Перумов — относительно молодой писатель, родившийся после Второй мировой войны. Его комментарии — типичный образец трюизма советологии: для многих русских, в равной степени молодых и старых, Вторая мировая война закончилась лишь вчера. Сам Перумов, однако, — не типичный представитель молодых русских толкинистов, которые считают себя совершенно аполитичными и избегают любой политической интерпретации оригиналов Толкина. Однако восприятие Толкина русскими читателями находится под сильным влиянием русского менталитета, столь, казалось бы, хорошо знакомого Западу, и, тем не менее, способного постоянно преподносить сюрпризы.
Цвет флага наверняка не был Толкину безразличен. Гимн Британской Лейбористской партии, который традиционно исполняется на каждой ее конференции — «Красный флаг», с припевом[32]:
Наш алый стяг поднимем ввысь!
Под ним красна и смерть, и жизнь,
Трус, бойся; скалься, тайный враг
Здесь нами поднят красный флаг[33].
Песня стала неотъемлемой частью культуры британского пролетариата настолько, что британские дети часто с удивлением обнаруживали, что мелодия, на которую она поется, была гораздо известнее за пределами Великобритании как «Oh, Tannenbaum» или «О, Рождественская елка». Стихи были написаны в 1889 году Джимом Коннеллом (1852–1929), видным деятелем британского рабочего движения. Его вдохновила проходившая тогда забастовка лондонских докеров, деятельность Ирландской земельной лиги, Парижской Коммуны, российских нигилистов и чикагских анархистов. Песня быстро стала гимном международного рабочего движения. После «холодной войной» и падения коммунизма, нынешний премьер-министр от Лейбористской партии, Тони Блэр, отказался от этого гимна, который скорее ассоциируется с духом Парижской Коммуны, чем с современной европейской социал-демократией.
Перумов, возможно, был прав, говоря, что на выбор Толкином цвета вражеского флага повлияла политическая подоплека. Но, скорее всего, он ошибался, ассоциируя его исключительно с русскими и Красным флагом Победы. Для Толкина этот образ, несомненно, имел более раннее происхождение.
Еще один видный, и не менее спорный автор русской толкинистики известна как Ниэннах. Ее псевдоним восходит к толкиновской королеве Валар, одной из Аратар, чей удел — оплакивать и страдать, дарить не безысходное горе, но жалость, надежду и стойкость духа. Книга русской Ниенны называется «Черная книга Арды»[34]. Исходя из предпосылки, что общепринятая история написана победителями, она выворачивает ее наизнанку. Это история Средиземья с точки зрения побежденного. Это историческая хроника, написанная с позиции не Илуватара, а Мелкора. Ниеннизм обрел в России немало последователей.
Ирина Шрейнер исследовала восприятие русскими читателями «Черной книги Арды» в своем докладе («Феномен ниеннизма»)[35], представленном на Круглом Столе «Профессор Толкин и его наследие», который проводился 22 апреля 2000 года в Российском государственном гуманитарном университете в Москве. Подход Ниенны к Толкину «дает куда как больший простор, чем, ну, традиционный Толкинизм для написания каких-то собственных апокрифов. В рамках Толкинизма дописывать и переписывать нечего. Книги Толкина отличаются этим изумительным свойством английской литературы: они закончены. Завершены. Совершенно равновесны внутри себя». Кроме того, и для русских это чрезвычайно привлекательно, «идея правильности и праведности, правости другой стороны». Шрейнер считает, что «возможно, исток этого стоит искать еще и в том, что для людей 20-го века, людей, живущих в современном обществе, для кого-то на сознательном, для кого-то — на подсознательном уровне оказывается очень мучительной мысль, чувство, назовите это как угодно, о собственной полной невозможности влиять на события и процессы, даже не происходящие в окружающем мире, а — формирующие окружающий мир. Возможно, в этом стоит видеть и одну из основ Толкинизма в целом, но ниеннизм дает опять-таки больший простор как взгляд, предполагающий правоту не большинства, а меньшинства».
Формулировка ее утверждения слишком политически заряжена для постсоветской эпохи. Фальсифицированная победа большевиков над меньшевиками в ходе Октябрьской революции 1917 года заложила основу для прихода Ленина к власти и учреждения коммунистического государства.
