Я встретил Тимофееву в тот момент, когда их группа вышла из окружения в расположение другой дивизии. К этому времени 53-я дивизия была разбита немцами. Я нашел в архивных документах направленный непосредственно командующему Западным фронтом доклад временно исполняющего обязанности командира дивизии майора Зузолина, датированный как раз этим днем — 13 июля. Приведу несколько выдержек из этого доклада, в котором, видимо, не считаясь с возможными последствиями, майор Зузолин честно рассказывает о том, как все произошло. Во-первых, из доклада явствует, что к началу войны в этой дивизии кадрового состава было лишь немногим больше половины, остальные были приписной состав, причем до полных штатов военного времени дивизии не хватало 4 тысячи человек. Во-вторых, в докладе сообщается, что при переброске из одной армии в другую, еще до начала боев, из нее выбыли: один из трех стрелковых полков, артиллерийский полк, зенитный дивизион и все полковые школы всех стрелковых полков, а в общем дивизия вступила в бои, имея в своем составе 6477 человек из 14708 человек, положенных по штату. Правда, в последние дни боев ей были наспех приданы два стрелковых батальона, один артиллерийский полк и один дивизион из других частей, но все это лишь частично могло заменить отобранное.
За первые восемь дней боев дивизия трижды переподчинялась трем разным армиям. Черный для дивизии день наступил 11 июля. Вот как выглядит этот день в докладе майора Зузолина:
«До утра 11 июля дивизия успешно сдерживала натиск врага, не допуская перехода на восточный берег Днепра. Всю ночь… и до полудня 11 июля противник ураганным артиллерийским огнем вперемежку с бомбардировкой авиацией и пулеметной стрельбой с самолетов бил по нашим частям. Предпринятая утром 11 июля попытка… форсировать р. Днепр была отбита нашей артиллерией, понтонный мост противника через Днепр был разбит. После этого противник перенес главную силу своего удара… на нашу артиллерию. Совершенно не защищенная с воздуха, она была выбита с огневых позиций и с большими потерями начала отходить. Пехота начала отступать. По своему характеру это вылилось в форму панического отступления, так как не встречавшая отпора авиация противника буквально засыпала огнем наши части.
Вечером 11 июля дивизия вынуждена была оставить все свои позиции. Командный пункт командира дивизии был окружен противником. Под пулеметным огнем противника, по приказанию командира дивизии, штабное имущество (документы) были вывезены с командного пункта. Командир дивизии со штабом, отделом политпропаганды и охраной остался в окружении. Удалось ли им выйти из этого окружения, установить не удалось. Преследуемые авиацией и танками противника, части дивизии к утру 12 июля дошли до гор. Горки, откуда в основном разошлись по двум направлениям: на Смоленск и на Мстиславль. Судьба Смоленской группы (до 1000 чел.) для меня неизвестна. Мстиславльскую группу в количестве, указанном в прилагаемом расчете, я объединил в одну колонну и вывел на автомашинах на шоссе Смоленск — Рославль…
Временно исполняющий обязанности командира 53-й стрелковой дивизии майор Зузолин. 13.VII-41 г.».
В тот же день, когда майор Зузолин писал свой доклад командующему Западным фронтом, начальник штаба 13-й армии Петрушевский говорил по прямому проводу с заместителем начальника штаба Западного фронта Семеновым. Телеграфная лента этих переговоров сохранилась; она подтверждает правдивость доклада Зузолина и характеризует не только все происшедшее с 53-й дивизией, но и вообще тяжесть обстановки тех дней.
«— Комбриг Петрушевский у аппарата.
— Говорит генерал Семенов. Товарищ Петрушевский, скажите, где 53-я дивизия и что делается?
— 53-я дивизия понесла очень большие потери, и только остатки ее имеются в составе 61-го корпуса. Сейчас много машин ее ушло на восток… Я думаю, что часть ее доберется.
— Где же все-таки, по-вашему, может быть основная часть боевого состава дивизии? Где командир дивизии? Командиры полков?
— Часть есть в 110-й дивизии, часть, вероятно, осталась отброшенной на север, а часть была рассеяна».
Продолжение этого разговора можно найти в записке, направленной Петрушевским в штаб фронта несколько позже.
«В дополнение к последней оперативной сводке доношу, что при прорыве танков у Шклова рассеяна 53-я стрелковая дивизия. Остатки ее сведены в корпусе в небольшую группу. Ни командира дивизии, ни командиров полков нет. Почти вся дивизионная артиллерия уничтожена. Полк усиления пострадал также очень сильно. Петрушевский».
