Забытые бастарды Восточного фронта. Американские летчики в СССР и распад антигитлеровской коалиции - Сергей Николаевич Плохий

было больше, чем у летчиков. Те, кто вырос на фермах, как Палмер Мира, с интересом сравнивали условия жизни и работы на Украине и на родине. “Дома почти все маленькие, из двух комнат со спальней наверху, – писал Мира несколько десятилетий спустя. – Стены часто украшены картинами или иконами”. Мира обнаружил, что в домах были портреты Ленина, Сталина, Энгельса или Маркса, и предположил, что это делалось по распоряжению государства¹².

Еще американцев поразила глубина украинского чернозема. Дональд Барбер, друг Миры, выросший в Южной Дакоте, с удивлением рассказал приятелю, что видел, “как несколько человек рыли яму в метр с лишним, а может, и в полтора, и там был только грунт”. Теперь он понял, почему Украину называли житницей Европы. Впрочем, ни Миру, ни Барбера не впечатлило то, как местные жители относились к работе на этой плодородной земле. “В их колхозной системе люди не проявляли особого интереса и не вкладывали того усердия, как если бы земля принадлежала им”, – писал Мира. Еще удивляла слабая механизация. Глядя на то, как местные женщины каждое утро выходят с мотыгами на плечах, Мира не мог не вспомнить свою ферму: “Я думал, что мой отец в Висконсине на своем маленьком тракторе «Форд» смог бы сделать больше, чем все, кто мотыжил землю вручную”. Однажды он увидел, как местные распахивают землю на отремонтированном немецком танке¹³.

Были и культурные особенности. “Американские летчики, – писал Партон, – слегка удивились, увидев, как русские солдаты танцуют в парах; русские с таким же изумлением смотрели на американский джиттербаг”. В ежедневном общении стороны узнавали сходства и различия. Советские солдаты увидели, что американцы открыты, стремятся дружить и готовы обменять почти все, что у них есть, на сувениры: звездочки с пилоток, металлические пуговицы с советскими символами, самодельные мундштуки, ножи с наборными ручками, портсигары… Порой американцев поражали привычки русских в распитии алкоголя. “Оказалось, что чем больше ты можешь выпить, устояв на ногах, тем больше тебя считают «настоящим мужиком» – особенно если перепьешь русских”, – писал Мира. Это было лишь начало их постепенного знакомства¹⁴.

Теснее всего сотрудничали две группы механиков, которые обслуживали самолеты. Каждая советская бригада состояла из трех механиков – заместителя старшего механика и двух помощников, – приписанных к тому или иному самолету. Над ними стоял американский старший механик. Другие группы техников, включая операторов радаров и метеорологов, тоже работали в тесном контакте. Некоторых американцев поистине впечатлила высокая квалификация советских коллег. Сержант Франклин Гольцман – тот самый, который в 1958 году, приехав в СССР, получит от КГБ кодовое имя Турист – тогда он был 23-летним парнем из Бруклина, диплом экономиста он получил в Университете Северной Каролины. Он был приписан к базе в Миргороде как оператор радара и работал там вместе с советским лейтенантом, которого называл “блестящим”. “Ему только двадцать семь, и он электротехник, – писал Гольцман домой. – Мы разговорились о музыке, и оказалось, что ему так же, как и мне, очень интересна камерная музыка Бетховена и Шуберта”¹⁵.

Конечно, не все американские и советские военные были столь же образованны и не все настолько разбирались в классической музыке, как Гольцман и его советский друг, но все они находили способы общаться и работать вместе. Американцы сперва скептически относились к умениям советских коллег, ведь советские самолеты едва ли могли соперничать с американскими в техническом плане: в поставки по ленд-лизу “летающие крепости” и “мустанги” не входили. Советские механики часто чувствовали, что американские сослуживцы смотрят на них свысока. “Построить аэродром, обеспечить заправку горючим, подвеску бомб – это русские могут. Но матчасть, сложная современная авиационная техника им не по зубам”, – отзывался о мнении американцев Юлий Малышев, один из помощников старшего механика на базе в Миргороде. Так, по его впечатлениям, американцы оценивали способности советских коллег¹⁶.

Советский персонал был впечатлен инструментом американцев, обилием запчастей, профессионализмом коллег, но при этом себя они считали куда изобретательнее. Малышев изумил своего начальника-американца, когда в одиночку заменил карбюратор, хотя обычно для этой работы требовались несколько человек. Американец одобрил его работу и позвал остальных механиков, в том числе и офицеров, чтобы показать им то, что сделал Малышев. Кроме того, советские граждане считали, что работают с большей самоотдачей, нежели американцы: они поражались, когда те делали перерывы на обед и ужин, не завершив дела. Советские стандарты были иными: механик не мог оставить самолет прежде, чем приведет его в полную боевую готовность. До прибытия в Миргород Малышев как-то раз провел в самолете два дня и две ночи, пока не сделал все что нужно; ел и спал он прямо там¹⁷.

Владлен Грибов, сослуживец Малышева на миргородской базе, бывший заместителем старшего механика под началом американского сержанта по имени Томми, как и его товарищ, считал, что американцы – настоящие профессионалы, но работают “без огонька”, и для них “то, когда дадут поесть, важнее работы”. Учитывая недостаток всего в Советском Союзе в то время, Грибов считал американцев неэкономными и расточительными. “На одном из первых самолетов оказался разорванным внешний чехол носового пулемета, – вспоминал позже Грибов. – Я стал его зашивать. Когда же работа была закончена, Томми, похвалив ее, заметил, что можно было этого не делать, а заменить чехол”. Это было только начало. Грибова в советском техникуме обучили при неправильной работе прибора “разобрать его, диагностировать, прочистить, выточить или заменить дефектную деталь”, – Томми ему это запрещал, причем не раз и не два. В конце концов Грибов просто привык¹⁸.

И Грибов, и Малышев – молодые сержанты, выросшие в Москве, принадлежали к первому поколению, получившему советское образование. Они верили в превосходство политической и экономической системы СССР. “Почти все мы были прочно отпропагандированы – до абсолютной уверенности в правоте, справедливости и «лучшести» нашего строя и дела”, – вспоминал Владлен Грибов, имя которого было составлено из первых слогов имени и фамилии Владимира Ленина. “За нас бояться не надо было: сами могли кого угодно распропагандировать” – вторил Малышев. Видя американскую расточительность и обильный приток не только запчастей для самолетов, но и одежды, карманных фонарей, сладостей, жевательной резинки и других вещей, диковинных для Советского Союза, двое друзей считали это не признаком ущербности советской экономической системы, а влиянием войны.

И все же работа бок о бок с американцами расшатала некоторые убеждения, внедренные ранее в сознание молодых советских механиков. “Мы знали, – вспоминал Грибов, – что в «их» армиях солдатскую лямку тянут рабочие и крестьяне, а буржуи в офицерах ходят”. Но вскоре Грибов узнал, что его начальник-американец, Томми, родился в семье обычного фермера,