В половине второго утра, с наступлением света, бушующая толпа стала стихать, и попытки к новым погромам еврейских жилищ стали до того слабы, что порядок легко мог быть восстанавливаем. В это время появился первый эшелон переправившегося через реку батальона 10-го пехотного полка, и несколько ранее его приехал сам начальник дивизии генерал-лейтенант Корево и командир сказанного полка. Употреблять в дело оружие уже было несвоевременно, и я ограничился расстановкой лишь пикетов солдат и употреблением их для конвоя забранных прежде на месте преступников. Всю же полицию с присоединением к ней взятых со станции железной дороги чинов жандармского корпуса направил для одновременного производства обысков в прилегающих к месту погрома жилищах чернорабочих, кабаках и харчевнях. Обыски эти увенчались полным успехом: найдена и отобрана была масса похищенного имущества и задержано много людей, явно участвовавших как в убийствах, так и в грабежах…
…Счастлив был бы ошибаться, но мне кажется, что если правительство отнесётся недостаточно мощно и строго к происшествиям 7 июня, то событие это может стать первым шагом на пути к новой пугачёвщине. Исходя из этого убеждения, я настоятельно ходатайствовал о применении военного суда, а не суда с присяжными, и просил об ускорении объявления, ежегодно делаемого на время ярмарки Нижнего Новгорода, на правах усиленной охраны и, не ожидая этих прав, со дня же происшествия дозволил себе, превысив власть, применить разные меры, благодаря которым удалось не допустить возобновления так неожиданно и грозно начавшихся было беспорядков.
В последние дни вместо угрожающих писем стали получаться как письменные, так и словесные просьбы об освобождении упомянутых арестантов. В просьбах этих встречаются такие выражения: „Нельзя же наказывать православных за жидов“ и что „беспорядки 7-го июня не были бунтом, а просто народ потешился“. Таковые выражения доказывают только совершенное непонимание народом своих обязанностей, а потому в предупреждение мыслей о возможности начала новых беспорядков, подобно бывшим в Макарьевской части, я прошу господина нижегородского полицмейстера немедленно распорядиться, чтобы участковые пристава и их помощники объявили рабочим, как в помещениях артелей их, так и на заводах и фабриках, находящихся внутри города: во-первых, что жид — человек, а не собака, да и собаку даром не обижают; во-вторых, убийство девяти человек и разграбление жилищ нельзя считать потехой, и, в-третьих, что следует твёрдо помнить, что всякий человек, какой бы веры он ни был, живя в России, находится под покровительством законов царских, и потому покушение на его жизнь и имущество одинаково есть преступление, направленное против воли Государя. Все евреи, живущие в Нижнем Новгороде, крещёные или некрещёные, такие же верноподданные, как и мы все. А потому убийство и грабёж евреев одинаково строго должны быть наказуемы, как такие же преступления, направленные против христиан. При этом господа чиновники полиции должны объявить, что участники в беспорядках 7 июня будут строго наказаны, и из лиц, ныне содержащихся под караулом, несмотря ни на какие просьбы, будут освобождены лишь те, которые судом будут признаны невиновными. И всякие новые попытки к буйству и своеволию толпы будут подавлены самыми крутыми мерами, ибо закон не предоставляет народу права расправляться самому с кем бы то ни было…»
Баранов предпринял самые энергичные меры к недопущению нового погрома, тем более что попытки организации погромов были и в других уездных городах — Балахне, Арзамасе. Он немедленно направил послание духовенству, которое в ближайшее воскресенье в проповедях обратилось с пастырским словом к православным жителям, осуждая и порицая еврейские погромы. Затем Баранов подписал обращение к нижегородскому купечеству с просьбой помочь деньгами пострадавшим семьям, и деньги вскоре были собраны.
В 1891 году, проявив завидное гражданское мужество, Баранов настоял, чтобы «последствия неурожая» были открыто названы голодом и, действуя иногда на свой страх и риск «вне закона», спас Нижегородскую губернию от этого голода.
В 1892 году он в очередной раз принял беспрецедентные меры по борьбе с холерой: создал резервацию на волжском острове и плавучие госпитали-бараки (куда сам, между прочим, бесстрашно наведывался). И уж совсем круто отнёсся генерал-губернатор к первым признакам холерных бунтов, издав категорический приказ со словами: «зачинщиков повешу на глазах у всех и на месте».
