Быстро расклепали железа. Пошатываясь, выбрались наверх: греки и венецианцы, англичане и мальтийцы, итальянцы и поляки.
— Вперёд! Вперёд! — торопил матросов Макензи.
Ободрённые первым успехом, те уже прыгали на следующую галеру, вслед за ними торопились, горя отмщением, невольники. Не успели турки уразуметь, что к чему, как и вторая галера была захвачена. Остальные гребные суда тем временем спешно отходили в сторону, изготовляясь к нападению. Ахмет-ага был готов покарать дерзких. Теперь надо было уходить, и чем скорее, тем лучше.
— Это был самый великолепный из моих менуэтов, но и он, кажется, окончен! — подвёл итог боя Макензи. — Вёсла на воду! Прорываемся к своим!
Удачно уйдя от погони, лейтенант привёл к эскадре отбитые им галеры. Слов нет, второй брандер сражался геройски, однако и он своего предназначения не выполнил. Вся надежда теперь была на лейтенанта Ильина.
Дмитрий Ильин до самого начала брандерной атаки распоряжался своей мортирной батареей. Наконец подскочил к борту бомбардирского корабля назначенный ему брандер. Лихо перепрыгнул на него лейтенант. Утёр рукой пот и сажу с усталого лица. В нос ударил острый запах скипидара. Брандерский боцман протянул апельсин.
— Откуда? — спросил, сдирая кожуру, Ильин.
— Та грэк, шо хозяин судна энтого, передал, говорит, трескайте, робяты, сколь душа просит, мне для вас ничего не жаль! — пояснил словоохотливый боцман.
«Ростислав» проходили почти впритирку. Свесившись с ахтердека, Грейг прокричал Ильину:
— Ни под каким видом не поджигайся, пока не сцепишься с турком намертво! Заходи с наветренной стороны. С Богом!
— Ясно! — махал шляпой лейтенант. Отстранив рулевого, он сам встал на руль. — Ну, Святой Миколай, не выдай!
Пошли! Шипя, отхлынула от форштевня пена, вздулись наполненные ветром залатанные паруса. Брандер легко мчал вперёд, целя бушпритом в самую гущу неприятельского флота.
Турецкая армада горела. Но зажжена была лишь малая её часть, находившаяся под ветром. Наветренные же корабли по-прежнему оставались невредимыми.
Всё ближе и ближе громада 80-пушечного корабля.
— Держись, ребята, — ободрял команду Ильин. — Для нас давно в раю девки собраны!
Брандер на полном ходу врезался в борт линейного корабля, разом полетели мачты, с треском рвался такелаж. Не жалко! Теперь уж всё равно! Матросы крючьями намертво сцепляли своё судно с жертвой. От пуль отмахивались, как от мух надоедливых:
— Кыш, подлая, ищи себе дружка в иной сторонке!
— Давай, подпаливай! — Ильин навскидку стрелял по туркам из пистолетов.
Матросы сноровисто подожгли фитилём рассыпанный дорожкой порох. Огненная змейка, шипя, побежала в раскрытую настежь крюйт-камору. Отбросив разряженные пистолеты, Ильин торопливо крепил к борту корабля подпалённый брандскугель.
Матросы, что есть силы орудуя деревянными мушкелями, прибивали сей снаряд к обшивным доскам. Наконец брандер намертво сцеплен, бранскугель прибит, порох вот-вот рванёт — дело сделано!
— Уходим! — скомандовал Ильин.
Немногочисленная команда с разбега спрыгнула в шлюпку.
— На вёсла навались!
Гребли яростно, как никогда.
— Давай, давай!
Вот уже пули перестали долетать. Оглянулся лейтенант — над брандером гуляло пламя. Через несколько мгновений грянет взрыв.
— Суши вёсла! — скомандовал устало. — Посмотрим, ладно ли будет.
Шлюпка беспомощно закачалась на волнах. На корме в рост, широко расставив ноги, встал Ильин. Флёр на шляпе рвало порывистым ветром. И тут грянуло!
Эхо взрыва, казалось, всколыхнуло море и берег — так рванул брандер.
По мачтам турецкого корабля бежало пламя. И снова взрыв! Теперь на воздух взлетел линейный корабль. Грохот был такой, что перепуганные турки прекратили стрельбу. Лавина обломков падала на вражеские суда.
«Огонь, подобно жерлу огнедышащей горы, стоял пламенем над судами, как бы висевшими в воздухе, мириады искр огненного дождя падали во все стороны и поджигали другие корабли…»
— Ура! — что было мочи закричал Ильин.
— Ура! — обнимаясь, кричали матросы.
— Вёсла на воду! — обернулся к команде лейтенант. — Погребли домой!
