Эффектная, красивая блондинка, умная, живая, она уже давно выполняла деликатные поручения германского Генерального штаба, за что получала очень приличное вознаграждение, что позволяло ей жить безбедно и путешествовать по всей Европе.
Следы её пребывания остались и во Франции, и в Австрии, в Сербии, а с четырнадцатого года – она объявилась в России.
И в день назначения Ренненкампфа командующим армией, когда тот праздновал с чинами Ставки своё возвышение в ресторане на Невском проспекте, в зале объявилась ослепительная и яркая женщина.
Ренненкампф, не чурающийся и простых милосердных сестёр, словно потерял рассудок.
Он уже через мгновение был всецело подчинён незримой власти этой женщины.
И с этой поры она следовала за ним везде.
И, конечно же, сластолюбцу было неведомо, что эта Мадлен, ежедневно, извещала своё руководство обо всех, ставших ей известными, планах русского командования.
Но этого, конечно же, Алексей Максимович Каледин, которого судьба избрала в свидетели страшной трагедии России, разворачивающейся вокруг имён Самсонова и Ренненкампфа, не знал.
Зато он хорошо помнил, что в пятнадцатом году Ренненкампф, точно так, как и на японской войне, бросил армию Самсонова на произвол судьбы. Более того, не выполнил прямой приказ Главнокомандующего фронтом – идти навстречу армии, терпящей поражение.
И та, вместе с командующим, так и пропала в Мазурских болотах.
Самсонов, по свидетельству оставшихся в живых офицеров штаба, застрелился, видя гибель своей армии и безысходность всего положения.
Кто и как замял этот позор и бесчестье Ренненкампфа, Алексею Максимовичу было неведомо. Более того, предатель и изменник даже получил орден от Государя, был произведён в очередной чин, и сегодня назначался Главнокомандующим войсками фронта.
Каледин находился в крайнем расстройстве. Он, казачий сын, с юных лет служивший Отечеству верой и правдой, не мог смириться с той великой неправдой, которая происходила сейчас.
Более же всего его удручала позиция Алексея Алексеевича Брусилова.
Любимый вождь, честь и слава всей русской армии, сегодня был для него непонятен. Ведь Каледин был свидетелем, как Алексей Алексеевич, очень критично и даже брезгливо относился к Ренненкампфу.
Значит, сила большая, нежели мнение Главнокомандующего, была приведена в действие.
И чувство горечи нестерпимо сжигало сердце Каледина:
«Разве с такими вождями мы победим? Ренненкампф – разложенец, сибарит, барин, не отмеченный никакими дарованиями – во главе фронта? Нелепее ситуацию даже представить трудно».
Не дано было узнать Алексею Максимовичу Каледину финал этой истории, связанной с именем Ренненкампфа.
В 1926 году сотрудники ЧК арестовали в Псковской губернии ничем не примечательного старика-дачника, который возился на своём огороде.
Годы не пощадили его. Старый, одутловатый, сильно располневший, он задыхался от любого движения.
И когда у калитки его дома, появились двое молодых людей, в чёрных кожанках, со звёздами на фуражках, старик опустился прямо на землю, на колени.
– Вы – генерал Ренненкампф? – спросил у старика тот, что постарше.
– Да, это я, – ослабевшим голосом, еле проговорил старик.
– Именем советской власти – Вы, Ренненкампф, арестованы.
Удивительный, беспрецедентный случай – советская власть осудила Ренненкампфа не за борьбу с новым режимом, да он её и не вёл, а за предательство в годы Первой Мировой войны, за измену той России, которой уже не было, а ещё за то, что оставил в беде армию Самсонова и не пришёл к ней на помощь.
Суд был суровый и праведный. И Ренненкампф был расстрелян за все злодеяния, которые стоили тысяч и тысяч жизней русских солдат.
А ещё за то, что именно его предательство столь дорого обошлось России, и зримая и очевидная победа над Германией ушла, как вода через пальцы.
Искренне жаль, что советская власть не могла за эти злодеяния судить и главного виновника создавшегося положения – самого самодержца Всероссийского.
