— Сара! Ты же видишь, что я бьюсь, как рыба об лед. Достаю на семью, сколько могу.
— Вы посмотрите на него! — восклицала она. — Достает кошкин паек, а жена и дети пухнут от голода. Только такие дураки, как ты, бьются об лед, а умные люди кормят свои семьи. И если тебе меня не жалко, так пожалей хоть наших малых детей.
Яков Матвеевич указывал пальцем на свои ноги в рваных, опорках:
— Ну, нате, ешьте! Начинайте с правой.
— Зачем нам твои ноги, когда в городе есть магазин Торгсина Сокращенное название магазина "Торговля с иностранцами". Он имеет все, что нужно голодным желудкам.
— Ты же знаешь, Сара, что там продают за золото и серебро, а ко мне в ларек еще ни один идиот не сдавал драгоценных металлов.
— Яков, там продают и за доллары.
— Сара, я не Ротшильд. И не Государственный банк Соединенных Штатов Америки.
— Тебе не нужно быть Ротшильдом и банком. Ты же имеешь в Америке двоюродного брата с долларами. Напиши ему письмо.
— Чтобы меня за это посадили в тюрьму?
— Почему не сажают других? И почему существуют Торгсины?
— Сара, ты глупая женщина!
— Яков, ты металломный дурак!..
Когда дети Вайнберга действительно стали пухнуть от голода, отец не выдержал и написал письмо двоюродному брату, жившему в Чикаго и занимавшемуся там какой-то коммерцией. Писал он осторожно; ничего не сообщая о голоде, просил выслать немного денег на заграничные лекарства для детей, которые можно купить только в Торгсине. Двоюродный брат оказался щедрым, но не в меру любопытным. Выслав сразу 50 долларов, он просил в письме Якова Матвеевича сообщить ему подробно о его жизни, заработке и многих иных вещах. Яков Матвеевич ответил коротко, расхвалив жизнь в Советском Союзе. Спустя три месяца им были получены еще 50 долларов и письмо. Так завязалась переписка.
Голод ушел из семьи Вайнбергов, но другая, не менее страшная угроза нависла над нею. Получая письма от брата, Яков Матвеевич с трепетом ждал, что вот, вслед за почтальоном, войдут в комнату агенты ГПУ. Он дождался этого в 1937 году.
Следователем у Вайнберга был еврей, носивший фамилию Окунь.
— Это же не еврей, а шабэс-гой, какой-то, — жалуется нам на него Яков Матвеевич.
— Почему вы им так недовольны? Что он вам особенно плохое сделал? — интересуемся мы.
— Во-первых и во-вторых, это злостный антисемит.
— Еврей-антисемит?!
— Представьте себе, что да. Когда он приказал бить меня ножкой от стула, я ему и говорю: —"Послушайте, гражданин следователь. Как вы можете так паршиво обращаться с евреем? Вы же сами еврей". И что вы думаете, он мне ответил?
— Интересно, что?
— "Никаких евреев для меня нет. Я работник НКВД и врагов народа всех наций считаю одинаковыми".
— Энкаведисты громко выражаться любят, — заметил кто-то из смертников.
— Тогда я говорю, — продолжал Яков Матвеевич:
— Гражданин следователь, ведь вы знаете, что я не враг народа". А он кричит, как сумасшедший: " — Заткнись, жидовская морда!" И требует от меня шифры.
— Какие шифры? — А я знаю?
Старшему лейтенанту НКВД Окуню взбрела наум фантазия не только обвинить "металломщика" в шпионской переписке с агентом американской разведки, но и добиться "солидных" подтверждений этого. Такие подтверждения он решил сфабриковать в виде шифров, которыми Вайнберг, будто бы, переписывался с двоюродным братом.
— Дай мне шифры! — потребовал следователь у подследственного.
— Какие шифры? — не понял Яков Матвеевич. — Никаких шифров у меня нет. И вообще, что это такое?
— Не придуряйся! — орал на него Окунь. — Мне нужны все тайные шифры твоей переписки с агентом вражеской разведки.
— Если вы называете шифрами письма моего брата, так они все у вас. Их забрали при обыске. А с моих писем к нему вы же сами поснимали копии. И брат не вражеский агент, а просто мелкий коммерсант. Что вам еще нужно? Зачем вы меня мучаете? — недоумевая спрашивал подследственный.
— Дай шифры, гад! — стучал кулаком по столу следователь.
