– Скажи, что мы поехали в другую сторону, – распорядился он. Таксист взял деньги и сделал, как просили. Син и Чхве, дрожа от возбуждения, заорали:
– Американское посольство!
Таксист резко развернулся.
«Лицо [Чхве] побелело как простыня. У меня сердце стучало, как мотор, – спустя год писал Сии. – Мы боялись по дороге наткнуться на белое такси… До посольства было пять минут езды. Нам показалось, что прошло пять часов».
Тихий переулок Больцмангассе – односторонняя улица, нередко забитая машинами, которые едут насквозь или сворачивают в ворота. Паркуются там по обеим сторонам, и нередко движение попросту замирает. Такси застряло у подножия холма – дальше не проехать, а до американской территории еще ярдов пятьдесят. Задыхаясь, Син попросил Эноки посидеть в такси – посмотреть, благополучно ли они доберутся. Не попрощавшись, он толкнул дверцу. Чхве выскочила с переднего сиденья. Они побежали со всех ног, добрались одновременно и вломились в дверь, отпихивая друг друга в лихорадке последнего рывка. Распахнув дверь, они кинулись к секретарю и сообщили, кто они такие. Син предъявил визитку «Син Фильм» (с пхеньянским адресом) и попытался объясниться на ломаном английском. Секретарь отвел их к другому сотруднику посольства. Син попросил о встрече с консулом. Сотрудник знал их имена; он проводил южнокорейцев через металлоискатель, затем охранник обхлопал их руками, обоих отвели в какую-то комнатушку, усадили в кресла, дали чаю и попросили подождать. Молодой сотрудник вышел и закрыл за собой дверь. Чхве трясло. Син все ждал, что в посольство вот-вот ворвутся северокорейцы. На часах было 13:15.
Минуты шли; постепенно обоим полегчало. Чхве повернулась к мужу; на губах у нее заиграла улыбка:
– Ты в дверях меня отталкивал, а?
Син засмеялся и покраснел.
– Я не помню.
Она потом дразнила его годами: мол, Син благородно отталкивал ее, пытаясь спасти свою шкуру.
Спустя еще минут пятнадцать пришел третий американец, лет за тридцать. Я вас, конечно, ждал, пошутил он, но не так скоро. Выяснилось, что японец из отеля исполнительно передал послание Сина, и американец, которому поручили заняться этим делом, искал Сина и Чхве все утро. А сюда он добирался четверть часа, потому что, пока они штурмовали посольство, он в ближайшем полицейском участке выяснял, задержала ли австрийская полиция южнокорейцев с фальшивыми паспортами. Американец быстро допросил Сина и Чхве, затем вывел наружу. В сопровождении еще двух американских сотрудников они забрались в две машины без опознавательных знаков и поехали на тихую жилую улочку. Там поспешно вбежали в дом. Американец из посольства ненадолго вышел и вернулся с розовой розой. Улыбаясь до ушей, вручил ее Чхве:
– Добро пожаловать на Запад.
Чхве Ын Хи взяла розу и разрыдалась.
«Люди мира, если мечтаете о чудесах, приезжайте в Корею! Христиане, не смотрите на Иерусалим. Лучше приезжайте в Корею. Не верьте в Бога. Верьте в великого человека».
Передовица «Нодон Синмун», посвященная Ким Ир Сену Декабрь 1980 г.
Разглядывая фотографии Пхеньяна, иностранцы часто спрашивают, что это за странные белые точки, крестики и цифры нарисованы на асфальте площади Ким Ир Сена и примыкающих к ней центральных улиц. Значки эти складываются в сложную матрицу, которая нужна для организации массовых политических мероприятий: так граждане понимают, где стоять и куда идти. Это как разметка декораций на театральной сцене или актерские метки на съемочной площадке – крест-накрест наклеенная лента, отмечающая место, где актеру стоять, чтобы быть в кадре и в фокусе. Пхеньянская разметка – ярчайшее доказательство того, что столица КНДР – не город, но сцена монументальных пропорций.
Потеря Син Сан Ока и госпожи Чхве стала началом конца карьеры Ким Чен Ира на поприще кино. Киноиндустрия Северной Кореи окончательно рухнет лишь через двадцать лет, но тот мартовский день 1986 года стал первым провозвестником краха.
Никто не знает достоверно, как откликнулся Ким Чен Ир на побег своих возлюбленных кинематографистов. Несомненно, удивился, счел, что его предали, и сурово наказал кураторов, которым полагалось не допустить ничего подобного. Чхве Ик Кю отстранили от работы в Отделе пропаганды и агитации и послали на производство; пару лет о нем не было ни слуху ни духу. Хо Хак Сун наверняка перевели куда-нибудь из дома в Тонбунни и исключили из партии, но в остальном ее судьба неясна.
