Ознакомительная версия.
Они были фанатиками, вдохновленными теологическими, а не логическими идеями. Я повернулся к Насиру, намереваясь с его помощью пресечь эту наглость в самом начале, но тут произошло неожиданное. Вокруг нас возникла сопровождавшаяся пронзительными криками давка, как если бы сработал какой-нибудь гидравлический домкрат, между разломанными стульями и столами забегали во все стороны люди, и наконец к потолку вознесся ужасающий победный звук знакомого раскатистого голоса, заставивший всех умолкнуть.
На свободном от людей пятачке дрались Ауда абу Тайи и вождь друзов Султан эль-Атраш. Рвались вперед их сторонники, устремился туда и я, чтобы их разнять, столкнувшись с Мухаммедом эль-Дейланом, задавшимся той же целью. Мы вместе с ним растащили дравшихся и заставили Ауду на шаг отойти, тогда как Хуссейн эль-Атраш затолкал более легкого Султана в толпу, а потом и вовсе увел в боковую комнату. Ауда был слишком ослеплен яростью, чтобы отдавать себе отчет в своих действиях. Мы увели его в большой зал здания – огромное, помпезное помещение с золотой отделкой, где царила могильная тишина, поскольку из всех дверей была открыта только та, через которую вошли мы. Мы втолкнули его в кресло и крепко держали, а у него шла изо рта пена, он кричал, пока его голос не сменился невнятным хрипом. Его тело извивалось и судорожно подергивалось, руки дико искали оружие, лицо налилось кровью, длинные волосы падали с непокрытой головы на глаза.
Султан первым ударил старика, его сознание требовало отмщения. В зал вошли Зааль с Хубси, и еще пятеро или шестеро из нас объединили свои усилия, чтобы совладать со стариком, но прошло добрых полчаса, прежде чем он достаточно успокоился, чтобы понять, что ему говорили, еще полчаса ушло, прежде чем он пообещал отложить удовлетворение оскорбленного самолюбия на три дня, и все это время мы с Мухаммедом не отпускали его. Я вышел и потребовал, чтобы Султана эль-Атраша тайно вывезли из города, и притом как можно скорее, а затем разыскал Насира и Абдель Кадера, чтобы установить порядок в правительстве».
В Дамаске Лоуренс позиционировал себя не как британский офицер, но как полномочный представитель принца Фейсала. По его настоянию и указанию были созданы основы правительственного аппарата. Прежде всего встал вопрос об организации полиции. Были назначены офицеры, распределены районы и определены временные условия службы. Австралийский отряд, запиравший один из выходов из Дамаска для турок, когда в него входили арабы, выставил охранение к нескольким общественным зданиям и таким образом помог поддержать порядок в городе до прибытия арабских регулярных частей. Эти части вследствие своей относительной медлительности играли весьма незначительную роль в разгроме турецкой армии, но для политического укрепления позиции они были неоценимы. Было налажено денежное обращение путем выпуска бумажных денег и установлены новые цены.
В знаменитом художественном фильме «Лоуренс Аравийский» (1962 г.) показано, что в то время, как арабские вожди выясняют отношения в ратуше, в городе гаснет электрический свет, приходит в негодность насосная станция, больницы и госпитали остаются без воды. Эта картина не соответствует действительности. Когда арабы заняли город, электростанция и водопровод уже не функционировали. Однако, несмотря на в самом деле имевшие место раздоры, новая власть сразу же нашла инженера, которого назначили управлять электростанцией, и в тот же вечер электрическое освещение улиц было налажено, работала даже трамвайная линия. Санитарное состояние только что покинутого турецкой армией города оказалось ужасающим, и немедленно были сформированы бригады уборщиков для первоочередной очистки дорог и пустырей. Принимались все меры, чтобы привести в порядок больницы, в момент занятия города напоминавшие преисподнюю, другое дело что лекарств и врачей в эти первые дни в нужном количестве взять было неоткуда. Выведенный в том же фильме английский майор медицинской службы, пришедший в ужас от состояния госпиталя, принявший Лоуренса за представителя персонала, и в порыве негодования его ударивший – реальное лицо. Однако он не видел этого здания тремя днями раньше. «Этот майор, – пояснял Лоуренс, – не побывал накануне в доме-кладбище, не понюхал, чем там пахло, не видел, как мы, давясь от отвращения, закапывали разложившиеся тела, воспоминание о которых заставило меня всего несколько часов назад вскочить ночью с кровати, обливаясь потом и дрожа всем телом».
