«всей власти в городе и уезде». Это не смущало, ведь таковое требование жизни, откладывать решение которого великое упущение.
Забот и дел оказалась такая масса, что решено было провести распределение их. Командир роты оставил за собою ведение гражданских дел — «власть в городе и уезде». Своему помощнику он передал командование ротой, которую предстояло сколачивать и обучать. Фельдфебелю роты было поручено дело снабжения «гарнизона» вооружением, снаряжением, продовольствием и вообще всем необходимым.
Сестре Ксении поручена была новая и необычайная роль: ввиду ее успехов в разговорах с жителями на тему о Добрармии, ее целях и задачах, ввиду ее действительно мудрых советов ротной молодежи, она назначалась «пропагандистом» Белой армии для «обрабатывания» местной молодежи, хотя это слово тогда не произносилось.
На третий день в роту стали поступать офицеры. На шестой день в роте уже числилось до 150 человек, и среди них юноши добровольцы и даже добровольцы солдаты. На восьмой день в ней стало до 180 человек. Организация ее приняла такую форму: 1-й взвод офицерский 40 штыков, 2-й Добровольческий, сплошь из юной молодежи с офицерами на отделениях 50 штыков, 3-й и 4-й взводы солдатские, по 40 штыков в каждом.
Совещание в «штабе». Вопрос: считать ли поступивших в роту «прикомандированными» без права ношения формы полка или сразу же считать их марковцами? Решено не следовать примеру, поданному в Купянске офицерам, надеть марковские погоны. Другой вопрос о добровольцах солдатах. Доверять ли им, составлявшим половину роты? Решение: так как все они служили в старой армии, все знали друг друга и почти всех их знали местные офицеры и так как все они при поступлении мотивом своего решения выставляли то, что большевики принесли с собой насилие и несправедливость, а «белая власть», на поданных уже примерах, несет свободу и справедливость, то решено и к солдатскому пополнению отнестись с полным доверием.
Работа в гарнизоне кипела, и ее объем все нарастал. «Штаб» хронически недосыпал. С нарядами стало легче. Со взводом «мальчиков» велись занятия. Рота была оставлена без копейки денег, но помогали крестьяне своими добровольными приношениями; мясники, бившие оставленных красными волов на мясо для роты, булочники, типография, взявшаяся печатать распоряжения и т. д., согласились получать за все лишь расписки. Производились обыски, аресты, дознания; просмотр документов, оставленных в красных учреждениях. Обстоятельства принудили и к учреждению военно-полевого суда, который разбирал дела и вынес четыре смертных приговора скрывавшемуся комиссару, случайно опознанному чекисту и к тому же бывшему офицеру, и двум бандитам, отцу и сыну.
Общественное мнение города было злобно настроено против двух женщин — пожилой и молодой девушки, которые ходили вооруженными и производили аресты. Они были арестованы, но дознание показало их непричастность к расстрелам, и обе были освобождены. Однажды встретили эту девушку.
— Здравствуйте. Успокоились? — спросили ее.
— Какая я большевичка? Дура я. Простите меня, — говорила она, плача навзрыд. Она раскаивалась в своих поступках.
На фоне всего отрадного был и неприятный случай. На улице командир роты встречает офицера со значком студенческой школы прапорщиков в сопровождении дамы. Этого офицера он в роте не видел.
— Вы зарегистрировались?
— Нет. Я счел возможным не регистрироваться, так как это связано с обязательством зачисления в стоящую здесь роту. Я жду приказа о мобилизации, исходящего от верховной власти, — был твердый ответ.
— В таком случае на каком основании вы в офицерской форме? Потрудитесь сегодня же явиться в роту.
Приказание было исполнено. Поразительный пример «сознательности».
В городе за время стоянки роты произошли два события. Одно печальное. Город хоронил 40 человек горожан, уведенных красными и расстрелянных ими. Взвод юных «волчан» отдал им воинские почести. И второе: был устроен бал, на котором присутствовал приезжавший генерал Тимановский.
Устроить бал просила волчанская молодежь роты. Командир роты не соглашался, ведь в городе должен быть траур. И только выслушав почтенных граждан, сказавших: «Наша радость, что вы освободили нас, побеждает наше горе», согласился. К приходу генерала Тимановского чины роты выстроились по обе стороны лестницы женской гимназии. Городской оркестр играл Преображенский марш. Молодежь и люди старших возрастов приветствовали генерала, поднесли ему цветы, некоторые целовали ему руку. Закусив и сказав несколько слов роте и гостям, он уехал на станцию.
На 11-й день, 18 июня, 5-я рота получила приказание срочно выехать на присоединение к батальону, находившемуся в боях у ст. Солнцево. Имея 180 штыков вместо 28, ставшая самой большой в полку и по составу исключительной, она уезжала с полным сознанием сделанного ею достойного и важного дела в освобожденном городе, дела нужного для Добрармии, для борьбы. Ее провожал чуть ли не весь город. Играл оркестр.
В Белгороде
Белгород был первым городом на пути Добрармии уже вне пределов бывшей Украины, где с первых дней советской власти царствовали ее произвол и «строительство новой жизни». Поэтому понятна радость, с которой жители встретили армию. Конечно, у части населения было сомнение в полноте благ, которые приносили с собой освободители; тут сказывалось и влияние пропаганды большевиков.
Но всякие сомнения быстро исчезали под влиянием самой жизни. Большевики трубили о дарованных ими свободе, равенстве и пр., которые якобы хотят отнять белые, а жизнь при них замирала. Пришли белые, принесли освобождение от большевиков, от их «свободы», и жизнь воскресла. На второй-третий день это стало всем совершенно очевидно. Базары, лавки полны продуктами первой необходимости. Скверный хлеб, который при красных стоил 27 рублей фунт, исчез, и появился белый по цене 3 рубля. Появилось мясо, дичь, яйца, овощи. На базарах жаровни с дешевыми жареными гусями, курами. Вопроса о продовольствии больше не было: крестьяне спокойно и свободно везли в город продавать свои продукты. Жители занялись своими делами без всякого с чьей бы то ни было стороны вмешательства. Свобода и безопасность передвижения полная. В город стали возвращаться жители, которые его покинули по причинам недостатка продуктов, страха за жизнь и здоровье детей, боязни репрессий и насилий со стороны большевиков.
