В 20 часов 31 августа 1939 года приказ Гитлера осуществить провокацию был выполнен. После перестрелки с немецкой полицией «поляки» захватили радиостанцию в Глейвице. Один из немцев, знавший польский язык, быстро зачитал перед микрофоном заранее составленный в гестапо текст, в котором содержались угрозы немецкому народу со стороны восточного соседа, например: «Пришло время войны Польши против Германии».
После этого эсэсовцы сразу же расстреляли переодетых в польскую военную форму немецких уголовников. Позже их тела демонстрировались как «неопровержимое доказательство» нападения польских военнослужащих на немецкую радиостанцию.
Такая провокация, по мнению Гитлера, была достаточным предлогом, чтобы Германия начала войну с Польшей.
Перед началом «молниеносной войны» на Западе Гитлер также позаботился об ее пропагандистском прикрытии. Он, как и в случае с Глейвитцем, осуществил циничную провокацию. На этот раз почетную обязанность выполнить данную провокацию фюрер доверил Герингу. В ночь на 10 мая 1940 года немцами на своей территории был совершен крупный террористический акт: налет немецких бомбардировщиков на один из университетских городов Германии – Фрейбург. Фугасные бомбы, сброшенные немецкими самолетами, разрушили женский пансионат и больницу. Сотни людей были убиты и ранены. Как потом было выяснено, злодейский приказ о бомбардировке Фрейбурга выполняла 51-я эскадрилья люфтваффе под командованием Иозефа Камхубера.
Данную провокацию Гитлер приписал авиации Бельгии и Голландии, что и послужило предлогом для нападения немецких войск на эти нейтральные страны.
Таким образом, Гитлер войны в Польше и на Западе не начинал без серьезных провокаций, с помощью которых он пытался снять ответственность с Германии за последствия своих авантюр. Он, конечно, хорошо знал, что войны рано или поздно кончаются. Их последствия всегда ужасные, которые даже не подаются исчислению. Он, конечно, также хорошо знал, что возмещать все убытки, понесенные в процессе войны, однозначно должен агрессор, то есть во всех войнах, развязанных им, Гитлером, – Германия. Это значит, что в случае поражения страна-агрессор около ста лет после окончания войны будет нищей, поскольку вынуждена будет работать на восстановление объектов и компенсацию убытков стран, подвергшихся агрессии.
Конечно, такие тяжелые последствия для страны-агрессора наступают, как мы видим, не всегда, а только в том случае, когда агрессор проигрывает войну. Тогда, в 1939–1940 гг., Гитлер не был абсолютно уверен в благоприятном исходе развязываемых им войн, поэтому он еще осторожничал, старался подослать себе соломки на случай падения. К началу нападения на Советский Союз уверенный в победе Германии Гитлер уже был «без тормозов». К этому времени он уже считал, что терять время на провокации перед началом войны с нашей страной ему ни к чему.
И. В. Сталин далеко смотрел; в этом плане он и мертвый остается для нас ангелом-хранителем. Поэтому, даже в настоящее время, периодически возникающие разговоры о том, что наша страна должна что-то возвратить несчастной Германии или ее союзникам, просто неуместны. Прежде следует рассматривать вопрос о возмещении всех убытков, нанесенных агрессорами нашей стране.
Конечно, судя по действиям, И. В. Сталин недооценил степень авантюризма этого проходимца, Гитлера. Одновременно, к несчастию нашего народа, И. В. Сталин слишком хорошо думал о высшем командовании Красной Армии, об организованности и порядке в ее частях. Директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность, с учетом реальных возможностей командного состава и связи, надо было давать раньше.
Вместе с тем в любом случае ответственность за несвоевременное доведение Директивы № 1 до войск и такое, без преувеличения сказать, преступное начало войны должны разделить с И. В. Сталиным начальник внешней разведки и многие командиры Красной Армии; в первую очередь нарком обороны С. К. Тимошенко и начальник Генерального штаба Г. К. Жуков, а вместе с ними: командующий войсками Ленинградского военного округа генерал-лейтенант М. М. Попов, член военного совета корпусной комиссар Н. Н. Клементьев, начальник штаба генерал-майор Д. Н. Никишев; командующий войсками Прибалтийского особого военного округа генерал-полковник Ф. И. Кузнецов, член военного совета корпусной комиссар П. А. Диброва, начальник штаба генерал-лейтенант П. С. Кленов; командующий войсками Западного особого военного округа генерал армии Д. Г. Павлов, член военного совета корпусной комиссар А. Ф. Фоминых, начальник штаба генерал-майор В. Е. Климовских; командующий войсками Киевского особого военного округа генерал-полковник М. П. Кирпонос, член военного совета корпусной комиссар Н. Н. Вашугин, начальник штаба генерал-лейтенант М. А. Пуркаев; командующий войсками Одесского военного округа генерал-полковник Я. Т. Черевиченко, член военного совета корпусной комиссар А. Ф. Колобяков, начальник штаба генерал-майор М. В. Захаров; командующие и командиры армий, корпусов, дивизий, бригад, полков и их начальники связи.
