Александр Солженицын - Русский вопрос на рубеже веков [сборник]

Систематически подавляемое национальное чувство неизбежно прорывается в болезненных и резких крайностях, на оскорбление его — всегда можно ждать агрессивной реакции, вплоть и до шовинизма. Уже и в 70-е годы в СССР прорвалось оно истолкованием всего происходящего в мировой и в российской истории — действиями масонов и евреев. С годов же «Перестройки», когда явно зазияла сокрушительность векового русского национального поражения, — тем отчаяннее стали искать в виновниках кого-нибудь, только не себя. И как раз на этот период, когда народ увидел себя обманутым, в падении, в ограблении, в нищете и всеми презираемым, — как раз и пришлось нажигание бранных кличек и обид со стороны освободившихся эфирно-газетных средств. Это ответно вызывало реакцию самую болезненную, как национальная надменность, заносчивость, дико не соответствующая нынешнему реальному жалкому состоянию нашего народа. В невиданном историческом падении, в нашем и без того отчаянном положении — мы ещё урезчали его безудержными, дуболомными, угрозными проявлениями.

Также и тут разгромленное русское сознание соблазнительно потянулось найти себе утерянную опору, вот — в соединении национализма и большевизма. И возникла дичайшая путаница — смешение «белых и красных», «примирение» их неизвестно на какой основе, создание «патриотического блока» с коммунистами, — а патриоты, не принявшие такого обличья, в выборах 1990 года и потерпели самое уничтожительное поражение. (Где ж, как не здесь, повторить о том несравненном бесстыдстве, с которым нынешняя КПРФ, даже и по названию не утёршаяся от прежнего коммунизма, объявляет себя «народно-патриотическим движением» и приверженицей православия? И ни один из их современных вождей не раскается, даже не помянет, как они этих патриотов и этих православных — топили, стреляли, выжигали. Бесстыдно ставят сегодня в кавычки «ужасы большевизма», да ведь то «было полвека назад — и быльём поросло»[76]. Нет, то космическое злодейство несмываемо с коммунизма.)

Одновременно у новых горе-теоретиков шли поиски, как русским спастись через «евразийство» или спастись от христианства через новоязычество: «может быть, здесь откроется новая истина для России?»

В этом смятении потонули, не повлияли немногие рассудительные патриотические голоса. А ведь именно эти голоса выражают здравую массу народа.

И на этот беспомощный провал русского национального сознания — ещё и сквозь 90-е годы общего и без того сокрушения потянулась и потянулась всё та же мазутная полоса.

Ещё при Сталине было обнаружено, что термины «национал-социализм» и «гитлеризм» малоудобны для брани, — и уже тогда перехватили от итальянцев лепкое слово «фашизм». Его быстро перенял и блатной мир — и в лагерях лепил «фашистов» нам, политическим зэкам, в том числе и недавним фронтовикам. Так и с перестроечного времени — скорозабывчиво затеяли ляпать тот «фашизм» и на всю Россию, главную силу, спасшую мир от Гитлера. За спиной слабых, хотя громких кучек русских националистов — ожидали какой-то грозной миллионной силы? Зазвенели обвинения от радикал-демократической образованщины, затем от иностранных радиостанций — в наступающем, уже всё заливающем «русском фашизме», и замахали страшные крылья со страниц московских газет.

Тут живо отозвался вдумчивый российский Президент. В середине января 1995, тотчас за нашим позорным военным поражением в Грозном, сквозь кровь и стоны гибнущего там населения и самих воюющих — на борьбу с нарастающей грознейшей опасностью был созван в Москве Международный Антифашистский Форум. И в февральском послании к Федеральному Собранию Президент потребовал не прекращения кровопролития в Чечне, но прокуратуре и судам решительно защищать Россию от фашистской идеологии.

Какой не было в России никогда — и совсем не она России угрожает.

Клеймо «фашизма», как в своё время «классовый враг», «враг народа», — действует как успешный приём, чтобы сбить, заткнуть оппонента, навлечь на него репрессии. А припечатывать — по обстановке. Так и простая наша попытка защитить своё национальное существование от наплыва нетрудовой стаи из азиатских стран СНГ (какая европейская страна не озабочена подобным?) — фашизм! По многим нашим газетам так.