Сопоставляя все эти документы с немецкими отчетными картами за 11–12 июля, видно, что 53-я дивизия оказалась как раз на главном направлении наносимого в этом районе немцами удара через Днепр на город Горки, который на карте за 12 июля показан уже захваченным частями 10-й танковой и 29-й моторизованной немецких дивизий.
Имевшая меньше половины штата военного времени, не располагавшая танками и не прикрытая авиацией дивизия попала под сильный удар авиации, артиллерии и танков и была разбита — частично окружена, а главным образом рассеяна. Такое нередко случалось в 1941 году, и случалось со многими хорошо дравшимися впоследствии дивизиями, хотя об этом в них, конечно, не любили потом вспоминать. Не любили вспоминать об этом и в 53-й дивизии. В ее истории, написанной после войны, в марте 1946 года, о боях 11 июля 1941 года рядом сказана и правда, и неправда. Сказана правда, что дивизия приняла первый удар немцев, имея в своем составе только два стрелковых полка, что ей пришлось вести на Днепре чрезвычайно тяжелые бои, так как противник имел большое преимущество в силах, особенно в авиации и танках. Но сказана неправда о том, что дивизия «11 июля 1941 года прочно удерживала свои позиции и только после того, как противнику удалось справа и слева прорвать фронт соседних армий, по приказу высшего командования отошла».
Как мы знаем, дело обстояло не так. 11 июля, как ни горько вспоминать об этом, дивизия отступила без приказа, была разбита, рассеяна и с трудом после этого собрана, хотя есть все основания считать, что в ней и тогда не было недостатка в людях, обладающих личным мужеством. Об этом говорят их последующие военные биографии.
Дивизия прошла после этого большой боевой путь, дралась, защищая Москву, во время нашего контрнаступления брала Тарутино, участвовала во взятии Малоярославца и Медыни, потом, переброшенная на юг, форсировала Днепр и Буг, воевала в Румынии в период ликвидации ясско-кишиневской группировки немцев, потом форсировала Тиссу и Дунай и, взяв город Дьер, пошла дальше, на Вену. Один из полков дивизии к концу войны был наименован Венским, а сама она была награждена орденами Красного Знамени и Суворова.
Так выглядит история дивизии, если брать ее всю целиком, от начала до конца. От первых дней, когда в отчаянном положении были мы, и до последних, когда в безнадежном положении оказалась вся сражавшаяся на Восточном фронте германская армия.
Если же проявить некоторую долю злопамятства, то следует добавить, что 10-я танковая и 29-я моторизованная дивизии немцев, нанесшие тогда, в июле сорок первого года, на Днепре такой сокрушительный удар нашей 53-й дивизии, закончили свое существование при следующих обстоятельствах: 29-я моторизованная дивизия была разбита и взята нами в плен под Сталинградом зимой 1943 года, а 10-я танковая воевала на Восточном фронте до 1942 года, после тяжелых потерь была выведена на переформирование в Южную Францию, потом переброшена в Африку и в мае 1943 года сложила оружие перед англичанами.
28 «…встретили комиссара корпуса, немолодого, спокойного…»
Комиссаром 61-го стрелкового корпуса был бригадный комиссар Иван Васильевич Воронов. Из его личного дела не видно, при каких обстоятельствах он погиб, есть только указание, что он пропал без вести в декабре 1941 года на Западном фронте. На самом деле Воронов погиб 30 июля 1941 года под бомбежкой где-то между Могилевом и Чаусами, во время одной из попыток прорыва из окружения. О его гибели доложил в Москву командир корпуса генерал-майор Бакунин, которому удалось прорваться к своим во главе группы в сто сорок человек только в конце ноября. Но, видимо, этот доклад не нашел отражения в личном деле Воронова.
В последних числах июля погиб при выходе из окружения под Могилевом и заместитель Воронова — полковой комиссар Турбинин, о котором я упоминаю в записках, не называя его фамилии.
Я допускаю в записках маленькое смещение во времени, называя комиссарами Воронова и некоторых других людей, тогда, в первой половине июля, еще не носивших комиссарских званий. Институт комиссаров был введен несколькими днями позже — 16 июля 1941 года. А в те дни, когда я видел Воронова, он числился еще по-старому — заместителем командира корпуса по политчасти и начальником отдела политической пропаганды.
