натиску. Все же это была одна из самых кошмарных моих ночей, в течение которой, несмотря на усталость, я почти что не мог заснуть.
В следующие дни мы постепенно стали приходить в себя и оправляться. Время, в общем, было очень трудное. Каждую ночь мы ходили на охрану в поле против Аджимушкая и перестреливались с каменоломщиками, а днем отдыхали, квартируя в слободке, на краю города. С фронта начали прибывать тогда значительные военные подкрепления, пехотные и конные. Прошло около недели, и однажды утром опять началась артиллерийская подготовка и опять деревня была занята нашими. Нас оставили тогда в тылу, и мы охраняли город или же несли по ночам дозорную службу вокруг Аджимушкая.
Для борьбы с каменоломщиками был применен тогда новый подрывной способ. Наши подрывные части стали закладывать взрывчатые материалы в деревне над главными ходами в каменоломню и главными подземельями, местонахождение которых было определено приблизительно по плану. Взрывы были страшно сильны, и от них в городе дрожали стекла. Громадные столбы дыма, расплывающиеся наверху и похожие на большой гриб или на раскрытый зонтик, поднимались над селом на ясном крымском небе. Сотрясения от этих взрывов под землей, вероятно, были ужасны, и потом уже, когда каменоломщики сдались, оказалось, что у большинства их был поврежден слух и гноились уши.
В то время впервые к нам в Крым стало прибывать английское военное обмундирование. Привезли его и для нашего полка, и надо сказать, что, одевшись в защитный цвет, мы впервые приобрели вид настоящей военной части. Эта помощь обмундированием была существенна, хотя и в ней было много недостатков. Более всего непригодны были английские военные сапоги на шнурках и с тяжелыми железными подковами, у некоторых сортов даже с железными каблуками. По крымской летней жаре ходить в таких ботах было настоящим мучением даже для привыкших к тяжелой обуви солдат. Белье было дано также добротное, но тяжелое, шерстяное, какое впору носить в холода. Манерки были тонкие, жестяные, тотчас дававшие ржавчину и не выносящие огня. Всего ценнее были защитные френчи и бриджи — то известное одеяние, которое и до сей поры еще отличает русских беженцев в самых различных частях света.
* * *
Дни текли, и действия против каменоломщиков приобрели характер измора. Днем их глушили динамитом, ночью обкладывали со всех сторон дозорами. Казалось, что они уже потеряли свою активность, и вопрос сводился к тому, насколько хватит им провианта для сидения под землей. Несколько наших татар, взятых в плен каменоломщиками еще в деревне Булганак, однажды ночью перешли к нам. Оказалось, что они вошли в доверие к каменоломщикам и их стали даже посылать в дозоры против нас. Во время одного из таких дозоров они решили утечь и прямо вышли на своих крымцев.
Татары рассказывали, что у каменоломщиков достаточно имеется всякого провианта, вдоволь воды, так как в каменоломнях существуют свои естественные источники. Особенно беспокоят их наши подрывные действия, вследствие которых многие главные ходы обвалились и вообще жизнь стала в главных галереях почти невозможной. Каменоломщикам приходится ютиться в различных побочных ходах, сравнительно низких и с удушливым воздухом. Среди каменоломщиков много больных и замечается внутреннее неудовольствие. Татары рассказывали также, что каменоломни имеют постоянное сношение с городом и из города им доставляют все сведения, включая даже газеты.
Однажды ночью мы опять стояли на кладбище против школы, неся дозорную службу. Погода была дождливая, и мы лежали на мокрой траве, прижимаясь друг к другу от ночного холода. Как всегда, ночью темная жуть ходила вокруг в степи. То казалось, что кто-то крадется по полям, то вдали на холмах как будто вспыхивали огоньки и заставляли невольно напрягать зрение и искать чего-то в темноте. Наш конный патруль, выставленный далеко в степи, стрелял по ком-то в темноте, и всадники приезжали докладывать, что кто-то бродит в степи, а может быть, и не бродит, так показалось. Была уже вторая половина ночи, и я с нетерпением ждал близкого утра.
«Но что такое там, в Керчи», — думал я в полудремоте.
— Слышишь, в Керчи стреляют, — сказал кто-то в темноте.
Все зашевелились и вполголоса заговорили. Огонь становился все сильнее и сильнее, вот затрещал пулемет, вот другой. С моря забегал по городу сноп света от английского миноносца. Орудие бухнуло, и в городе стало светло от осветительного снаряда. Через несколько минут стало ясно, что это были уже не выстрелы, это был настоящий бой.
Разъезд наш поехал на связь с казаками, но скоро воротился с донесением, что у них никаких сведений нет.
— Вставай, вставай… Стройся, — раздалась команда.
Наш командир решил снять охрану и двинуться назад в город.
На рассвете мы перешли железнодорожную линию и стали подходить к слободкам. Навстречу нам показалось несколько кубанских казаков, полуодетых, без шапок и без винтовок. Они скакали в поле и были остановлены нами. По их словам, в городе произошло восстание и его захватили красные.
— Ах вы, драпалы, — закричал кто-то на них. — Поворачивай назад…
— Спасибо, ваше благородие, — ответил один и хлестнул коня. Они поскакали в степь.
Мы начали двигаться по широким улицам слободок к центру города. В центре шел жаркий бой, и отсюда можно было уже определить, что город обстреливается из пулеметов с расположенной над ним горы Митридат, где, по преданию, была древняя столица царя Митридата Понтийского. Предместья как бы вымерли, но впереди выстрелы становились все ближе и ближе. Вот несколько раз треснуло где-то направо, уже совсем близко. Мы медленно, в рассыпанном строю, от дома к дому подходили к одной из площадей, где стоял деревянный провинциальный цирк. За ним на перекрестке виднелась церковь с оградой — там начиналась одна из главных керченских улиц, на которой, как слышно, шел бой. И едва мы стали выходить из-за цирка, как на нас посыпались пули из-за церковной ограды, заставив нас отступить. Один из наших, помню, упал, раненный в бок.
— Цепью вперед марш! — закричал наш командир, выйдя с шашкой наголо на середину улицы, и побежал вперед к церковной ограде.
Мы все кинулись за ним. Из-за ограды стреляли сначала жарко, потом слабее. В садике за оградой бежали какие-то люди и скрывались за
