Прошли многие годы, но и сегодня даже упоминания Баранова не переносят либералы, именуя его не иначе как отъявленным черносотенцем. Не жалуют Баранова и многие так называемые «государственники», именуя его авантюристом. А он просто любил Россию и старался быть ей полезным везде, куда его направляли.
Вскоре после смерти на Чёрном море был спущен на воду эскадренный миноносец с надписью золотой вязью «Капитан-лейтенант Баранов». Увы, надгробие Баранова в Новодевичьем монастыре до наших дней не сохранилось. Не сохранилось, к сожалению, и традиция давать ныне в нашем флоте имена подлинных героев российского флота кораблям, а потому нет сегодня у нас корабля с именем «Капитан-лейтенант Баранов» на борту и, может быть, уже никогда не будет.
ТРИУМФ И ДРАМА ПОДВОДНИКА ГРИЩЕНКО
Утоплен враг, идём сквозь сталь и пламя,
Пускай бомбят: посмотрим, кто хитрей!
И нет нам твёрже почвы под ногами,
Чем палубы подводных кораблей…
Герой Советского Союза подводник Израиль Фисанович
Когда-то его имя не сходило со страниц газет, его дружбой гордились писатели и поэты, а самые красивые женщины были счастливы, когда он одаривал их мимолётной улыбкой. Ему не было равных в годы войны по количеству уничтоженных вражеских кораблей, а о мастерстве, хитрости и удачливости ходили легенды. Его подчинённые становились адмиралами и пристёгивали к кителям золотые звёзды героев. Он писал книги и научные трактаты. Его ненавидели начальники и боготворила флотская молодёжь. Он так и ушёл из жизни, забытый и непонятый, недоделав ещё многого, что мог бы сделать. Но и ныне его подвиги окружены неким молчаливым табу. Всё это более чем странно, ибо он был не только лучшим из подводных асов нашей державы, но и её настоящим национальным героем…
22 июня 1941 года подводный минный заградитель Л-3, носивший одновременно ещё и более гордое название «Фрунзенец», встретил в Либаве. В те минуты, когда на западной границе ударили первые залпы Великой Отечественной, командир Л-3 капитан 3-го ранга Грищенко получил приказ о немедленном выходе в море.
К моменту начала Великой Отечественной войны Пётр Грищенко являлся уже одним из опытнейших командиров подводных лодок. За плечами бывшего мальчишки из глухой черниговской деревни уже было высшее военно-морское училище, годы службы на различных подводных лодках и военно-морская академия. Выпускников академии в то время командирами лодок не назначали. Флот стремительно рос, и высококвалифицированных кадров не хватало. Выпускники академии шли, как правило, командирами дивизионов, а то и бригад. Несмотря на всё это только Грищенко по окончании академии (причём с отличными показателями) был назначен командиром подводной лодки, причём по собственному желанию. Столь велика была его тяга к морю и «своему» кораблю.
Едва Л-3 начала экстренное приготовление к бою и походу, как новое сообщение — уже о начале войны с Германией. А на выходе из аванпорта подводная лодка была внезапно атакована шестёркой пикирующих бомбардировщиков. Либавский фарватер узок и извилист, но командир Л-3 всё же исхитрился уклониться от атак и прорваться в море.
Первоначальная задача была, на первый взгляд, несложной: нести дозор в районе маяка Стейнорт и в случае появления неприятельских кораблей атаковать их. До Либавы было недалеко, и иногда, поднимая перископ, Грищенко видел над городом багровое зарево пожаров: гарнизон и экипажи стоявших в ремонте и взорванных кораблей из последних сил отбивали атаки наседающего врага.
Тогда произошла первая размолвка командира лодки с военкомом Бакановым. Увидев в перископ, что немцы штурмуют Лиепаю, Баканов заявил Грищенко:
— Хватит нам торчать здесь без дела! Надо всплыть, подойти к берегу и вступить в бой с фашистами, стреляя из пушки!
Разумеется, можно было понять боль военкома, но предложенное им было чистым безумием. Одно семидесятимиллиметровое орудие «Фрунзенца», естественно, никак не могло повлиять на развитие ситуации в Лиепае, при этом сама лодка была бы в несколько минут неминуемо расстреляна прямой наводкой с берега, так и не успев ничего сделать. Кроме этого, Грищенко имел и вполне конкретный приказ. Но убедить в своей правоте Баканова (вчерашнего матроса-моториста, закончившего лишь ускоренные политические курсы) опытному командиру с академией за плечами так и не удалось. Уже по возвращении в базу Баканов напишет донос на Грищенко, в котором обвинит его в трусости, как отказавшегося от артиллерийской атаки немецких позиций на берегу. Абсурдность и надуманность этой бумаги будет столь очевидна, что её не примут всерьёз даже особисты, не говоря уже о непосредственных морских начальниках. Всё это было так, но нервов командиру Л-3 псевдопатриотичность его военкома потрепала изрядно.
