«Смирно! — крикнул он. — Лечь! Вытянуться в полный рост!»
Ни секунды не колеблясь, мы все вытянулись во весь рост на песке. Тогда гауптман Финк шагнул вперед и, словно прогуливаясь по пляжу, пошел прямо по телам, продолжая свою речь, пока его сапоги, нагруженные не менее чем 90 килограммами живого веса, топтали парализованные тела солдат нашего отряда. Его каблуки размеренно ступали на спины, бедра, головы и руки, но никто не шевелился».
Несомненно, горькое разочарование, но у гауптмана Финка в запасе были и другие изощренные пытки, призванные закалить солдат. Одной из них была имитация выноса раненых товарищей с поля боя. «Мы с Хальсом сцепили руки в замок, чтобы вынести дрожащего парня весом не меньше 80 килограммов. Потом гауптман Финк повел нас к воротам лагеря. Мы дошли до самого пригорка, находившегося где-то в километре от ворот. Казалось, что руки сейчас отвалятся под тяжестью… Время от времени усталые руки соскальзывали… и «пострадавший» скатывался на землю. Всякий раз, когда это случалось, Финк… назначал еще более тяжелую ношу… Эта пытка продолжалась почти час, пока мы все не оказались на грани потери сознания, дойдя до предела своих возможностей… Наконец, он решил перейти к новому упражнению». Однако новое задание оказалось не менее тяжелым и куда более опасным.
«Представьте себе, что за тем холмом находится очаг сопротивления большевиков. — Он махнул рукой в сторону пригорка метрах в восьмистах от нас. — Более того, — весело продолжал он, — представьте себе, что у вас есть все основания для того, чтобы занять этот холм… Поэтому вы… двинетесь к цели ползком. Я пойду вперед и буду стрелять в каждого, кого увижу. Ясно?»
Мы ошеломленно уставились на него… Бросившись плашмя на землю, мы, извиваясь, поползли вперед… Почти сразу же он начал стрелять…
Его пули так и свистели вокруг нас, пока мы не добрались до цели… За три недели подготовки под звуки «Ich hat ein Kamerad»[2] мы похоронили четверых товарищей, жертв «несчастных случаев на учениях». Еще около двадцати человек были ранены».
Несмотря на сложность, такие упражнения можно считать обычными для всех армий Второй мировой войны.
Новобранцы, безусловно, должны были приобрести закалку и физическую выносливость, и единственным способом подготовить солдат к тяготам боев было приближение условий к реальным за счет использования боевых патронов. Поэтому физические упражнения, обучение владению оружием, метание гранат, подготовка по рукопашному бою и испытания на выносливость в том или ином виде входили в программу обучения всех солдат, хотя в армии США был быстро достигнут предел приближения обучения к реальности, когда использование боевых патронов привело к заметным потерям.
Однако вермахт вышел за рамки этих методов подготовки. «Кроме того, — отмечает Сайер, — была еще и знаменитая «выработка стойкости».
«Она шла почти непрерывно. Для нас были введены тридцатишестичасовые смены, прерывавшиеся только на три получасовых перерыва, в течение которых мы должны были проглотить содержимое котелков, а затем вернуться в строй обязательно в чистом и опрятном виде. По истечении этих 36 часов нам давалось восемь часов на отдых. Потом следовали еще 36 часов… Кроме того, случались и ложные тревоги, вырывавшие нас из крепких объятий сна и заставлявшие строиться во дворе в полном снаряжении…Иногда кто-нибудь падал в обморок от изнеможения… и тогда товарищам приходилось ставить его на ноги, хлопая по щекам и обливая водой… Ничто не могло изменить этот распорядок… Гауптман Финк просто продолжал гнуть свою линию, совершенно не обращая внимания на наши кровоточащие десны и исхудавшие лица, пока острая боль в голове не заставляла нас забыть о кровавых мозолях на ногах».
Это упражнение, казалось бы ничем не оправданное по своей жестокости, на самом деле должно было подготовить солдат к суровым условиям Восточного фронта, как и другое испытание.
«Однажды мы проводили учения по борьбе с танками. Нам приказали сомкнутыми шеренгами спуститься в окоп и запретили покидать его, что бы ни случилось. Потом четыре или пять танков «Pz-ІІІ» двинулись под прямым углом к траншее и пересекли ее на разной скорости. Под собственной тяжестью машины уходили в землю сантиметров на десять. Когда их чудовищные гусеницы вгрызлись в край окопа всего в нескольких сантиметрах от наших голов, мы все, почти без исключения, закричали от ужаса… Нас также учили обращаться с опасными «Панцерфаустами» (противотанковыми гранатометами) и атаковать танки с магнитными минами. Нужно было спрятаться в окопе и дождаться, пока танк не подойдет достаточно близко. Затем нужно было подбежать к машине и установить взрывное устройство… между корпусом и башней. Выскочить из окопа разрешалось только тогда, когда до танка оставалось не больше пяти метров. Потом… нужно было подбежать прямо к грозному чудищу, ухватиться за буксировочный крюк, заскочить на корпус, установить мину в месте соединения корпуса и башни и спрыгнуть с танка».
