Ставски, хороший знаток проблем, связанных с происхождением мажоритарной системы голосования, также отмечает: "В Англии… наблюдается прямое влияние Церкви и канонического права на введение мажоритарной системы". А вот мнение такого авторитетного автора, как Конопсинский: "Похоже, что только в середине XVI века под влиянием Церкви установился обычай точно подсчитывать голоса коммун в наиболее деликатных случаях… И, вне всякого сомнения, что именно под влиянием католической церкви начал развиваться принцип мажоритарности, распространившийся по всему итальянскому полуострову".
Церковь сыграла роль даже в организации некоторых коммун. Так, в частности, произошло в Марселе: освобождение этого города из-под власти феодального сеньора в самом начале XIII века состоялось благодаря братству Святого Духа, основанному в 1212году.
В случае безрезультатности выборов или социальных противоречий (как в Милане в 1256 году) итальянские коммуны часто призывали на помощь монахов, чтобы разработать устав, председательствовать на выборах, выполнить функции арбитра. Пертиль упоминает об одном тайном голосовании, имевшем место в Пизе в 1286 году в присутствии двух братьев-доминиканцев и двух миноритов. Совершенно очевидно, что монахи и священники, сталкиваясь с проблемой выборов, которые осложнялись нерегулярностью и несоблюдением решений, принятых большинством голосов, сразу же вспоминали об обычаях церковной среды. Описывается случай спорных выборов (в Верчелли), где в первом туре голосования братьям-монахам было доверено раздавать избирательные бюллетени, дабы, по словам хрониста, "уничтожить всякое подозрение". Именно по этим причинам горожане чаще всего и призывали братьев из городских монастырей. Иногда монахам поручалось избрание властей на первой ступени или, как в Вероне, даже самих членов магистрата. В Венеции они формировали из членов городского собрания состав Большого Совета.
Вне всякого сомнения, монахи были могущественными и уважаемыми арбитрами, ибо они не являлись ни избирателями, ни избираемыми, мало участвовали, по крайней мере непосредственно, в делах коммуны, не могли оставлять завещаний или участвовать в ином наследовании. Часто они хорошо знали то, что замышляется или делается в других коммунах через посредство братьев своего ордена.
В принципе, монахам были недоступны официальные должности в органах городского самоуправления. Они не платили налогов, поэтому не могли являться судьями или чиновниками. Тем не менее специально для монахов оставлялись отдельные должности. В XIV-XV веках такие случаи имели место в Брюсселе и Антверпене (а также в Цюрихе, Лейпциге, Лувене, Цутфене и пр.), когда эшевены* [городской советник, член магистрата городской управы.] призывали клириков, чтобы поставить их во главе канцелярии суда коммуны.
"Исполнение обязанностей, свойственных мирянам, несовместимо с духовным званием. Но это звание не служило препятствием для его обладателей, – пишет по этому поводу М. Паке. – Магистрат использовал услуги как клириков, так и мирян; и от тех, и от других требовались одинаковые гарантии, и им поручались одни и те же дела".
Монахам часто доверялись особо важные поручения: хранение печати (Флоренция, 1308 год), коммунальной кассы, коммунальных архивов (Чьери), взимание дорожной пошлины. В Бретани нищенствующие монахи участвовали в заседаниях герцогского совета. В частности, кармелиты выполняли щекотливые обязанности в сфере налогообложения и финансов. Францисканцы Ванна взяли под свою опеку Счетную палату (Г. Мартен). Некоторые конгрегации, вроде Сент-Клод, получили разрешение чеканить монету. Монахи-бенедиктинцы из Сен-Пьер-ле-Без были обязаны в дни проведения ярмарок проверять у торговцев весы, гири, локти, меры для масла, вин, зерна. Это называлось правом "эгандильяжа".
И это еще не все! Гумилиаты выполняли функции сборщиков ввозных и дорожных пошлин и хранили у себя ключи от склада боеприпасов. Нищенствующие монахи служили капелланами коммунального ополчения. В некоторых городах цистерцианцы сторожили гавани и арсеналы, крепостные стены и укрепления, выполняли функции квесторов и управляющих, подсчитывали голоса на выборах. Их призывали для наведения порядка в финансах Кёльнского архиепископства. Конверзы ордена Сито привлекались к обязанностям "буллаторов", то есть они ставили печать – "буллу" (bulla, по-латыни "свинцовый шарик") на официальных документах. Правда, это ответственное дело поручалось им потому, что они не умели читать.