Шрейнер заканчивает свой доклад утверждением, что «Черная книга Арды» — глубоко либеральная книга, «ибо именно либерализм одной из основных и первейших ценностей называет свободу личности, ставя ей едва ли не единственное ограничение: «свобода личности ограничена только свободой другой личности». Приложите эту максиму к «Черной книге», и посмотрите, что получится. Потому что пятое, и, наконец, самое главное, что оказывается в ней привлекательно для людей и делает их «ниеннистами», это то, что «Черная книга» — книга о праве человека на свободу быть самим собой».
Официальная публикация сокращенного перевода первого тома (1982 г.) М&К, дополненная самиздатовскими переводами второго и третьего томов (середина 80-х годов), вызвала первую волну толкинизма. Прежде количество толкинистов не напоминало даже легкую морскую зыбь. Несовместимость официального перевода первого тома М&К и самиздатовских продолжений понуждала многих читателей первой волны толкинизма к поспешному поиску дефицитного английского оригинала. Относительно доступным источником служила возможность заказывать микрофильмы в Библиотеке иностранной литературы в Москве, где работал Владимир Муравьев. Однако необходимость свободно читать по-английски стала причиной того, что в эту когорту толкинистов, по существу, входили только интеллектуалы-гуманитарии.
Прочитанный оригинал поразил их. В своей статье[36] о переводах Толкина, Сергей Смирнов изящно сформулировал это так:
Увы! Оригинал оказался совершенно другой книгой. Настолько другой, что позднее своему сыну я уже не дал читать ни перевод «Радуги», ни, тем более, «Северо-Запада». После нескольких месяцев блуждания по полкам домашней библиотеки они не смогли найти свое место даже рядом с «Волшебником…» Волкова, «Айболитом» Чуковского и «Буратино» Толстого, которые кажутся мне теперь честнее, поскольку не прикрывали свои «вариации на тему…» именами авторов первоисточников.
«Волшебник Изумрудного городя» Александра Волкова написан по мотивам «Волшебника страны Оз» Фрэнка Л. Баума (1856–1919). «Доктор Айболит» Корнея Чуковского (1882–1969) основан на «Докторе Дулиттл» Хью Лофтинга (1886–1947). «Золотой ключик, или, Приключения Буратино» Алексея Толстого (1883–1945) — это пересказ «Приключений Пиноккио» Карло Коллоди (1826-1890). Эти три классических произведения русской детской литературы гораздо больше ассоциируются с их русскими авторами, нежели с авторами оригиналов.
Русская адаптация произведений и философии Толкина имеет ощутимое влияние на явление, называемое «толкинизмом» в России — одно из философских течений, с помощью которых русские стремятся заполнить философский вакуум, оставленный крахом коммунизма. Эта адаптация усугубляется тем, что К. В. Асмолов сжато объясняет в своей статье[37], посвященной истории толкинизма в России, как слишком частое чтение Толкина «вне контекста».
Дело в том, что наши почитатели Профессора, в отличие от тех, кто изучает его наследие на Западе, не представляют себе размеров подводной части того айсберга, на вершине которого покоятся его работы. Это и мифологическое наследие Англии и ее соседей, на базе которого Профессор создавал свои собственные мифы, и некоторые моменты биографии самого Профессора, без знания которых очень сложно правильно расставить акценты. Европейцы изучают наследие Толкина так же, как у нас изучают наследие Пушкина: зная и чувствуя корни; связывая жизнь писателя с эпохой, в которую он творил; пытаясь понять мотивы его поступков. А у нас — частично от неграмотности, частично от нежелания искать, подменяют реалии собственными искусственными и надуманными конструкциями, в которых то, что есть на самом деле, превращается в то, что авторы этих конструкций хотят видеть.
В собрании заметок[38], которые он сделал в расчете на написание в будущем истории толкинизма в России, Владимир Попов описывает идеологический вакуум, который сформировался в Советском Союзе в период после появления на сцене в 1982 г. первого официального перевода ВК. Еще было далеко до критической точки, достигнутой в постсоветской России, «где скомпрометированными оказались не только любые политические, национальные и прочие массовые идеалы, но и те, кто эти идеалы провозглашает или отстаивает». Он сравнивает недовольство, явное неподчинение в Советском Союзе тех времен — скорее не с Оруэлловским «1984», а с Кэрроловской «Алисой в Стране Чудес».