Удивительно, но после всех этих испытаний и жестокостей Сайер, вторя Вольтерсдорфу, говорил: «Несмотря на все трудности, через которые пришлось пройти, моему самолюбию льстило, что меня приняли как немца среди немцев, как воина, достойного носить оружие… Трудно поверить, но к тому времени, когда настала пора уезжать, мы все преклонялись перед герром гауптманом. Более того, каждый из нас мечтал однажды стать таким же офицером, как он».
Несмотря на трудности, большинство пехотинцев осознавали ценность этого жесткого обучения. «На войне, — вспоминал Фриц-Эрих Димке, — мы выжили… благодаря упорным тренировкам». Густав Кникрем отмечал после войны: «Преимущество наших вооруженных сил заключалось в этой чудовищной подготовке… Все приказы исполнялись автоматически… Ты думал о доме, о любимых, ты думал обо всем этом. Но все равно стоял прямо и стрелял… Ты действовал автоматически, как положено солдату. И дело в том, что это помогало сохранить жизнь. Сегодня отрицать это могут только идиоты». Зигфрид Кнаппе говорил о своих инструкторах, что они старались «создать напряженную обстановку, приближенную к боевой». А позже, перед началом кампании во Франции, Кнаппе указывал и на другую цель этой постоянной работы: «Мы немедленно приступили к активной подготовке… чтобы солдаты привыкли к совместной работе. Мы занимались упражнениями круглые сутки, чтобы достичь слаженности, необходимой в бою».
Именно взаимосвязь между жесткостью начальной подготовки и сплоченностью группы, возникавшей вследствие этой подготовки, позволила немецкой армии добиться успехов. По словам одного ученого, «немцы постоянно одерживали верх над более многочисленными армиями Союзников, которые в конечном итоге нанесли им поражение…По соотношению живой силы немецкие сухопутные войска при любых обстоятельствах неуклонно наносили противостоявшим им британским и американским войскам примерно на 50 % больше потерь, чем несли сами. Так обстояло дело и в наступлении, и в обороне, когда они обладали локальным численным превосходством и когда, что случалось намного чаще, уступали противнику в численности».
Как утверждает Мартин ван Кревельд, это превосходство не было следствием ни неопытности Союзников («Одна из поразительных особенностей заключалась в том, что вермахт одинаково хорошо сражался, и одерживая победы, и терпя поражения»), ни некоего врожденного милитаризма или особенностей характера немцев: «Существующие сравнительные исследования… не позволяют прийти к однозначному выводу, что из немцев от природы выходили лучшие солдаты, чем из американцев». Более того, он утверждал: «По результатам исследования мы пришли к выводу, что американцы, благодаря воспитанию, образованию и личным качествам, представляют собой первоклассный материал для подготовки солдат… Как ни парадоксально, в отношении немцев это не доказано… По имеющимся свидетельствам, нет никаких оснований полагать, что немецкий национальный характер приспособлен к войне в большей или меньшей степени, чем американский». Различие в уровнях сплоченности и боевой эффективности ван Кревельд стремится объяснить такими причинами, как организация, проработанная теория и, не в последнюю очередь, тяжелая, приближенная к реальности и непрерывная боевая подготовка.
Тем не менее, как и в любой армии, существовала тонкая грань между упорной подготовкой, важной для выживания в бою, и издевательствами, мелочными или садистскими, которые Пол Фассел называет «солдафонщиной». Для Фассела «солдафонщина» означала «мелкие издевки сильного над слабым; открытую борьбу за власть, авторитет и престиж; садизм, скрытый под тонкой маской необходимой дисциплины; постоянное «сведение счетов» и настойчивое требование соблюдения буквы, а не духа приказов». Имеющиеся свидетельства дают основания полагать, что в немецких войсках мелкие издевательства личного характера были менее распространены, чем в англо-американских. Вермахт предпринимал согласованные усилия для формирования крепкого чувства товарищества между младшими офицерами и солдатами. Ганс-Вернер Вольтерсдорф, когда в лагере военнопленных его спросили о том, как действовали немцы, упомянул об «особом принципе лидерства», который был для них в новинку: «Обязательным требованием для получения офицерского звания был не диплом о высшем образовании, а наличие достойных подражания способностей, подлинного авторитета. Командир подразделения должен был стать и его лучшим солдатом; командира выделяла не форма, не должность, а способность служить примером». Более того, в условиях, когда вся жизнь индивидуума должна была принадлежать партии и государству, процесс лишения новобранца черт самостоятельной личности начинался еще до попадания в учебный лагерь, поэтому процедура начальной подготовки могла производить не столь шокирующее впечатление.