Он и только он лично несёт ответственность перед историей и народом за то, что такие проходимцы, как Ренненкампф, Корнилов, Колчак, многие другие оказались во главе фронтов и флотов, да и сам, оставив армию накануне решающего наступления, на три месяца, роковых и страшных, уедет в Петербург, к семье.
Шестьдесят четыре русские дивизии, полностью отмобилизованные, получившие богатый боевой опыт, так и не вступили по вине самого царя в решающее сражение с немцами.
Это стоило престола и жизни как самому Николаю II, так и его семье, ввергло всю Россию в хаос братоубийства в гражданской войне.
Как отмечал в своё время флигель адъютант царя генерал Дубинский: «Отрёкся от престола, словно сдал командование эскадроном».
Уж если здесь уместна эта реплика – хватило бы одного конвоя, чтобы спасти царя и его семью. Или одного эсминца на Неве, чтобы вывезти царскую семью.
Увы, даже на это был не способен Николай Романов, которого, неведомо за какие грехи, послал Господь России в качестве царя…
Он не был даже способен погибнуть с оружием в руках, защищая свою семью и жизнь ни в чём не повинных детей.
Конечно, не думал об этом в эту минуту Алексей Максимович Каледин, да и не знал того, что так именно произойдёт.
Он, задыхаясь от гнева и душившей его ярости в связи с назначением Ренненкампфа, просто спешил в свою прославленную 8-ю армию, которой было суждено сыграть решающую роль в знаменитом Брусиловском прорыве.
ГЛАВА I. ВЕРУ – БОГУ, ЖИЗНЬ – ГОСУДАРЮ, ЧЕСТЬ – НИКОМУ.
Из Кодекса офицерской чести
Привольно жилось молодому казачьему сыну Алексею Каледину на отцовском хуторе.
Отец, участник турецких войск, старый казачий полковник, на хуторе жил безвыездно и души не чаял в сыне.
Всем вышел малец – и удалью, и разумом, и воспитанностью.
Не сторонился никакого труда. Был заводилой всех детских игр.
И юные казачата, из простых семей, не видели в нём барчука, а верного товарища и надёжного друга.
Всегда признавали его верховенство за обширные знания и неотрывно слушали его ежевечерние рассказы об удалых казаках, их атаманах во всех войнах, на которые так щедра была история России.
Уже с детских лет Алексей заявил отцу, что иной стези, кроме военной, он для себя не мыслит.
И по окончанию начального курса гимназии будет держать экзамен в военную гимназию в Воронеже, о которой много слышал и много прочитал о ней. Из гимназии вышло большое число героев Отечества и их подвиг всегда вдохновлял молодого Каледина .
Манил его Воронеж и тем, что там проживал старинный друг его отца, который неоднократно приезжал к ним в гости. У него рос сын-погодок Алексея, с которым он очень сдружился, и оба мальчика поклялись служить Отечеству в рядах воинства.
Старый полковник Каледин выбор сына одобрил безоговорочно и в один из вечеров завёл с ним разговор о ратной службе:
– Дорогой сын! В роду Калединых, сколько я и помню из рассказов дедов-прадедов, все служили Отечеству в боевом строю.
Богатств не нажили, да и не стремились к ним. А вот шашкой отстаивали честь и правду, Отечеству нашему служили, Государю были верны всегда.
Твой прадед Алексей, в честь которого и нарекли тебя, был с Суворовым под Измаилом, весь род Калединых – и стар, и млад, встали на защиту Отечества при нашествии Бонапарта.
– Да, – усмехнулся старый полковник, – видишь, на стене шашки, – все были дарованы твоим предкам за геройство в войнах, основная их масса – за мужество и героизм в войне с Наполеоном. До самого Парижа дошли наши сродственники. И по Берлину гарцевали их кони, что были донской водой поены.
И никто, никогда не порушил присяги, никто бесчестья на ратном поле не допустил.
Только в войне с Наполеоном шестнадцать орденов получили твои предки. Горжусь, что и сам в турецких войнах не посрамил честь рода, знаешь, Георгиевской шашки и двух крестов Георгиевских был удостоен.