С "шифрами" ничего не вышло. Ни следователь, ни подследственный придумать их не могли. У обоих для этого нехватало ни ума, ни знаний. Тогда Окунь решил превратить Вайнберга в "нераскаявшегося до конца шпиона", предварительно измучив и обезволив его на конвейере пыток до такой степени, чтобы он, не читая подписывал любой протокол следствия. В качестве главной пытки для него энкаведист избрал голод. Якова Матвеевича больше года держали то в камере-одиночке, то в карцере. Ему выдавался особый "пониженный" паек: от 100 до 150 граммов хлеба и миска жиденькой "баланды" в сутки. Не чаще одного раза в три месяца. Окунь вызывал свою жертву на допросы, во время которых приказывал избивать ее и ставить на стойку. При этом он злорадно говорил:
— Ага, ты хотел жрать торгсиновский шоколад и пить какао, каких даже я не имею? Так я тебя от этого отучу. Я тебе покажу, что такое голод.
Яков Матвеевич плакал, просил есть и подписывал все, сочиненные Окунем, "шпионские показания".. -
Расстрела Вайнберг не дождался. Он умер в нашей камере от дистрофии.
Таких, как Яков Матвеевич Вайнберг в северокавказских тюрьмах в 1937-38 годах были сотни. Энкаведисты тогда арестовывали всех, кто переписывался с родственниками или знакомыми за границей. Даже заграничная поздравительная открытка, полученная к дню рождения, считалась в НКВД достаточным поводом для ареста.
Не обошлось и без, так называемых, "перегибов." В станице Горячеводской, например, был арестован корреспондент прокоммунистической газеты на русском языке "Канадский гудок", издававшейся в городе. Виннепеге. Через год с лишним его, правда, освободили, при казав писем в Канаду больше не писать. В 1934 году на Северный Кавказ из Нью-Йорка приезжал сотрудник прокоммунистической газеты "Русский голос" Эмануил Поллак. Вернувшись в Америку, он напечатал в этой газете серию хвалебных очерков "СССР в образах и лицах", которые затем были изданы отдельной книгой. Почти всех знакомых мне северо-кавказских журналистов, встречавшихся или позднее переписывавшихся с ним, арестовали в 1937 году. В ставропольских тюрьмах видел я и таких заключенных, вся "вина" которых перед НКВД состояла в том, что они выписывали заграничные… коммунистические газеты.
Аресты всех подряд, кто вел переписку с заграницей, преследовали единственную цель: изолировать население СССР от остального мира. Частично советской власти удалось этого добиться. После "ежовщины" лишь редкие смельчаки рисковали посылать письма за границу.
Стремление и способности к изучению иностранных языков у Виталия Конькова обнаружились еще в детстве. Он был в школе-семилетке первым учеником по немецкому языку, который большинство школьников обычно не любило.
После окончания средней школы Виталий поступил в 'Институт иностранных языков. При поступлении туда никаких препятствий перед ним не возникло. Он хорошо знал немецкий язык, а, — главное, — был комсомольцем и сыном потомственного рабочего, мастера одной из московских фабрик. Коньков окончил институт так же успешно, как и среднюю школу. Как лучшему из выпускников, дирекция предложила ему преподавать учащимся первого курса института и одновременно продолжать свое лингвистическое образование на факультете восточных языков. Виталий с радостью согласился. Однако, осуществиться его стремлениям было не суждено.
На следующий, после выпускного экзамена день в квартиру Коньковых явился некто в штатском костюме из коверкота "военного образца" и пригласил Виталия "пойти прогуляться".
— А кто вы такой? — спросил отец юноши.
— Работник ГПУ, — последовал ответ.
— Значит, сын арестован?
— Пока нет, но дальнейшее зависит от него… Обняв плачущую мать и побледневшего, встревоженного отца, Виталий ушел вместе с агентом ГПУ. Прогуливались они недолго. Агент предложил отправиться в ближайший парк. Виталий согласился. За десять минут они трамваем доехали до парка и уединились на скамейке в одном из его тихих и безлюдных днем уголков. С минуту они сидели молча. Виталий вопросительно смотрел на своего спутника, ожидая, что он скажет.
— Прежде всего, молодой человек, — начал тот, — у меня есть к вам один вопрос. Чем вы намереваетесь заняться, окончив Институт иностранных языков?
Виталий коротко сообщил ему о предложении институтской дирекции и своих планах на будущее. Выслушав его, агент отрицательно затряс головой.
— Нет, молодой человек. Все это вы оставьте на потом. Это от вас не уйдет. Прежде вы должны отработать те деньги, которые советская власть потратила на ваше ученье. Короче говоря, вам предлагается работа в качестве переводчика. Очень ответственная. Поработаете пару лет, оправдаете доверие партии и советской власти, а потом можете продолжать учебу.
