О его подозрительном поведении сообщили полиции, и Лоуренса задержали на 24 часа. На следующий день он оставил работу в Линкольн-Меркьюри и уехал из Далласа. Протокола его допроса нет в документах и имя его не упоминается ни в одном из официальных расследований.
Кто увел расследование на ложный путь?
В ноябре 1986 года на экраны телевизоров Америки и Англии вышел шестичасовой полудокументальный фильм «Слушается дело Ли Харви Освальда». В нем приняли участие настоящий судья из Далласа, настоящие адвокат и прокурор (очень знаменитые), настоящие присяжные — 12 жителей города Далласа. Были заслушаны показания нескольких десятков реальных свидетелей — о многих из них рассказано в этой книге. Место подсудимого пустовало, но адвокат ходил перед присяжными, прижимая к груди огромный портрет Освальда, которого он ласково называл «Ли».
Присяжные — участники фильма — нашли Освальда виновным в убийстве президента. Но зрители фильма тоже имели возможность выражать свое мнение, звоня в студию по телефону во время премьеры. К изумлению создателей фильма, 85 % звонивших (а позвонили десятки тысяч) заявили, что вина Освальда не была доказана с полной определенностью (как говорят в суде, beyond the reasonable doubt).
Все это показывает, что интерес к тройному убийству в Далласе не ослабевает и что спорам не суждено утихнуть в ближайшее время.
Известный журналист; Джек Андерсон, выступивший в качестве комментатора фильма, высказал свое убеждение в том, что убийство было организовано Кастро с помощью мафии. (Это тот самый Андерсон, которому гангстер Роселли поведал всю историю еще 20 лет назад — см. выше, стр. 261). Андерсон дальше сообщил интересную деталь: сразу после убийства директор Си-Ай-Эй, Джон Маккон, поспешил к Роберту Кеннеди и провел с ним три часа в секретной беседе. На следующий день он так же надолго уединился с президентом Джонсоном.
Думается, мы вправе предположить, что на этот раз он без утайки поведал двум лидерам страны все подробности покушений на Кастро, готовившихся Си-Ай-Эй.
Попробуем теперь представить дилемму, перед которой оказались президент Джонсон и генеральный прокурор, Роберт Кеннеди. Они понимали, что если бы расследование выявило участие Гаваны в убийстве президента, Кастро стал бы решительно отрицать свою вину, но предъявил бы всему миру доказательства покушений Си-Ай-Эй на него. И его доказательства, с юридической точки зрения, были бы гораздо убедительнее: имена агентов Си-Ай-Эй, даты и места их встреч с Роландо Кубелой, зловещие орудия убийства, которыми они его снабжали. К трагической гибели президента добавился бы еще несмываемый позор. Ведь это при его власти, его подчиненные плели кровавые сети. Попробуй докажи, что он не знал о них. Смятение умов, внутренний раздор могли, действительно, довести страну до грани хаоса.
Именно это имел в виду президент Джонсон, когда, уговаривая судью Уоррена (которого он, наверняка, посвятил в тягостную тайну), употребил оборот «стране грозит утрата доверия» (см. выше, стр. 23). Во время этого же разговора президент говорил об угрозе войны и о том, что он, как главнокомандующий, приказывает судье — бывшему солдату — вернуться на службу и выполнить свой долг. Именно поэтому судья Уоррен согласился на предложенную ему роль с таким тяжелым сердцем, именно поэтому слезы блестели у него в глазах, когда он покидал кабинет президента. Но раз приняв на себя эту обязанность, он начал трудиться не за страх, а за совесть и сделал все возможное, чтобы не дать правде пробиться на поверхность. Именно поэтому он отказался забрать Джека Руби в Вашингтон для дачи показаний, именно поэтому обрывал Джеральда Форда, когда тот начинал расспрашивать Руби о его кубинских связях (см. выше, стр. 77).
Не был заинтересован в раскрытии правды и видный член Комиссии Уоррена, Аллен Даллес, — бывший директор Си-Ай-Эй. Ведь это под его руководством работники разведки завязали отношения с гангстерами, это при нем планировались первые покушения на Кастро, которые в конце концов спровоцировали кубинского диктатора на ответный удар.