Побег Сина и Чхве вызвал легкий ажиотаж в дипломатических кругах. Первым новость передала «Киодо Цусин» – со слов «доверенного источника», собственного сотрудника Эноки. Затем американское и северокорейское посольства несколько дней через газеты и телеграфные агентства обменивались упреками. Сначала северокорейские власти заявили, что Соединенные Штаты «ввели в заблуждение и похитили [Сина и Чхве] по уговору с южнокорейскими марионетками». Северная Корея продолжала твердить, что Сина преследовали власти Юга, он добровольно переехал в Пхеньян, и «мы помогли ему, потому что он просил помощи». Северокорейский посол в Вене выступил со скорбным увещеванием, точно родитель потерявшегося ребенка. Он сообщил прессе, что Сина и Чхве забрали из «Интерконтиненталя» насильно, «и они так и не вернулись. Мы до сих пор их ищем».
Все изменилось, едва Син и Чхве дали свою первую пресс-конференцию, где объявили, что были похищены, но теперь свободны. Тут посол Ким Чен Ира вознегодовал. Да, говорил он теперь журналистам, Син и Чхве бежали, но не потому, что были пленниками, а потому, что они – неисправимые, испорченные южнокорейцы, не достойные доверия, – украли два миллиона долларов, которые Ким щедро и великодушно выделил им на возрождение их пошатнувшейся карьеры. (Позднее Син признавался: «Я вспоминал, как мы восемь лет страдали в одиночестве и на людях, и считал, что будет справедливо, если мы оставим эти деньги себе», – но впоследствии об этом решении пожалел.) И, разумеется, к этому обману и предательству приложили руку американские волки.
Имя Сина мигом убрали из титров «Пульгасари», а за режиссера выдали его ассистента. Фильм вышел на экраны Северной Кореи спустя несколько недель после побега Сина и Чхве, и публика пришла в неописуемый восторг. Ким лично приказал провести общенациональную просветительскую кампанию с лекциями и идеологическими собраниями, где Сина полагалось очернить, дабы «весь народ» отныне видел в нем не культурного героя, но изменника. Теперь стали карать за одно упоминание его имени, а его фильмы изъяли из проката.
Вскоре у Северной Кореи начнутся проблемы посерьезнее утраты единственного хорошего кинематографиста. Полвека изоляции, технологического застоя и бестолковой экономической политики давали о себе знать во всех областях – страдала даже сама земля. Ким Ир Сен так злоупотреблял ресурсами и инфраструктурой страны, что выращивать и собирать урожай стало практически невозможно. Целые участки были разрушены бездумной вырубкой лесов; ГЭС и ирригационные системы приходили в упадок, опустошая окрестные поля и фермы. Вдобавок холодная война была на исходе, и мир менялся. В конце 1980-х два крупнейших (и, возможно, единственных) союзника КНДР, Китай и СССР, наладили дипломатические и торговые отношения с Южной Кореей – знатная пощечина Кимам. Примерно тогда же и Китай, и Советский Союз, где тоже просела экономика, начали требовать деньги вперед за любые поставки продовольствия и топлива. В этот период долг КНДР составлял уже около десяти миллиардов долларов, которые страна никак не могла вернуть. Две трети северокорейского импорта пищевых продуктов и три четверти топлива поступали от китайцев. Остальное импортировалось из СССР, который в 1991 году развалился и вообще прекратил торговлю с Северной Кореей.
Экономика буксовала, и «вскоре над Северной Кореей нависла смертельная опасность, – как спустя несколько лет писала журналистка Барбара Демик. – Из-за отсутствия дешевого горючего и сырья перестали работать заводы и фабрики, что означало прекращение экспорта. Без экспорта остановился приток конвертируемой валюты, а это, в свою очередь, еще сильнее сократило импорт нефти и привело к перебоям в электроснабжении. Перестали работать и угольные шахты, которым электроэнергия была необходима для откачки воды. Перебои в снабжении углем усугубили перебои в производстве электроэнергии, а они привели к спаду сельскохозяйственного производства»[38]. Вскоре у Северной Кореи закончилась еда. Люди умирали от голода, у «скорых» закончился бензин, в больницах отключили свет, и отрубились все коммуникации.
К 1998 году от голода умерли, по разным данным, от шестидесяти тысяч до двух миллионов человек (почти десять процентов населения страны). Те, кто выжил, словно сошли с фотографий из Сомали и Эфиопии: запавшие глаза, раздутые животы, сухая кожа обтягивает кости. Люди ставили силки на птиц, крыс, даже мышей. Вся популяция лягушек была уничтожена подчистую за год. Люди жевали древесную кору и копались в коровьих лепешках в поисках непереваренных злаков. Сообщалось о родителях, арестованных за то, что съели своих детей, и о черном рынке человечины. На улицах и на ступенях вокзалов валялись трупы, которые никто не убирал. Северную Корею поддерживала только гуманитарная помощь – свыше двух миллиардов долларов гуманитарной помощи, поступавшей в основном от «кровожадных волков янки».