Однако главная вина за провал своевременного доведения Директивы № 1 о приведении войск в боевую готовность должна быть возложена на заместителя наркома обороны, начальника Генерального штаба генерала армии Г. К. Жукова, поскольку внутри Наркомата обороны именно конкретно на него были возложены обязанности по руководству Управлением связи, а также на начальника войск связи Красной Армии – генерал-майора Н. И. Гапича.
Конечно, колоссальные успехи во внешней и внутренней политике, в том числе в области укрепления Вооруженных Сил страны, усыпили бдительность нашего вождя. Огромное количество людей, имевших высокие звания и занимавших высокие должности, отвечавших перед народом за безопасность страны, оказались, мягко говоря, не совсем состоятельными, за редким исключением, к которому в первую очередь следует отнести Кузнецова Николая Герасимовича, с 1939 по 1946 год наркома ВМФ СССР. Практически только он один из крупных военачальников выполнил свой долг так, как он должен всегда выполняться высшими офицерами.
Именно Кузнецов Н. Г., в связи с нарастанием угрозы войны, уже 19 июня перевел Военно-Морской Флот на оперативную готовность № 2, а в 22 часа 37 минут 21 июня – в готовность № 1. Благодаря чему моряки встретили в ночь на 22 июня немецких фашистов организованно, и практически ни один корабль при этом не пострадал. Вот он, наглядный пример, роли личности в истории.
Что касается частей Сухопутных и Военно-воздушных сил Красной Армии, то здесь оповещение войск о введении боевой готовности не укладывалось ни в какие рамки. Иначе, по существу, – оно было преступным.
Как известно, Директива № 1 «О приведении наших войск в полную боевую готовность» была согласована со И. В. Сталиным и подписана Тимошенко и Жуковым 21.06.41 года. Однако Г. К. Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» не указывает чрезвычайно важное для дальнейшего хода событий точное время подписания данного документа.
Вместе с тем здесь же он утверждает, что с этой директивой Н. Ф. Ватутин немедленно выехал в Генеральный штаб, чтобы тотчас же передать ее в округа. Передача директивы в округа была закончена в 00.30 минут 22 июня 1941 года, а копия директивы была передана наркому Военно-Морского Флота.
Здесь непонятно, почему такая чрезвычайно важная и чрезвычайно срочная директива, направить которую в войска якобы уговаривали И. В. Сталина несколько дней нарком обороны С. К. Тимошенко и начальник Генштаба Г. К. Жуков, была задержана в Генеральном штабе почти на 2 часа 10 минут.
Ведь по другим источникам достоверно известно, что эта директива была подписана в 22 часа 20 минут. Эти данные подтверждаются наркомом ВМФ СССР Кузнецовым Н. Г., который успел к 22 часам 37 минутам 21 июня не только получить ее из рук Н. Ф. Ватутина, но и отправить эту же директиву, приведя в готовность № 1 все части Военно-Морского Флота.
Далее еще хуже. Так, получив указанную директиву, например, штаб Западного особого военного округа так и не смог передать ее в штабы подчиненных армий. Только в третьем часу ночи (ЦАМО СССР. Ф. 208. Оп, 355802. Д. 1. Л. 1.) вместо указанной директивы в войска был направлен сигнал «Гроза», которым вводился в действие «Красный пакет», содержавший план прикрытия государственной границы.
Поэтому понятно, почему в своей книге «Воспоминания и размышления» Г. К. Жуков пишет, что «возвращались мы с С. К. Тимошенко от И. В. Сталина, испытывали чувство какой-то сложной раздвоенности». А для беспокойства у этих, безусловно, выдающихся военачальников оснований было больше чем достаточно. Ведь решался вопрос жизни и смерти миллионов людей.
Трудно сказать, насколько искренним был Г. К. Жуков, когда писал:
«С одной стороны, как будто делалось все зависящее от нас, чтобы встретить максимально подготовленными надвигающуюся грозу: проведен ряд крупных организационных мероприятий мобилизационно-оперативного порядка; по мере возможности укреплены западные военные округа, которым в первую очередь придется вступить в схватку с врагом; наконец, сегодня получено разрешение дать директиву о приведении войск приграничных районов в боевую готовность.