Горе Роберта Кеннеди было таким глубоким, что некоторые авторы, описывая его, используют образы греческих трагедий. (Он, кстати, начал зачитываться ими в первые месяцы после гибели брата.) И, как и в греческих трагедиях, его горе было окрашено чувством вины и стыда. Ведь уже весной 1962 года он знал о готовившихся покушениях на Кастро и принял на веру заявление работников Си-Ай-Эй о том, что покушения прекращены. 9 декабря 1963 года биограф Роберта Кеннеди, Артур Шлезинджер, записал в своем дневнике такой разговор:
Я спросил его /Роберта Кеннеди/, возможно, бестактно, об Освальде. Он сказал, что не может быть серьезных сомнений в вине Освальда, но многое указывает на то, что он действовал не один, что заговор был шире и включал либо Кастро, либо гангстеров. ФБР считает, что он действовал один, но Маккон /директор Си-Ай-Эй/ думает, что стреляли двое.
Один лишь Эдгар Гувер, похоже, не был осведомлен об истинной подоплеке убийства и сбивал расследование со следа исключительно в своекорыстных целях. Он вложил в ФБР тридцать лет своей жизни. Стремясь придать этой организации облик легендарный, объявляя ее всевидящей, он заявлял, что подрывная деятельность в США подавлена, а организованная преступность — миф, созданный вражеской пропагандой. Признать, что, со всем своим всеведеньем, он проворонил заговор такого масштаба, было бы для него полным позором, крушением репутации. Уже через две недели после убийства его бюро сляпало отчет в четырех томах, сваливавший всю вину на Освальда и послуживший черновиком для Отчета комиссии Уоррена.
Видимо, Гувер воображал, что ловко водит за нос президента Джонсона, Комиссию Уоррена и ненавистного Роберта Кеннеди. На самом же деле они просто давали ему возможность вести его игру, потому что она способствовала достижению их главной цели: не дать позорной и тягостной правде стать достоянием общественного мнения. В этом они видели свой долг перед покойным президентом и перед страной. Правы они были или нет — другой вопрос.
Так как расследование велось при закрытых дверях, вся американская пресса в течение десяти месяцев могла получать информацию о самом сенсационном убийстве только из рук Комиссии Уоррена и ФБР. Когда журналист получает информацию такими крохами, он не может позволить себе роскошь критического подхода — он должен хватать и печатать то, что дают. Так и вышло, что десятки крупнейших газет, журналов и телевизионных компаний были шаг за шагом втянуты в орбиту официальной версии и продолжали бережно поддерживать ее и впоследствии (а заодно — и свою репутацию). Именно поэтому результаты расследования Комитета Стокса в 1978–1979 году, признавшего, наконец, что президент Кеннеди был убит в результате заговора, оказались практически замолчаны прессой и телевидением.
Таким образом, мы видим, что имели место не один, а два заговора: первый, рожденный злобой, подозрительностью и страхом и направленный на уничтожение президента Кеннеди, и второй, возникший из благих побуждений и нацеленный на сокрытие правды о его убийстве. Лишь трагическая ирония истории повернула эти два заговора таким образом, что в глазах многих серьезных исследователей они в течение двадцати с лишним лет выглядели как один.
Эта книга не ставит своей задачей разбирать моральные аспекты описанной драмы. Вправе ли Кастро был избрать убийство формой ответного удара, когда узнал, что американцы готовят покушения на его жизнь? Вправе ли демократическая страна включать убийство в арсенал борьбы с тоталитарными режимами? Одно ясно: открытость демократического общества никогда не позволит осуществить намеченное убийство с такой же эффективностью, с какой это может сделать полновластный диктатор. Поэтому, если не по моральным, то хотя бы по чисто прагматическим соображениям, демократическому правительству нет смысла марать себя планированием покушений. Это всегда обернется позором и поражением. Как пишет исследователь Генри Херт, несмотря на все планирование и разработки, направленные на. убийства иностранных лидеров, все имеющиеся документы, включая расследование, проведенное Сенатским комитетом /в 1975 году/, показывают, что Соединенным Штатам ни разу не удалось осуществить успешное покушение на какого-нибудь иностранного руководителя.
На примере сегодняшней политической жизни мы можем очень ясно видеть, что американские политики не поколеблются скрыть какие-то свои важные шаги от страны и народа. Администрация Рейгана считала, что помощь никарагуанским «контрас» необходима, и без шума пошла на прямое нарушение постановлений Конгресса, что привело к ирано-никарагуанскому скандалу, к увольнению Пойндекстера и Норта, к волне всевозможных расследований. В 1964 году, в случае вскрытия правды, демократическая партия не отделалась бы несколькими увольнениями. Удар по ее престижу был бы сокрушительным, и ее кандидат вряд ли смог бы снова попасть в Белый дом. Так что сейчас трудно решить, насколько мотивы Линдона Джонсона были корыстными и насколько диктовались заботой о предотвращении смуты в стране.