Всей этой кипучей и предметной деятельностью Баранов остановил паническое бегство участников и гостей Всероссийской ярмарки, то есть фактически спас «торгово-промышленный нерв России». Проведение этого важного мероприятия, «стоившего казне и частным лицам более двадцати миллионов», оказалось, кстати, и последним крупным делом нижегородского генерал-губернатора в 1896 году.
Практически безраздельно правя в богатейшем городе страны, Баранов так и остался на всю жизнь бессребреником.
«Всё в жизни проделал, — грустно признавался гордый генерал-губернатор, — одно никогда не был в силах сделать — это заплатить долги». Семья Барановых с трудом сводила концы с концами, что, впрочем, не мешало её главе использовать личные деньги на государственные и общественные нужды, как это было, например, при покупке тёплых одеял для холерных больных. Бескорыстие Николая Михайловича заходило столь далеко, что он наотрез отказался даже принять от имени Нижнего Новгорода и его первого богача Бугрова благодарственный альбом, весь усыпанный алмазами «за труды по спасению торгово-промышленной выставки 1892 года». А ведь казна получила в тот год от её проведения более 20 миллионов рублей дохода!
Осенью 1897 года «отцы города» и вся городская общественность в торжественной обстановке прощались с Его Высокопревосходительством генерал-лейтенантом Барановым. Нижегородский губернатор, получивший назначение на присутственную должность в 1-м департаменте Правительствующего Сената, покидал дорогие его сердцу края, где правил властной рукою более четырнадцати лет…
Некоторое время Баранов ещё стремился вернуться в «большую политику» и посылал «на верх» различные проекты, всегда разумные, а зачастую и весьма оригинальные. Но новое царствование вывело на авансцену российской политики новые лица. Поколение Баранова уже принадлежало истории.
Далеко не все понимали масштаб личности бывшего командира «Весты». Многие современники считали его самодуром. Другие, наоборот, были твёрдо убеждены, что Баранов «своею изумительною деятельностью, неустанным трудом и разумным образом действий показал всей России наглядный пример, что может создать администратор, действительно стоящий на высоте своего назначения и постоянно пребывающий на страже интересов правительства и общества».
Известный отечественный историк костромского дворянства А.А. Григоров в своём очерке о Баранове писал: «Несмотря на заслуженную популярность среди народа, Н.М. Баранов имел и немало врагов и завистников как из лагеря „левых“, видевших в нём защитника самодержавного строя и необузданного самодура, вносившего столько сумятицы в подведомственные ему учреждения, так и среди „правых“, считавших Баранова „красным“ и либералом. По-видимому, Баранов был и в самом деле редким для тогдашней России губернатором, человеком весьма широких и разнообразных дарований, принёсших много пользы».
В «Военной энциклопедии» И.Д. Сытина удачно сравниваются генерал Баранов и адмирал Макаров, авторы находят, что карьера обоих началась почти одновременно на Чёрном море, а главное — оба они «были тружениками, изобретателями в лучшем значении этого слова, настоящими военными людьми, рождёнными администраторами и полководцами». Надо сказать, что такая высокая оценка Баранова была во многом обусловлена прежде всего его деятельностью на посту нижегородского генерал-губернатора.
Скажу честно, что мне очень симпатичен этот неугомонный и бескорыстный, талантливый и конфликтный моряк, изобретатель и государственный деятель — Николай Михайлович Баранов. Какое счастье для страны, у которой есть такие питомцы!
Умер Баранов в курортном местечке на берегу Балтийского моря Гунгербурге в ночь на 12 августа 1901 года. Начиналось совсем иное время и иной век. В некрологе потомкам осталась следующая многозначительная запись: «Баранов был не прожектёр, а исполнитель, и верил в человека, в русского человека». Лучше сказать об этом удивительной личности, пожалуй, нельзя!
Прошли многие годы, но и сегодня даже упоминания Баранова не переносят либералы, именуя его не иначе как отъявленным черносотенцем. Не жалуют Баранова и многие так называемые «государственники», именуя его авантюристом. А он просто любил Россию и старался быть ей полезным везде, куда его направляли.
