша жизнь, что ты не пожелала иметь с ней ничего общего?» — серьезно спрашивали они.
Было трудно стряхнуть с себя бразильскую анархию, и я не раз попадалась на пренебрежении к правилам, принятым в обществе: сначала за езду по проселочным дорогам на незарегистрированной машине, затем за езду на велосипеде без шлема.
— Это моя голова! — возразила я, но два полисмена были явно не в настроении вести дискуссии на подобные темы.
Они только насмешливо улыбались, а потом один саркастически заметил:
— Только не тогда, когда вас везут в карете «скорой помощи» в больницу Святого Винсента, чтобы латать по программе бесплатного медицинского обслуживания.
— Не нужна мне ваша больница Святого Винсента и бесплатная медицинская помощь, — заявила я. — Я протестую против навязывания мне услуг со стороны родного государства…
Но они не дослушали и со смешком сказали:
— Расскажешь это судье, роднуля.
Но, как ни тяжко было отвыкать от анархии, ничто так меня не убивало, как saudade[82] — щемящее чувство, хорошо знакомое мореходам-португальцам. Это слово, перевести которое дословно невоможно, означает, как я теперь поняла, что воспоминания разбивают сердце на мелкие кусочки. Я снова и снова слушала Картолу в надежде хоть как-то убить ностальгию, но от этого становилось только хуже. От каждой ноты перед глазами всплывала масляная желтая луна, а в ушах звучал мучительный звон кавакинью под моим окном. Не загнуться совсем мне помогла капоэйра на пляже Бонди с могучей бразильянкой по имени Мейре Лу; еще мы с братом и сестрой выпивали по четвергам в бразильском баре Бонди.
Я три месяца ела только макароны, продала все свое имущество и в конце концов ухитрилась положить на банковский счет шесть тысяч долларов.
Ипотечные бездельники просто остервенели.
— Как же ты сможешь вернуться в Бразилию? У тебя ведь нет денег, — спросила меня одна супружеская пара.
— Я все распродала, — лаконично ответила я.
У них отвисли челюсти, и они смогли выдавить только:
— Ну, это уж как-то… просто жуткая безответственность.
Родители в этот раз поехали провожать меня в аэропорт и выглядели немного печальнее, чем обычно. Чтобы поднять им настроение, я рассказала, что собираюсь начать собственный бизнес. Какое-то время я даже сама в это верила, пока моя бывшая начальница, с которой мы решили выпить на прощание, не сказала мечтательно:
— Я бы, наверное, на твоем месте продолжила с кабаре…
В этот раз я приехала в Бразилию в декабре. Фабио привел к воротам аэропорта пятерых музыкантов, которые играли самбу и пели мне серенаду. Я ждала, что малоутешительная новость о моем финансовом положении раздосадует Фабио, но он воспринял известие спокойно.
— Добро пожаловать в клуб, — беззаботно сказал он.
Поначалу, поскольку я прибыла в Рио-де-Жанейро в выходные, мне показалось, что здесь вообще ничего не изменилось. Было дико жарко, в воздухе висел запах гниющих манго, а из радио Густаво доносились звуки «Воспоминаний». Самба по-прежнему гремела до полудня, Густаво по-прежнему ябедничал на Фабио, Кьяра по-прежнему ненавидела всех и вся, кроме Катры и фанка, а у Фабио по-прежнему был вид человека, которому нечего терять.
Так все и было до утра понедельника, когда я сообразила: что-то изменилось. Накануне мы загулялись допоздна, и теперь я крепко спала и видела сон. Мы с Густаво и Фабио вместе с группой туристов-пенсионеров танцевали самбу вокруг нашего туристического автобуса в Риме, когда вдруг раздался тягучий пронзительный вопль. Звук безжалостно вырвал меня из паутины сновидения и катапультировал прямо в отвратительный, мучительно-яркий свет дня.
— Что, где, как? — промямлила я, все еще танцуя.
Я поднялась, распахнула балконные двери, не вполне понимая, где нахожусь — в Кэптенс Флэте, Риме или Рио. Звук не затихал. Я ничего не могла понять. Я в Рио. Кажется. Но что это за звук? Сфокусировав взгляд, я увидела, что люди в доме священника на противоположной стороне улицы смотрят на меня, раскрыв ставни.
