Штюрмер. – Может быть, это и было, что он сказал.
Завадский. – Он явился самозванцем?
Штюрмер. – Это было еще летом. Я жил на островах, он приехал и сказал, что приехал сюда для того, чтобы затем в Москву уехать. Допросите самого Рубинштейна. Вот это все. А чтобы я его посылал, нет.
Завадский. – Вы, значит, ускорили арест Рубинштейна?
Штюрмер. – Нет, он мне говорил, что есть данные. Я говорил – зачем же так долго возиться с этим делом? Как я мог понять – это был вопрос о шпионаже.
Завадский. – Вам неизвестно, что Манасевич-Мануйлов требовал от Рубинштейна денег и говорил, что если он заплатит деньги и довольно большую сумму, то он не будет арестован?
Штюрмер. – Нет, не слыхал.
Завадский. – Вы не требовали визитную карточку вашу от Рубинштейна, чтобы он вам вернул ее?
Штюрмер. – Я никогда не был у Рубинштейна, как я мог требовать визитную карточку свою?
Завадский. – Что будто бы Манасевич-Мануйлов имел вашу карточку в своем распоряжении, которой он потом распорядился по делу с Рубинштейном, а вы хотели взять эту карточку?
Штюрмер. – Как я мог?
Завадский. – Я и спрашиваю, так говорили.
Штюрмер. – Ничего подобного не было. Это чистейшая ложь. Я никогда в жизни у Рубинштейна не был. Он не был у меня, как же я к нему поехал бы? Банкирам которые были у меня, я посылал свою визитную карточку, но, повторяю, он у меня не был, как же я мог послать ему?
Завадский. – А он не домогался свидания с вами?
Штюрмер. – Никогда. Через кого же?
Завадский. – Так что вы ему не назначали свидания?
Штюрмер. – Нет, никогда.
Завадский. – Вы больше ничего не знаете о генерале Батюшине и Бонч-Бруевиче и его расследовании, которое клонилось к оправданию Манасевича-Мануйлова? И вся эта история, которая кончилась приговором, все эти интервью с Климовичем, Хвостовым?
Штюрмер. – Ничего. Батюшин ко мне приходил три раза; он приходил с заявлением, что на него возложена обязанность проследить деятельность Рубинштейна, затем второй раз он был у меня; не помню по какому случаю, он пришел третий раз ко мне. Но то, что вы говорите мне, это мне неизвестно. Затем он мне заявил, что у него есть несколько лиц, на которых падает подозрение, но дальнейшие его сношения с Климовичем и Манасевичем-Мануйловым мне совершенно неизвестны.
Завадский. – Позвольте предложить еще один вопрос. Вы не продавали ли в прошлом году вашу землю?
Штюрмер. – В 1915 году продавал. У меня было имение в Рыбинском уезде, Ярославской губернии, которое мною было куплено для дачи. Это было в 1915 году 28 ноября. Вы меня, вероятно, об этом спрашиваете? Я подготовлен к этому вопросу, потому что в газетах это было. Я раньше не знал №, я бы разумеется опроверг. Есть на Большой Морской улице нотариус Бологовский; у него 28 ноября я совершил купчую крепость на продажу этого имения одному заводу Штрауха, который был вывезен из Риги. Купчая совершена 28 ноября, при чем я получил около 50 тысяч. Сам я ее купил за 50 тысяч, стоило оно мне до 60 тысяч, продал я его за 75 тысяч. Взял барыша 15 тысяч рублей. 28 ноября, я точно помню это число, а назначение мое было 20 января, значит, купчая состоялась…
Иванов. – Была выдана ссуда этому заводу Штрауха из казны?
Штюрмер. – Да.
Иванов. – Эта ссуда шла через Совет ваш?
Штюрмер. – Нет, она шла через принца Ольденбургского и его помощника Иорданова.
Иванов. – А кто вам платил эти деньги?
Штюрмер. – Сам Штраух.
Иванов. – Из этой ссуды?
Штюрмер. – Из этой ссуды. Я прошу обратить на это внимание. Это было в ноябре 1915 года, вопроса о моем назначении еще не было. Мое назначение было 20 января, – я прошу отметить это, потому что, к сожалению, дома от меня скрыли, что такая заметка была, я бы написал опровержение. Когда я об этом узнал, я был в ужасе. 28 ноября это было.
Завадский. – Проверить легко.
Смиттен. – А у кого вы купили это имение? У кого была совершена купчая, когда вы приобретали это имение?