А казалось бы: если речь идёт об одичалой, фанатичной жестокости, готовой к насилию (определение, полностью применимое и к ранним большевикам), так и выговаривайте с точностью или придумайте новое слово, — но не оскорбляйте тавром «фашизм» тот народ, который разгромил Гитлера.

Если сопоставить, что в эти же годы, при махровом расцвете самых жёстких, непримиримых национализмов в Средней Азии, в Закавказьи, на Украине (со штурмовыми отрядами УНСО и даже легальном слёте во Львове ветеранов гитлеровской дивизии СС «Галиция»), к ним не было применено клеймо «фашизма», — нельзя не увидеть во всей кампании безоглядного рефлекса: под усиленными заляпами «русским фашизмом» не дать ни в малой степени возродиться русскому сознанию.

Да, непримиримые формы всякого, без исключения всякого на Земле национализма есть болезнь. И больной национализм опасен, вреден прежде всего для своего же народа. Но не закрайней гневливой бранью, а совестящим вразумлением можно и нужно обращать его в национализм строительный, созидательный. Без которого ни один народ в истории не выстроил своего бытия.

Существует, вероятно, немало определений патриотизма. Я всё же предложу здесь своё, при моём возврате в Россию неоднократно повторенное на общественных встречах по многим областям и везде всегда принятое с пониманием: «Патриотизм — это цельное и настойчивое чувство любви к своей родине, с готовностью жертвовать ей, делить невзгоды, но со служением не угодливым, не поддержкою несправедливых притязаний, а откровенным в оценке её пороков, грехов и в раскаянии за них».

Патриотизм — чувство органическое, естественное, оно не требует никаких оправданий, обоснований, а всякие к нему приставки («социал-патриотизм», левая и ленинская брань; «национал-патриотизм», нынешняя брань) суть либо непонимание, либо намеренная издёвка. Когда-то П. Вяземский приставил эпитет квасной патриотизм, очень полюбившийся российским либеральным кругам. А сказалось-то здесь его аристократическое высокомерие к бесхитростной, пропитанной бытом любви простонародья к своей стране.

Это — у нас модно: травить патриотизм едва ли не рядом с «фашизмом». А вот в Соединённых Штатах патриотизм стоит высоко. Не только никто его не стыдится, но Америка дышит своим патриотизмом, гордится им — и разные народные группы сливаются в нём едино. В каждом американском школьном классе висит национальный флаг, и во многих школах произносят слова верности ему.

Патриотизм — достояние многих стран, в том числе всех европейских, патриотизм — начало, объединяющее народ и никак не отделяющее от человечества. Другое дело, что, как всякое человеческое чувство, он может подвергаться отклонениям, искажениям.

Да подобно же тому, как и сегодняшнее в мире понятие «свободы» — и даже особенно в сотрясённой всеми «шоками» России — взнесено до полного забвения обязанностей человека и до свободы от всякой ответственности. А между тем мы только до той грани человеческие существа, пока постоянно чувствуем на себе, над собою — наш долг.

И как не может сохраниться общество, где не усвоена ответственность гражданская, так не существовать и стране — особенно многонациональной, — где потеряна ответственность общегосударственная.

Страна многонациональная в трудные моменты своей истории должна иметь опору в поддержке и одушевлении всех своих граждан. Каждая нация должна иметь убеждённость, что единая защита общих интересов государства — жизненно нужна также и ей.

Такого государственного патриотизма в сегодняшней России нет и в помине. Помимо усиленного поощрения патриотизмов отдельных автономий — здесь и общее влияние хаоса, и совершенно недостойное поведение государственных властей, которые морально низко уронили себя в глазах всего населения страны. Один офицер на встрече в Ярославле сказал: «Новая Россия не поставила себя как родину».

Однако, и приняв понятие гражданского патриотизма, нельзя упустить патриотизма национального. В странах однонациональных тот и другой — едины суть. В странах многонациональных, как наша, национальный патриотизм есть составная и подкрепляющая часть общегражданского — и горе тому государству, где эти патриотизмы разошлись. К национальному патриотизму применимы те же характеристики, что приведены выше: готовность делить невзгоды, жертвовать, неугодливость служения. И так же естественно и неукоримо — сознание единства со своим народом.