рост человека. Мне спустили матрас, подушку, и я коротал часы почти в полной темноте. Периодически люк открывался и тетка передавала мне еду.
В конце вторых суток моего заключения я услышал над собой, но не в комнате учительницы, а в соседней комнате учителя-татарина, усиленное хождение, звон шпор и телефонные звонки. Можно себе представить, как я обрадовался, услышав четкие слова доклада одного явно красного начальника другому: «Нами занята деревня Бурлюк и прилежащие хутора, части Махно отошли на север, одиночные махновские тачанки вылавливаем и задерживаем, только что арестованы две махновки, ехавшие из Севастополя…» Только тогда я по-настоящему почувствовал, как рисковал жизнью. Да и смерть была бы не простая, перед тем как застрелить, надо мной еще вдосталь поиздевались бы.
Я стал стучать в люк, и меня выпустили на поверхность. Был вечер, во дворе школы и в усадьбе горели костры, вокруг которых сидели, греясь и стараясь вздремнуть, солдаты. Дом в усадьбе был снова набит людьми, а в школе помещалось начальство. Это были части 51-й стрелковой дивизии Блюхера, шедшей из Севастополя к Перекопу по следам махновцев, вытесняя их из Крыма. Оказалось, что и от красных можно было иногда получать избавление.
Большинство солдат дивизии были сибиряки. Тетка Наташа, долгое время работавшая со своим братом С. В. Резниченко в переселенческих управлениях Сибири, попыталась расспрашивать солдат, откуда они, как думают жить. Но разговора не вышло — ее костюм и грассирующая речь, по-видимому, производили слишком «господское» впечатление и не располагали новых хозяев жизни к откровениям с бывшими…
Е. Ковалев {362}
Из Польши на Украину с 3-й русской армией генерала Врангеля {363}
37 лет тому назад, летом 1920 года, в Польше находилось значительное количество офицеров, казаков и солдат, попавших в Красную армию после Новороссийской катастрофы и перешедших затем к полякам или попавших к ним в плен во время советского наступления на Варшаву.
Переходили одиночным порядком, группами и даже целыми частями. Еще до начала отступления советских армий, в составе польской армии на фронте действовали: отряд генерала Балаховича, при котором позже был сформирован Донской полк полковника Духопельникова с 2-орудийной батареей (полковник Бабкин), бригада есаула Сальникова (Донской полк с батареей, перешедший из Конной армии Буденного), бригада есаула Яковлева {364} (донцы, терцы, волчанцы с батареей) и в составе украинской армии — Донской полк есаула Фролова {365} с батареей, развернутый из дивизиона 42-го Донского казачьего полка, отказавшегося интернироваться с армией генерала Бредова.
Затем началось формирование в городе Калише 3-й Русской Армии генерала Врангеля (командующий армией генерал Пермикин) в составе: 1-й стрелковой дивизии генерала Бабошко {366}, 2-й стрелковой дивизии генерала Палена {367} (из кадров Северо-Западной армии) и сводной казачьей дивизии генерала Трусова {368} (Донской, Оренбургский и Уральский полки, Кубанский дивизион и Донская батарея).
Незадолго до заключения перемирия поляками недоформированные, слабо или совсем невооруженные части 3-й Русской Армии были спешно вывезены на Украину, где совместно с украинской армией должны были самостоятельно продолжать борьбу, с целью облегчить положение в Крыму. За исключением отряда генерала Балаховича туда же были направлены и казачьи части, находившиеся до этого в составе польской армии, где они должны были войти в состав Сводной Казачьей дивизии.
Об этом периоде мало что было помещено в печати. Сохранившийся у меня дневник является поэтому довольно ценным, так как отражает обстановку и настроения той эпохи, хотя в нем и нет ничего сенсационного. Изо дня в день я записывал события и те большей частью фантастические слухи, которые доходили до нас в то время. Еще живые участники этих событий, да и другие, не без интереса прочтут эти, уже давно перевернутые, страницы прошлого.
Из дневника рядового офицера
9 октября н. ст. 1920 г. Лагерь № 5 в Калише. Днем вбежал в наше помещение комендант лагеря — майор — и сказал, чтобы все укладывали, так как приказано, чтобы к утру все казаки были вывезены из лагеря. Куда поедем — точно не известно: наша батарея отправляется последним эшелоном. Первым отправляется Донской полк, затем Оренбургский, потом Уральцы и наконец мы. Готовимся. Сдали матрасы и одеяла. Поедем утром, поэтому ночуем на голых нарах. Раздался слух, что наше поспешное отправление зависит от того, что поляки заключили мир с Советами, а Германия объявила войну Польше. Мне последнее кажется весьма неправдоподобным.
10 октября. Утром увидели, что эшелон Донского полка еще не отправлен. Днем он все еще продолжает стоять. Пошли слухи, что якобы у нас отберут лошадей. Оказалось, все вздор. Были две причины: во-первых, не было еще получено приказа о выступлении от генерала Трусова и, во-вторых, искали одеяла, так как Донской полк и Оренбуржцы не сдали около 150 одеял. Одна только батарея сдала все.
Вечером ходили в лагерный театр — на прощание. Играли недурно. Шло: «Дама в зеленой маске» и «Исполнительный лист». Во время второго действия поднялся сильный шум. Оказалось, что отходил эшелон Донского полка и казаки с шумом покидали зал.
11 октября. За ночь ушло три эшелона. Утром грузился Уральский полк, а за ним поедем мы. Уедем все же не раньше вечера. Узнали, что по требованию можно дешево достать водки. Послали хозяина собрания купить тридцать бутылок. К обеду пришла в лагерь партия пленных из Щелкова. Среди них оказались два телефониста, ушедшие первыми от красных, и И-ий (студент, был у меня артельщиком в 1-м партизанском артиллерийском взводе донской артиллерии). Накормили, как могли, офицеров — человек 10, затем обедали сами. Пригласили командира бригады полковника де-Маньяка {369}, который уезжает с нашим эшелоном. Около 4 часов подали наконец нам эшелон для погрузки. Говорят, что поедем через Львов и Краков на Волынь.
Сегодня за обедом достали номер газеты за 10 октября. В нем оказалось уже напечатанным наше письмо. Кроме того, очень интересная сводка польского штаба. Оказывается, генерал Желиговский, во главе Литовско-Белорусской дивизии, оставшись недоволен условиями