А затем новая задача: выставить неподалёку от Мемеля минное заграждение. С этим Грищенко справился блестяще. Минная банка была скрытно поставлена как раз на наиболее оживлённом морском «перекрёстке». И результат не заставил себя ждать. Буквально через несколько дней здесь прогремели два мощных взрыва, и немцы лишились двух своих гружёных транспортов. Позднее, уже после войны, станут известны их названия — «Эгерау» и «Хенни».
Из воспоминаний П.Д. Грищенко:
«Идея комбрига Египко идти… в логово врага и закупорить его — меня поразила. Задача нелёгкая и исключительно важная… Мы шли медленно, с каждым часом приближаясь к цели всего на две мили. В перископ, кроме зеркальной поверхности моря да надоедливых чаек, ничего не было видно. Но вот, наконец, и поворот на курс 90 градусов… До места постановки мин ещё восемнадцать миль, но уже слышны резкие щелчки: это катера-охотники время от времени сбрасывают глубинные бомбы. Первые разрывы настораживают… Ложимся на боевой курс… Не успеваю дать команду — „начать постановку“, как раздаётся сильный взрыв. За ним второй, третий, четвёртый… Многие падают на палубу. Гаснет освещение. Часть электроламп разбита. На этот раз бомбы упали рядом с Л-3. Можно приступать к минной постановке. Глубина моря у порта всего восемнадцать метров. Боцман Настюхин волнуется, ему с трудом удаётся удержать глубину двенадцать метров.
— Пусть лучше старушка тонет, чем покажет свою рубку катерам, — успокаиваю я Настюхина и тут же даю команду — начать постановку мин.
Ритмично защёлкали счётчики. После каждой вышедшей за корму мины слышу по переговорочной трубе голос старшины Овчарова:
— Вышла первая… вторая… третья…
Акустик докладывает:
— Катера полным ходом идут на подводную лодку, пеленг меняется на нос!
— Прекрасно, Дима, — отвечаю громко, чтобы слышали все.
Напряжение растёт. Прямо по носу Л-3 раздаются четыре сильных взрыва, вслед за ними ещё четыре, и наступает тишина. Снова доклад акустика:
— Катера удаляются.
— Вышла двадцатая, — слышу голос из кормового отсека…»
На обратном пути Л-3 подверглась атаке фашистских противолодочных катеров, пытавшихся забросать её глубинными бомбами, но и здесь Грищенко показал себя как опытный командир. Умелым манёвром он уклонился от катеров, и те ещё долго бессмысленно глушили тротилом обезумевшую балтийскую треску. Но подводная бомбардировка всё же не прошла для минзага даром. От близких разрывов лопнул стяжной борт кормовых горизонтальных рулей. Положение было не из приятных. Лодка трижды внезапно проваливалась на глубину. Пришлось всплыть и в надводном положении выходить на малую глубину, уцелели чудом. Над головой то и дело пролетали немецкие самолёты, спешившие сбросить свой смертоносный груз на наши войска. До темноты Грищенко всё же успел положить подводную лодку на грунт. Ночью, когда удалось всплыть, механик лодки Крастелев с матросами исправили повреждение в цистерне. Риск для них был при этом огромный, появись в небе неприятельский самолёт, и лодка будет вынуждена срочно погрузиться, оставив людей погибать в затопляемой цистерне. Но всё обошлось, повреждение устранили, и минзаг начал свой путь в Ригу, где базировался дивизион, куда входила Л-3. Добраться до Риги, однако, не удалось. Обстановка на фронте менялась столь стремительно, что пока минзаг был на позиции, пала Либава и бои вовсю шли уже на рижских улицах. Перевести дух подводникам удалось лишь в Таллине, но и последние сутки возвращения тоже были нелёгкими. Лодку дважды по ошибке едва не атаковали наши сторожевые катера, а затем, в довершение всего, она прошла по нашему же минному полю, о постановке которого штаб Таллинской базы забыл оповестить командира Л-3. Но как бы то ни было, свою задачу минзаг выполнил и его первый боевой поход был уже позади.
Прохлаждаться, впрочем, было некогда. Едва подвезли мины и загрузили их, как «Фрунзенец» немедленно вышел в свой второй боевой поход.
