Ознакомительная версия.
Я не помню насчет пятисот рублей, хотя и не исключаю, конечно. Уж больно точно она все рассказывает. И я в который раз с тоской думаю, что она уже смотрит взрослые фильмы и что это блаженное время, когда она была ребенком, что-то слишком быстро подходит, кажется, к концу.
– А ты знаешь, кто такой шопоголик? – с надеждой спрашиваю я.
Надежда состоит в том, что она этого не знает.
А моя последняя надежда – на Ваню, который все-таки младше Маши почти на два года. И может, хоть он хоть ненадолго задержится в развитии.
– Шопоголик – это тот человек, который увлекается шопингом и никак не может остановиться, – отвечает она.
– А что такое шопинг? – спрашиваю я, теряя надежду.
– Хождение по магазинам, – говорит Маша, – это же английское слово. Ты что, не знаешь?
– Ну ладно, пойдем на «Шопоголика», – пожимаю я плечами.
– Когда начало? – спрашивает Ваня.
– В 18.40, – отвечаю я.
Я знаю, что он никак еще не ориентируется в цифрах, связанных с часами, но надо же когда-то начинать.
– Это через сколько? – уточняет Ваня. – У меня часов нет.
– А вот они, часы, – показываю я и, сжалившись, добавляю: – Через 30 минут.
На самом деле я знаю, что и в таких цифрах он тоже не ориентируется. Все, что связано со временем, вызывает у него какие-то дополнительные сложности.
– То есть через полчаса? – уточняет Ваня. – А, еще поесть успеем.
Еще неделю назад он в этом ничего не смыслил, это точно. Таким образом, умирает и последняя надежда в виде Ваниного безоблачного детства, которым можно беспричинно наслаждаться, да и только.
Мы покупаем билеты, закусываем и идем в кинозал. Причем я понимаю, что сам уже не успеваю допить чай и расплатиться, поэтому веду их, сажаю на места и возвращаюсь в кафе. При этом меня немного удивляет то, что зал уже заполнен людьми, свет погашен, а кино идет. Это странно: я рассчитывал успеть к началу рекламы, которую они тоже любят смотреть; в отличие, надо ли говорить, от меня. И думал, что успел.
В ожидании счета в кафе я решаю посмотреть билет – и обнаруживаю страшную вещь: мне продали билет на сеанс, который, когда мы только сели перекусить, уже как раз начался. То есть они сейчас сидят и смотрят фильм, который подходит к концу.
Я иду в кассу и пытаюсь выяснить, как это могло случиться. В конце концов, дети в надежном месте. Администратор убеждает меня, что никак не могло.
– Я же просил билеты на 18.40, а здесь написано 17.30, – объясняю я.
– Наши кассиры не могли ошибиться, – уверенно говорит администратор. – Они же все повторяют вслух. Да и какая вам разница? Мы все равно деньги не возвращаем. А билеты не обмениваем.
– А мы в ваш кинотеатр не ходим, – говорю я и все же покупаю билеты еще на один сеанс.
Когда я подхожу к кинозалу, то вижу, что сеанс закончился. И в зале сидят только Маша с Ваней.
– Папа, – кричит Маша, – ты все пропустил! Очень интересный фильм!
– Да, – подтверждает Ваня, – я бы еще раз посмотрел.
– Вот и посмотрим, – говорю я. – Только с начала.
– А он разве не с начала был? – удивляются они оба. И мы идем в кино. На этот раз фильм нравится им еще больше, и они громко, ерзая в креслах и перекрикивая друг друга, в середине фильма начинают пересказывать мне его содержание прямо с того момента, когда я их усадил в зал. Зал слушает их вместе со мной и, странное дело, не перебивает.
– Она сейчас все свои вещи распродаст! – кричит Маша. – Она сейчас скажет, что она не покупает все подряд, но зато вместо этого у нее есть отношения с любимым мужчиной!..
Когда мы выходим из кинотеатра, я объясняю им, что произошло.
– Это как в том анекдоте! – смеется Ваня. – Я тебе сейчас расскажу. Приходят Чебурашка и Гена в прачечную…
«Давай сделаем тату машине»
Я утром хотел отвезти детей в школу. Когда получается, я стараюсь это делать. Стараюсь не в том смысле, что заставляю себя, а в том, что очень хочу, но не всегда получается (впрочем, все равно уже, что бы ни написал, похоже на попытку оправдания).
В общем, я хотел это сделать и спросил проснувшегося и одетого, но лежащего в кровати ничком с закрытыми глазами Ваню, хотел бы он, чтоб я отвез их, или не хотел бы. Разумеется, это было кокетство с моей стороны, и для Вани это было ясно. Он открыл глаза и с упреком сказал:
– Ну конечно, хотел бы.
Машу я даже спрашивать не стал.
