мы пробыли около двух недель. Там было полное затишье. Легкие бронепоезда и мы поддерживали активность фронта, устраивая ленивую перестрелку, обыкновенно перед вечером, как говорили казаки, «здоровкались». Местность была чисто русская, с полями, садами, небольшими лесами. Встречались там и пасеки, так что нам удавалось доставать прекрасный мед в сотах. Потом мы получили приказ отправляться через Царицын под Поворино. Перед отъездом я заболел дизентерией, и мне проездом через Харьков разрешили остаться дома в лечебный отпуск на две недели. Мой брат тоже взял отпуск, и мы оба пробыли дома около десяти дней. Потом мы отправились в длинный путь через Ростов, Тихорецкую, Царицын, почти к самому Поворину. Но неожиданно задержались в Сарепте на берегу Волги, недалеко от Царицына, в управлении нашего дивизиона, которое имело свой поезд. Оказалось, что дальше следовать было невозможно, потому что красные повели наступление от Камышина и подошли близко к Царицыну, перерезав линию на Поворино, захватив все наши бронепоезда и поездные склады. Удачным маневром генерал Врангель отбил наступление красных, и мы смогли видеть многочисленные колонны пленных, конвоированные конными казаками. Потом мы прибыли в Царицын, который уже успокоился, и там провели некоторое время, узнав, что команда нашей батареи, оставив ее, пешком пересекла Донскую область и, достигнув станции Миллерово, потом уже поездом прибыла в Таганрог. Врангель, вероятно, концентрировал запасы и силы, чтобы наступать дальше на север, но красные его предупредили, и, хотя были разбиты, наше наступление было сорвано.
В Царицыне я любовался Волгою, хотя в августе наступило обычное мелководье и на ее поверхности появились обширные отмели. Посетил я там также и старинный собор допетровских времен, с темными иконами, весь пропахший ладаном. Очень мне удавалось лакомиться прекрасными арбузами, которых в это время там было большое изобилие. Эти арбузы, вероятно, меня и подвели, я заболел брюшным тифом и слег в дивизионный около док. Вскоре наш поезд отправился в Таганрог и я грустно смотрел в окно, как наступает осень. К моменту моего выздоровления появился приказ Деникина, что добровольцы учащиеся могут оставить армию, чтобы продолжать прерванное учение, и брат поспешил отправить меня домой.
К. Тамби {373}
Мои первые шаги в борьбе с большевиками {374}
В 1919 году, когда мне исполнилось семнадцать лет, я решил, что стал уже достаточно взрослым, чтобы бороться с большевиками, которые к тому времени уже много горя принесли как нашей семье, так и всей стране. Во мне кипело желание включиться в борьбу с красными, но просить на это разрешения у родителей я не осмеливался.
Мой двоюродный брат Татархан, который был старше меня на три года, уговорил меня вместе с ним вступить добровольцем в части, формировавшиеся в Кисловодске, в Московской гостинице на Курсовой улице, в штаб-квартире генерала Николаева. Мы решили ничего не говорить родителям, так как оба хорошо знали, что они нам этого не позволили бы.
Выбрав подходящий день, чтобы не вызвать у родителей подозрений, мы направились в канцелярию штаба генерала Николаева. Там мы оформились и нам дали направление в Петровск, куда съезжались добровольцы со всех городов и станиц области. Там же нам посоветовали захватить с собой и седла, если они у нас есть.
Взяв с собой седла, мы в тот же день вечером уехали в Петровск, где явились в штаб формирования. Мой кузен устроился в Петровске, а меня направили в Красноводск, в Закаспийский край. Предстояло пересечь Каспийское море.
В день отплытия море было неспокойно и причинило нашему пароходу массу всяких неприятностей. Так, с палубы было смыто волнами все, что на ней находилось, в том числе и прессованное сено для лошадей и другой фураж.
По прибытии в Красноводск я был назначен в специальный отряд под командой есаула Влаксова, в то время находившийся в стадии формирования. Отряд этот назывался «Закаспийским волчьим кавалерийским дивизионом», и ему предстояло отправиться на фронт. Все мы были уже обеспечены лошадьми.
Линия фронта проходила за станцией Кара-Тенгир, по линии железной дороги. Там стояли товарные вагоны, которые занимала пехота. Этим фронтом командовал генерал Репников {375}. А есаул Влаксов со своей канцелярией и секретаршей находился в одном из товарных вагонов. Там же была и наша «ночлежка».
Железнодорожная насыпь проходила по возвышению недалеко от берега моря. Лошади, вернее конный резерв, находился по правую сторону полотна, и прикрытием для него служила насыпь, а фронт, таким образом, всегда был слева.
На станции Кара-Тенгир стоял небольшой отряд кавказцев под командой князя Эльдарова. Этот отряд, так же как и отряд Влаксова, выезжал на разведку и, возвращаясь, привозил сведения в штаб генерала Репникова. Как-то даже наша разведка случайно натолкнулась на заставу красных и была ранена одна лошадь.
* * *
Однажды рано утром войска большевиков повели на нас сильное наступление. Это было настолько неожиданным, что наш командующий, генерал Репников, с обнаженной шашкой, неистово крича, поднимал спавших в вагонах солдат и приказывал им немедленно спускаться за насыпь.
Бой длился довольно продолжительное время, и под сильным напором красных нашим войскам пришлось отступить по берегу в направлении Красноводска. Потери были с обеих сторон.
А когда мы, сдерживая натиск красных, подошли к городу, передовые части большевиков успели уже взобраться на возвышенности. Оттуда они стали обстреливать город и порт, чтобы не подпустить нас к судам и лодкам, стоявшим у берега готовыми для посадки.
Благодаря большому числу цистерн в районе пристани, у нас оказалось прикрытие, а следовательно, и возможность захватить лодки и, спасаясь, отплыть к стоявшему на рейде судну «Димитрий Донской». Конечно, были жертвы, но многих раненых все же удалось перегрузить под прикрытием наступившей темноты.
По распоряжению администрации пароход «Димитрий Донской» направился в персидский порт Энзели. Утром, с разрешения правительства и под охраной английских солдат, он вошел в гавань. Англичане разрешили нам выгрузить наших раненых и поместить их в английский госпиталь. Многие хотели тогда сойти на берег, чтобы остаться, но английская охрана никому этого не разрешила.
Берег пристани был засажен апельсиновыми деревьями, уже поспевшими, так как по нашему календарю была уже зима. К пароходу