Еще одна неотложная задача – снабжение города продовольствием. Ее невозможно было выполнить без действующей железной дороги. Пришлось разыскивать и немедленно включать в работу стрелочников, машинистов, кочегаров, продавцов. «Повстанцы, в особенности добивавшиеся успеха, по определению всегда были плохими подданными и еще худшими правителями», – замечал Лоуренс, но за день он добился немалых успехов, особенно заметных для тех, кто видел город накануне.
Перед рассветом 2 октября Лоуренс был разбужен и узнал, что Абдель Кадер пытается произвести переворот при поддержке своих алжирских сторонников и части друзов. Однако подавить это выступление удалось достаточно быстро. Потери составили 5 убитых и 10 раненых. Лиддел Гарт, довольно высоко оценивает деятельность Лоуренса в Дамаске в качестве представителя Фейсала: «Каковы бы ни были те недочеты, которые в дальнейшем могли появиться в новом наспех созданном арабском государстве, они являлись скорее следствием природы материалов, чем следствием самого строительства. Последнее должно было быть выполнено быстро, и в этой быстроте заключается удивительная особенность Лоуренса. Другие диктаторы и созидатели государств имели основание, на котором они могли строить, и время, для того чтобы исправлять свои ошибки; у него же было 24 часа».
3 октября в Дамаск прибыл Алленби. Лоуренс смог, по словам одного из английских офицеров, «передать ему город в относительном порядке, почти совершенно очищенным от следов войны, с правительственным аппаратом, функционировавшим легко и быстро». Алленби уведомил Фейсала, который вступил в город на час позже, что он готов признать арабскую администрацию на территории противника к востоку от Иордана и Ма’ана до Дамаска включительно.
Алленби хотел, чтобы теперь Лоуренс отправился к Алеппо, где еще шли бои, но тот добился разрешения ехать в Каир, а оттуда в Англию. Он понимал, что арабам нужен защитник в Европе. «…Когда я четвертого октября уезжал из Дамаска, – писал он позже, – у сирийцев, в только что освобожденной от оккупации опустошенной войной стране, было свое правительство де факто, продержавшееся два года без привлечения иностранных советников вопреки противодействию влиятельных элементов в рядах союзников».
Алеппо был взят британскими войсками спустя несколько недель. 31 октября Турция вышла из войны, 11 ноября капитулировала Германия. В тот же самый день Лоуренс прибыл в Англию после четырехлетнего отсутствия. По завершении своей военной миссии он получил чин полковника. Позже он в присущем ему стиле объяснял, что хотел получить этот чин для того, чтобы быстро проехать через Италию в специальном штабном поезде из Торонто. «Спальные места предоставлялись только лицам в чине полковника и выше. Я ехал вместе с Четвудом в чине полковника (полученном от Алленби) и чувствовал себя великолепно. Я люблю комфорт! Для воинских поездов на переезд требуется восемь дней, а для экспресса с международными спальными вагонами только три дня».
Лоуренс искренне и не без основания полагал, что независимое дружески настроенное по отношению к англичанам арабское государство на Ближнем Востоке больше отвечает национальным интересам Великобритании, чем банальный колониальный раздел. Он даже имел в этом отношении единомышленников среди политиков, которых никто бы не назвал романтиками или арабофилами. В то же время на протяжении всей войны, что он вел в Аравии, его терзали смутные сомнения. Он не был уверен, что его соотечественники сдержат обещания, которые дают арабам. Еще в 1916 году был заключен договор Сайкса – Пико, согласно которому отбитые у Турции ближневосточные провинции должны быть поделены между Англией и Францией, причем Франция претендовала на Сирию, ссылаясь еще на права некогда обосновавшихся здесь крестоносцев. Позже, решая более злободневные задачи, британские политики пообещали оставить арабским повстанцам все, что они сами сумеют захватить в ходе боевых действий. Дилемма в значительной степени возникла из-за недальновидности политиков, так как, когда арабам давались заверения, что они смогут удержать за собой все ими захваченное, никто не предполагал, что им удастся захватить так много. До конца войны об этом думали мало, но вот война закончилась. По образному выражению Лоуренса, «синицы в небе, обещанные арабам в день, когда это было важно для Англии, теперь, к ее смущению, возвращались домой».
Ознакомительная версия.