А зря: она не захотела. Я был в шоке. У нее появились собственные планы! До сих пор она не отрывала их от Ваниных. Только производственная необходимость могла заставить их разлучиться: плавание в разное время или Машины танцы и Ванино ушу, совпадающие по времени… Но сознательно отказаться от моего общества и от общества брата ей раньше и в голову не могло прийти.
То есть я засек этот момент в ее жизни. Это случилось через две недели после того, как ей исполнилось восемь лет.
Ради чего она это сделала? Чтобы ее отвезла мама. То есть и этот момент я тоже засек. Так, все, Маша льнет к маме.
Но Ваня-то – к папе.
– Маша, – спросил он, – ты что, не едешь с нами?
– Нет, – говорит Маша, – вы что-то долго собираетесь. Я с вами опоздаю в школу. А мне еще цветы купить надо.
Это была правда: у кого-то в школе случился день рождения.
– А, ну ладно, – сказал Ваня, – тогда мы поехали. Через полминуты он был готов к выходу из дома, и ему даже пришлось подождать меня: я не ожидал от него такой прыти в буквальном смысле этого слова. В самом деле, он просто запрыгнул в свои ботинки. Я знаю почему. Он хотел для начала показать, что долгие сборы не причина для того, чтобы не ехать вместе с нами в школу, и что на самом деле у Маши есть какие-то другие причины. И я не могу сказать, что ему не удалось это показать.
Более того, я и сам одевался со слишком подозрительной быстротой, чтобы ее можно было списать на обычную торопливость, когда кто-то куда-то слегка, но уж точно не безнадежно опаздывает. Тем более что мы с Ваней никуда не опаздывали: в детском саду нет звонка в 9 утра на первый урок (хотя он его и слышит, потому что детский сад и начальная школа – в одном здании). Нет, мне, хотя я себе, наверное, и не признался в этом, тоже хотелось показать, что цветы не причина для того, чтобы отказываться с нами ехать.
В машине Ваня сказал мне:
– Папа, у меня есть одна идея. Ты, наверное, не согласишься. А зря.
– Ну, давай, говори, – сказал я, в общем, обреченно. Что он опять себе присмотрел в том магазине на втором этаже?
– Давай сделаем тату машине, – сказал он. Ему удалось меня удивить.
– Подожди, Ваня, – сказал я. – Ты что имеешь в виду? То же, что и я?
Я-то подумал про аэрографию. Более того, я про нее и в самом деле думаю уже некоторое время. Мне хочется, но меня останавливает только одно: я не могу придумать сюжета. У меня нет в голове картинки, которая должна быть на машине. Я смотрел сайты, ездил даже к людям, которые занимаются этим, я перебрал кучу собственных вариантов – и ничего. То, что я видел, кажется пошлым, а то, что придумывал, – пафосным.
Ваня имел в виду именно аэрографию.
– Ну, такое же тату, – пояснил он, – как я на руке себе делаю иногда.
Эти тату, как правило, вложены в жвачку «Хаббл-баббл» и ценны тем, что, по-моему, никогда не повторяются. Еще больше они ценны тем, что стираются через день или в крайнем случае через два.
– Согласен, – говорю я, злясь оттого, что мы на ровном и обычно пустом месте попали в пробку, и что надо было поехать другой дорогой, и что Маша с мамой могут нас теперь опередить. – Но что мы нарисуем?
– Я знаю что, – говорит Ваня. – А ты разве еще не догадался?
– Нет, – говорю я с мгновенно возросшим интересом. – Сдаюсь.
То есть я, будучи крайне заинтересованным в результате, сознательно перескакиваю через несколько этапов разговора, которые ритуально предшествуют капитуляции и обычно доставляют мне удовольствие: первая попытка, вторая попытка…
– Буквы должны быть, – говорит он.
– Какие?
– Все, – отвечает он. – Все, какие есть. Весь алфавит. Чтобы люди ездили мимо нас и учили.
Я так хотел услышать от него ответ на этот так мучающий меня самого вопрос, что совершенно забыл о том, кто сидит рядом со мной (да, я против всех правил, в том числе собственных, посадил его на переднее сиденье – наверное, в благодарность за то, что он не раздумывая поехал со мной в детский сад). А рядом со мной сидел мальчик шести лет от роду.
Потом я подумал о том, что на самом-то деле это не такая уж плохая идея, особенно для машины журналиста. И что сделать-то это можно по-разному (не обязательно же писать на машине «КоммерсантЪ»). Пафос, конечно, в этом тоже есть, но можно попробовать и без пафоса (хотя что-то подсказывает: вряд ли получится). И я говорю:
– Надо подумать. Не исключено. А еще идеи есть?
– Конечно, – отвечает Ваня. – Тигра надо нарисовать.
– Ну, – говорю, – тигр на каждой второй машине есть. Такой, прыгающий, что ли? С раскрытой пастью?
– Ну да, – упавшим голосом говорит Ваня. – Я знаю, что он есть.
Ознакомительная версия.
