преступник, решившийся на злодейство, отбрасывает в сторону сомнения и колебания и думает только о том, как реализовать свой умысел, так и я, коль скоро сказал Гагику «хорошо», думал теперь лишь о том, как сделать всё так, чтобы по возвращении в располагу у нас всё было «на должном».
До часу дня мы шатались взад и вперёд по лесополке, меняя локацию, чтобы подолгу нигде не отсвечивать. С передка и на передок ходило много людей, рядом был пункт эвакуации. Не надо было привлекать внимание.
В час дня неожиданно яростно замолотила наша артиллерия.
Это значит, что дорога назад была открыта и у нас появилось время выйти из лесополосы и продвинуться назад. Мы хотели уйти в три, но лучшая возможность была сейчас.
Да и пулемёты не давали мне покоя. Не ровён час, думал я, объявятся иные страждущие. А то и хозяева.
Ни Гагика, ни Горностая долго уговаривать не пришлось. А Джобс с Ваней априори были за любое моё решение. Ваня до сих пор ещё толком не пришёл в себя и пытался каждый привал приткнуть куда-то свое бренное тело, чтобы вздремнуть.
Мы выдвинулись назад.
Быстро прошли точку сборки, бегом пересекли открытое пространство и вошли в лесополосу, где были утром.
Впереди шёл Горностай, за ним Гагик, потом Ваня, Джобс и я замыкающим. Вот Горностай куда-то свернул в кусты, за ним пошли остальные, и с некоторым отставанием — я.
Продравшись через кустарник на небольшую поляну, я увидел следующую сцену. Стоят какие-то угрюмые дядьки, прямо такие вот «псы войны», один из них уже крутит в руках «азарт» Горностая, а другой сидит на ящике с БК и протирает тряпочкой разобранный пулемёт.
Второй пулемёт стоит рядом с ним.
Когда до меня донёсся обрывок фразы со словами «…что ты пиздишь?», обращённой к Горностаю, я понял, что мы попали в сюжет из песен» Короля и Шута».
Когда чуваки шли по лесу, увидели дом с огоньком в окне, решили туда заглянуть, а там сидит людоед и пожирает чью-то зажаренную ногу: «Ну, заходите, пацаны, раз пришли».
Будь как дома, путник,
Я ни в чём не откажу,
Я ни в чём не откажу…
Горностай нёс какую-то пургу, уходя от чётких и конкретных вопросов. Настройки «азарта», которые он сбил, ему очень быстро восстановили, сунули рацию в руку:
— На, всё работает. Выходи на своего Бодрого.
Мистер Бодрый — это наш ротный на тот момент.
На Гагика в эти минуты было страшно смотреть. Он был бледен и ошарашен столь неприятным развитием ситуации.
Джобс очень красноречиво смотрел на меня. В его глазах читалось: «Надо было всё-таки идти, куда послали».
Ваня по-прежнему плохо понимал, что происходит, был отрешён и бесстрастен.
Горностай жал кнопку «азарта» и дрожащим голосом вызывал мистера Бодрого. Мистер Бодрый не отвечал, и Горностай всякий раз пытался под это дело с наркоманской тупой наивностью спрыгнуть с темы: мол, не отвечает, так мы это, дяденьки, мы пойдём…
Тот, что был с пулемётом, аккуратно отложил его в сторону, взял у Горностая рацию и на раз-два связался с офицером полка, курировавшего «штормов».
Через несколько дней прямо в центре города Т. этот офицер будет убит осколком ракеты, маленьким кусочком металла, попавшим ему прямо в сердце. Я чуть ли не в последний раз слышал его голос тогда.
— Имбирь, это Берш. Тут пятеро с роты Бодрого. По ходу, запятисотились.
— Забирай их себе. Запиши позывные и передай Бодрому.
«Азарт» пиликнул, и связь прекратилась.
Берш окинул нас ласковым взглядом и дружелюбно кивнул.
Про Берша мы все слышали.
Берш был известной персоной. Как детей пугают бабайками, так «Штормов Z» в нашем полку пугали Бершем.
К нему отсылают на перевоспитание плохих парней. Он перевоспитывает их, загоняя в штурмы пулемётных точек, и если бы у него было своё собственное кладбище, то оно занимало бы футбольное поле.
Берш — это молодой, симпатичный парень с глазами мясника, обожающего свою профессию.
Он был известен тем, что никогда и ни от кого не скрывал своей, Бершиной, правды, говорил открыто то, что другие думали, но вуалировали какой-то дипломатичной софистикой.
Он имел дело исключительно с рафинированной, конченой мразью, проявившей себя во всей красе здесь, в зоне проведения СВО. Он не знал других «зетовцев», ибо не имел с ними дел.
У Берша было своё основное подразделение. А «псы войны», стоящие у него за спиной, — это его костяк из условных айтишников Жень из Волгограда, женатых, с двумя детьми.
Задачей Берша было сделать так, чтобы доверенные ему операции выполнялись на отлично, а количество Жень, расфасованных по чёрным полиэтиленовым мешкам, стремительно неслось к нулю.
И у него не было никаких сомнений, что формулу эту можно вывести, только имея ресурс дешёвого мяса, не представляющего абсолютно никакой ценности. Кто-то должен умереть, и это по возможности не должен быть айтишник Женя из Волгограда, который женат и у которого двое детей.
Для Берша в этом плане всё было просто.
Это была его философия, его правда, и он её реализовывал без малейшего колебания и рефлексии.
Сейчас его подразделение решало задачи и неизбежно несло потери. Его люди стояли на передке уже больше недели.
Не было никаких сомнений в том, что Берш нуждался в дешёвом мясе и оно было нужно ему прямо очень срочно.
И вот оно само пришло ему в руки.
Пять «карандашей» в войне малых групп, вполне себе сытный кусок.
— Ну что, ребятушки? Готовы выполнять задачи? — спросил нас всех Берш.
Гагик, кажется, был готов бежать в лес.
Горностай прямо натурально дрожал.
Джобс закрыл глаза.
Ваня сидел на траве, обнимая полюбившийся ему автомат, и был единственным человеком, которому была абсолютно, тотально, всеобъемлюще безразлична мирская суета, творящаяся вокруг.
Горностай, набравшись смелости, вякнул, что ему надо всё-таки связаться с мистером Бодрым.
Берш, даже не смотря в его сторону, сказал:
— Да я сам с ним свяжусь.
Горностай резко повернулся и быстрым шагом двинулся ко мне.
Не знаю уж, отчего он увидел во мне спасительную соломинку, но он подошёл ко мне и спросил прямо вполголоса: «Что делать?»
Я посмотрел на него и внезапно понял, кого он мне напоминает.
Давным-давно, еще в 2012 году, когда я только что снял первый офис для своего самостоятельного плавания, у меня был менеджер по продажам. Мой самый первый сотрудник. Такой же вертлявый, юлящий, так же пахнущий кислятиной, но способный что-то кому-то впарить.
В свободное от
