Дональд Маккейг - Ретт Батлер

За час до восхода солнца и за двенадцать лет до Войны за независимость крытый экипаж мчался по низине в штате Каролина. Дорога вдоль реки Эшли была погружена в предрассветную мглу, в которой слабо светились боковые фонари экипажа, а туман просачивался в окна, оседая на лицах и руках пассажиров.

— Черт тебя возьми, Ретт Батлер, вечно ты делаешь все наперекосяк, — ворчал Джон Хейнз, понурившись на сиденье.

— Говори что хочешь, Джон, — Ретт открыл верхний люк и нетерпеливо спросил: — Скоро доедем, Геркулес? Не хотелось бы заставлять джентльменов ждать.

— Подъезжаем к главному каналу, мистер Ретт. Несмотря на свое привилегированное положение в поместье Батлеров, где он с давних пор объезжал лошадей для отца Ретта, Геркулес вызвался лично везти молодых людей.

Ретт предупреждал: «Лэнгстон точно будет недоволен, если прознает», но Геркулес заартачился: «Мастер Ретт, я с вами не расстаюсь с самого детства. Кто, как не Геркулес, первый посадил вас верхом? А теперь уж привяжите своих лошадок сзади к экипажу. Я сам повезу вас и мистера Хейнза». Пухлые щеки Джона Хейнза контрастировали с неожиданно решительным подбородком, а рот печально кривился.

Ретт заговорил:

— Люблю эти болота. Да ты ведь знаешь, я никогда не хотел выращивать рис. Лэнгстон, бывало, распространяется о сортах риса или о том, как следует управлять неграми, а я не слышу ни слова, грежу о реке. — Наклонившись к Джону, он продолжал с горящими глазами: — Вот я плыву, едва пошевеливая веслом. Представляешь: однажды утром я спугнул морскую черепаху. Она скользила по склону, накатанному выдрой, и явно получала от этого удовольствие. Ты когда-нибудь видел, как улыбается морская черепаха? Частенько я пытался проскользнуть мимо спящей птицы, стараясь не разбудить ее. Но всякий раз маленькая головка с острыми глазками показывалась из-под крыла, и, — Ретт щелкнул пальцами, — птица исчезала под водой. Болотные куропатки не так осторожны. Вплываешь в излучину реки — сотни враз поднимаются на крыло. Интересно, как можно летать в таком тумане?

— У тебя слишком богатое воображение, — заметил Джон.

— Мне всегда хотелось спросить: почему ты такой осторожный? Для какой великой цели ты себя бережешь?

Джон попытался протереть запотевшие стекла очков, но платок только размазал влагу.

— В любой другой день твоя забота польстила бы мне.

— Вот черт! Извини за бестактность, Джон. Это все нервы. А наш порох еще не промок?

Хейнз дотронулся до полированной шкатулки из красного дерева, которая лежала у него на коленях.

— Сам закладывал.

— Слышишь, как поет козодой?

Цокот копыт, поскрипывание кожаной упряжи, подбадривающие лошадей крики Геркулеса и пение козодоя на три ноты. Да, козодой. Но разве Джон не слышал историю про Шэда Уотлинга и козодоя?

— Жизнь у меня была совсем неплохая, — сказал Ретт.

Поскольку благоразумному Джону Хейнзу жизнь приятеля представлялась сплошным хаосом и чередой глупых выходок, он прикусил язык.

— Недурные времена, отличные друзья, любимая сестренка Розмари…

— Да, а что будет с Розмари, Ретт? Что с ней станется без тебя?

— Не задавай мне такие вопросы! — крикнул Ретт, отвернувшись и вглядываясь в ночную темноту за окном, — А что сделал бы ты, окажись на моем месте?

Секунданта так и подмывало сказать Ретту, что он никогда не очутился бы на его месте, но Джон не посмел.

Зачесанные назад волосы Ретта были густыми и черными. Подкладка сюртука была сделана из красного жаккарда, а лежавшая рядом с ним шапка — из бобра. Энергичнее Ретта Джон никого не знал, живой и непосредственный — как звери на воле. А если его теперь пристрелят — жизнь вытечет, останется лишь пустая оболочка вроде той шкуры морского льва, распяленной на заборе Чарльстонского рынка.

— Я опозорен, — с усмешкой произнес Ретт, — Разве это не лучший повод посудачить обо мне?

— Ты уже не единожды предоставлял всем такую возможность.

— Верно. Превратился в настоящее пугало для добропорядочных жителей Чарльстона, — Ретт заговорил нарочито назидательно: — «Дитя мое, если не свернешь с порочного пути, то кончишь точь-в-точь как Ретт Батлер!»

— Как бы мне хотелось, чтобы ты наконец перестал шутить, — тихо произнес Джон.

— Эх, Джон, Джон…

— Позволь поговорить с тобой откровенно?

Ретт вскинул черные брови.

— Не могу тебе этого запретить.

— Для чего идти до конца? Прикажи Геркулесу повернуть назад, и мы не спеша проедемся до города и позавтракаем. Шэд Уотлинг не джентльмен, не стоит с ним драться.

Уотлинг даже не мог найти в Чарльстоне никого, кто согласился бы стать его секундантом. Какого-то беднягу янки буквально силой заставил.

— Брат Красотки Уотлинг имеет право на сатисфакцию.

— Ретт, бога ради, не глупи! Шэд — сын надсмотрщика у твоего отца. Его работник! — Джон Хейнз презрительно махнул рукой. — Предложи ему отступного. Зачем идти на такое… из-за девчонки?

— Красотка Уотлинг лучше тех, кто ее осуждает. Прости меня, Джон, но не стоит ставить под сомнение мои мотивы. Справедливость должна быть восстановлена: Шэд Уотлинг распускает обо мне гнусную ложь, и я вызвал его на дуэль.

Джон с трудом выговорил:

— Ретт, если бы не Вест-Пойнт…

— Ты имеешь в виду мое отчисление? Это всего лишь последний, наиболее заметный позор. — Ретт сжал руку своего приятеля, — Надо ли перечислять все свои падения и ошибки? Да их больше, чем… — Он устало покачал головой. — Меня воротит от всего этого, Джон. Стоило просить кого-то другого стать моим секундантом?

— Черт бы тебя побрал совсем! — выругался Джон.

Джон Хейнз и Ретт Батлер познакомились в школе Кэткарта Пурьера в Чарльстоне. К тому времени, как Ретт отбыл в Вест-Пойнт, Джон Хейнз уже вошел в судоходный бизнес отца. После отчисления и возвращения Ретта Джон время от времени встречал друга на улицах города. Порой Ретт бывал трезвым, чаще — нет. Видеть человека с природной грацией Ретта неряшливым, воняющим перегаром Джону было тяжело и неприятно.

Джон Хейнз относился к тем молодым южанам из хороших семей, которые словно губка вбирают в себя представления о гражданской ответственности. Джон являлся членом приходского совета церкви Святого Михаила и самым молодым учредителем балов Общества святой Сесилии. Несмотря на то что Джон завидовал темпераменту друга, он никогда не сопровождал Ретта и его приятелей — повес из компании полковника Раванеля — по их ночным адресам: в бордели, игорные дома и питейные заведения.