А в это время выходил в атаку четвёртый, последний брандер, мичмана Гагарина. Брандер этот цели не достиг — испугался князь Василий. Не пройдя и половины дистанции, поджёг он своё судно и пересел в шлюпку. Брандер же пустил по ветру на удачу. Авось попадёт! Команда плакала слезами горькими.
— Каково нам людям в глаза смотреть будет? Лучше уж в пекло башкой, чем с позором возвертаться!
— Хамьё! — подумав, обиделся Гагарин. — Как мне делать надлежит, я и сам уразумею!
Знал князь Гагарин наверняка, что Орловы его в обиду не дадут и наградой он обделён не будет…
Но туркам было уже не до гагаринского брандера. Пожар охватил к этому времени всю Чесменскую бухту. Языки пламени озаряли звёздное небо и, отражаясь, играли в воде кровавыми бликами. Огонь всегда страшен, не случайно турки остолбенели от ужасного зрелища. Ну а затем началась всеобщая паника, остановить которую не могло ничто!
Лейтенант Ильин блистательно выполнил эту задачу: он сошёлся с головным турецким кораблём борт о борт, схватился с ним, зажёг брандер и, отойдя на шлюпке, ещё остановился посмотреть взрыв.
От подожжённого брандером корабля загорелась остававшаяся невредимой наветренная часть неприятельского флота. К трём часам утра пожар стал всеобщим. Турки прекратили всякое сопротивление. Грейг писал: «Легче вообразить, чем описать, ужас, остолбенение и замешательство. Целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду, поверхность бухты была покрыта множеством спасавшихся людей, но не много из них спаслось».
Неприятель пал духом окончательно. Ответный огонь его прекратился. На стоявшем ближе всех «Ростиславе» от пышущего жара нельзя было даже повернуть лицо в сторону Чесмы. Люди задыхались. Оставаться на месте было небезопасно, вот-вот могли вспыхнуть паруса.
— Отводи-ка ты, бригадир, корабль назад, — посоветовал Грейгу Спиридов, — а то как бы нам заодно с агарянами не изжариться!
Грейг отдал соответствующую команду. Исполняя её, «Европа» и «Не тронь меня» отбуксировались гребными судами подальше от огня. Впереди теперь оставался лишь «Ростислав». Над кораблём то и дело пролетали полыхающие головешки. Грейг, глядя на это буйство, шептал сухими губами:
— О, теперь я знаю, как выглядит настоящий ад!
В глазах бригадира плясали отблески огня…
В это время капитан Лупандин делал всё возможное, чтобы спасти «Ростислав» от возгорания.
— Ну, заморы, — ободрял он свою команду, — не подкачай!
Матросы перекрепляли паруса, непрерывно поливали из брандспойтов такелаж, окатывали из вёдер борт и палубу. «Ростислав» своей стоянки так и не покинул.
Море кипело от непрерывных взрывов, по бухте гуляли огромные волны, топя шлюпки и людей. Заряженные пушки, накалясь, палили сами, усиливая панику. Пламя и дым давно затмили луну. Огонь, вода и воздух, казалось, слились воедино в стремлении покончить со всем живым.
В находящейся в нескольких десятках милей Смирне земля ходила ходуном, как при землетрясении. И люди в ужасе выбегали на улицу из домов, думая, что настал конец света…
Ещё одно воспоминание очевидца событий: «Горел уже весь флот, насчитывавший около 200 парусов, являя этим страшную и в то же время величественную картину всеобщего ужаса и бедствия. Перо может дать лишь слабое представление об этой поразительной катастрофе. Пламя с ужасающей быстротой разливалось во все стороны, и один за другим взлетали на воздух турецкие корабли вместе с людьми, бегавшими по их палубам и не решавшимся броситься в воду и плыть к берегу. Русские продолжали осыпать пожарище таким дождём бомб, ядер и пуль, что никто не решался прийти на помощь своим гибнущим собратьям. Крики отчаяния, вопли и рыдания побеждённых, и музыка, барабанный бой, и „ура“ на судах Грейга, сливаясь воедино, составляли как бы торжественную погребальную песню умирающей доблести османов… Наша победа была решительная, их поражение — полное».
Едва воспылала бухта Чесменская, пал духом наблюдавший за боем из замка капудан-паша:
— Сюбхан Аллах! Всё погибло! О я, несчастный, что скажу я великому султану, как посмею глянуть в лучезарные глаза его?
Великому адмиралу уже виделся недалёкий подарок султана — конверт с чёрным шёлковым шнурком…
Толпы турок разбегались во все стороны. В придорожной канаве, брошенный всеми, лежал младший флагман Джезаирли Гассан-бей.
— Ради Аллаха и Фатимы! — кричал он бегущим. — Остановитесь!
Тщетно, песчинка в огромном потоке — он был бессилен что-либо изменить.
Пробегавшие мимо плевали ему в лицо:
— Будь ты проклят, приведший нас сюда!