Штюрмер. – Это было полтора года тому назад, у Величкова.
Смиттен. – Нотариус города Риги?
Штюрмер. – У нотариуса, заведующего мазутным заводом гор. Рыбинска.
Смиттен. – У кого была заключена купчая по покупке?
Штюрмер. – Насколько я помню, у нотариуса Тупицына.
Иванов. – Не можете ли вы сообщить, при каких обстоятельствах был уволен Николай Николаевич от обязанностей верховного главнокомандующего и назначен верховным главнокомандующим бывший царь Николай II. При каких это было условиях, вы не знаете?
Штюрмер. – Нет.
Иванов. – У вас в кабинете не было по этому поводу разногласий?
Штюрмер. – Позвольте вас спросить, когда это было?
Иванов. – Это было 15 января.[*]
Штюрмер. – Я был назначен 20 января 1916 года.
Соколов. – Господин Штюрмер, вы упоминали о принце Ольденбургском. Не приходилось ли вам с ним беседовать на политические темы, на ваше отношение к войне, к Германии, к Франции?
Штюрмер. – Я не знаю, знаете ли вы близко принца Ольденбургского. Разве можно с ним беседовать? Он говорит категорически то-то и то-то. Это человек, который был страшно возбужден, готовый на все, так что обсуждать какие-либо вопросы было невозможно.
Соколов. – Не было ли таких бесед ваших, из которых бы принц Ольденбургский, мог вынести впечатление, что вы являетесь германофилом?
Штюрмер. – У меня фамилия только немецкая. У меня соприкосновений с ними было очень мало.
Соколов. – Вы в вашей служебной деятельности как часто соприкасались с принцем Ольденбургским? Какие беседы вы имели с ним?
Штюрмер. – Почти никогда.
Иванов. – Скажите, вы не припомните того случая, когда пришлось удалить двух лиц, служащих по Министерству Внутренних Дел?[*] Я не могу вспомнить их фамилий, но это – член хозяйственного комитета и смотритель здания, после того, как они протестовали против выдачи денег на уплату ремонта мебели бывшего министра Маклакова. Вы не помните такого случая?
Штюрмер. – Я не помню.
Иванов. – Может быть, вы припомните, что приезжал личный секретарь бывшей императрицы Ростовцев и хлопотал о том, чтобы эти деньги были выданы из сумм департамента полиции.
Штюрмер. – Я этого не помню. У меня он не был.
Иванов. – Может быть, Стремоухов докладывал?
Смиттен. – Скажите, пожалуйста, при каких обстоятельствах состоялся уход с должности министра внутренних дел А.Н. Хвостова, что послужило ближайшей причиной или поводом его отставки?
Штюрмер. – Не знаю. Я помню, государь категорически сказал мне, что он решил расстаться с Хвостовым.
Смиттен. – Причины этой отставки неизвестны? Скажите мне, пожалуйста, получили ли вы, в связи с этой отставкой, какое-нибудь поручение об изъятии документов или производстве обыска у него?
Штюрмер. – Нет.
Смиттен. – Вы не отбирали от Хвостова какой-нибудь расписки?
Штюрмер. – Нет.
Смиттен. – Вы не предъявляли требования, чтобы он возвратил все документы, касающиеся Распутина?
Штюрмер. – Нет.
Председатель. – Вы Мануса не знали?
Штюрмер. – Нет, никогда.
Родичев. – В бытность вашу председателем Совета Министров вы весьма часто пользовались 87-й статьей. Вы провели массу законов вовсе несрочных и таким образом нарушили основные законы. Как вы к этому относились, а также к тому нарушению основных законов, которые выразились в вашем распоряжении о наборе мусульман? Вы знали, что это выходит за пределы вашей власти, но вы сказали, что когда горит – во время пожара не считаются с условиями тушения. Так вот, относительно 87-й статьи… относительно ее постоянного применения.
Штюрмер. – Я скажу только одно, что, во-первых, для меня 87-я статья и ее принятие были, как по больному месту ногтем скоблить.
Родичев. – Но вы это делали?
Штюрмер. – Делал. Но, должен сказать, она всякий раз обсуждалась и процеживалась в Совете Министров. При чем я не помню, чтобы были случаи возражения большинства, чтобы ее принять. Были соображения, что надо это сделать. Если говорили, что не нужно – я охотно. Много было случаев, когда я говорил, что не нужно это делать. Но если соглашались с иным мнением, я не мог ничего сделать.