Имеется по меньшей мере четыре случая прямого влияния монахов на политическую практику. Прежде всего обычай пожизненного назначения эшевенов, отмечаемый Пиренном во Фландрии и Валлонии (только в XII веке выборы сделаются ежегодными).
Руффини также упоминает несколько случаев, когда в гражданских установлениях появляется понятие "saniorite", здравого смысла. В 1254 году в Барселоне зафиксирован принцип: "Vincat sententia meliorum" ("Пусть превалирует мнение лучших"), а около 1118 года – в "Leges Henrici" ("Уложении Генриха") сказано: "The majority by rank, repute and
sound judgment" – "Большинство по рангу, доброй славе и здравому суду".
Далее, "обеты", даваемые кандидатами, представляли собой обычай, известный нам из солидного труда дома Шмица. Как ни противоречила эта практика духу бенедиктинского устава, но она укоренилась в среде монашества с VIII-IX веков.
И наконец, в Венеции существовал так называемый оппонент, которому по примеру avocatus diaboli* [Адвокат дьявола (лат.)] в брачных делах и в процессах канонизации надлежало выполнять роль противной стороны, чтобы вопрос был изучен лучше.
В современном обществе
Некоторые (и не только неверующие) спросят: имеют ли смысл столь строгие правила, постоянные требования, тягостные лишения, суровая дисциплина, – все то, чем была и продолжает быть жизнь монахов? Ответ же таков: несомненно, да. В подтверждение этого я процитирую одного писателя, любителя спорта: "Все подвижники воздерживаются от всего: те для получения венца тленного, а мы – нетленного. И потому я бегу не так, как на неверное, бьюсь не так, чтобы только бить воздух"… Это слова апостола Павла (1 Кор. 9: 25-27).
И это не единственный случай, когда современный мир, сам не ведая того, встречает на своем пути ценности вечно живого мира монашества. Есть еще множество других примеров, и откровенно говоря, мне кажется, что наше общество частенько испытывает некую тоску по этому монастырскому миру, далекому и близкому одновременно. Не то чтобы это была ясная идея, но современное общество сталкивается с проблемами, которые заставляют его мечтать о мире и покое, о сени деревьев и тишине, об уединении и сосредоточенности: solutio, inclusio, silentium. Разве эти слова, определяющие картезианский образ жизни, не вызывают ностальгических чувств у наших современников? Послушаем, как св. Петр Дамианский обличает мирскую суету: "Чума суетливости… Жизнь их проходит тщетно". Разве он так уж далек от чаяний наших с вами современников? Или далек от наших грез Гримлекус, восхваляющий садик еремита с душистыми травами и животворящим воздухом? Не является ли подобный сад тем, что сегодня мы называем вторым домом, и разве неслучайно слово "шартрез" (буквально "жилище картезианца") в XVIII веке служило для обозначения маленького уединенного сельского домика? Тишина вдали от гула времен, позволяющая задуматься о главном, диалог с самим собой, блаженное одиночество внутри общежительной жизни… Это поиски душевной тишины. Неужели они чужды нашему обществу? Марсель Пруст говорил, что книги – это дети одиночества и молчания. Разве мы не испытываем того же? И не забываем ли мы о том, что все великое и прекрасное, сделанное человеком, сотворено им в мире души и мирной тишине мастерских, библиотек, лабораторий – или монашеских келий?
Современно и "миротворческое дело", вдохновлявшее этих безоружных добровольцев – клириков, монахов, кающихся грешников, паломников, живших в обществе страха, крови и хищничества. Они станут предвестниками сторонников "пассивного" сопротивления, тех, кто отказывается от несения военной службы по религиозным убеждениям, вроде закваски в Евангелии, "которую женщина взявши положила в три меры муки"…
Актуально и стремление быть "pauper Christ!" (бедняками Христа, нищими духом), бесконечно проявлявшееся в течение столетий: быть экономически безоружным, целиком посвятить себя духовному труду, труду художественному, ремесленному, – труду человека и в меру человека.
Всегда современна и реакция нищенствующих орденов на "общество потребления" их эпохи, когда впервые за долгое время появились огромные состояния, роскошь, дух наживы, то есть стремление к неограниченной Прибыли.
Наконец, актуально и отсутствие постоянного жилища, "нет иного крова, помимо церкви", этот сон на решетках, досках, прямо на земле, если молитва не заставит забыть про усталость…
