со многими бывшими ангольцами.
В конце 1975 года САДФ начали операцию «Саванна», — крупномасштабное наступление вглубь Анголы. Операция была начата 14-го октября в обстановке секретности, когда оперативная группа «Зулу», — первая из нескольких колонн САДФ, — перешла из Юго-Западной Африки в провинцию Куандо-Кубанго. Операция преследовала цель ликвидировать МПЛА в районе южной границы, затем на юго-западе Анголы, а в дальнейшем продвинуться в центральные районы и, наконец, захватить Луанду.
Поскольку ангольские освободительные силы были заняты борьбой друг с другом, САДФ быстро продвигались вперед. В середине октября к вторжению присоединилась оперативная группа «Фоксбат». Территория, которую МПЛА заняла на юге, из-за наступления южноафриканских войск была быстро потеряна. В начале октября южноафриканские советники и противотанковые средства помогли остановить наступление МПЛА на Новый Лиссабон (переименованный позже в Уамбо). До конца октября оперативная группа «Зулу» захватила Вилла-Рокадеш (позже Ксангонго), затем Са-да-Бандейру (Лубанго) и, наконец, Мосамедиш (Намибе).
Южноафриканское наступление было остановлено недалеко от Луанды, и в конце января 1976 г. войска начали отход. Называлось множество причин для прекращения операции, но, по сути, ЮАР в то время оставалась одинокой в своем стремлении противостоять коммунистическому экспансионизму на юге Африки. Умеренные африканские страны, такие как Замбия и Кот-д’Ивуар, которые первоначально просили Южную Африку вмешаться, сами не смогли оказать никакой помощи.
Западные страны, такие как Соединенные Штаты и Франция, обещали поддержку, но так и не сделали этого. Поддержка как ФНЛА, так и УНИТА со стороны США была спорадической и непоследовательной и, наконец, в критический момент, когда Южная Африка была готова захватить Луанду, прекратилась. Ни УНИТА, ни ФНЛА политически не были достаточно сильны, чтобы поддержать захват Луанды.22
3
Семена посеяны
Несмотря на появление в нашем городке новых посетителей, о Пограничной войне я не думал. Я вел другую войну — свою собственную битву за выживание в школе-интернате, где жизнь для меня весьма осложнилась.
В шестнадцать лет, в достаточно юном возрасте, когда я учился по стандарту 9 (в 11-м классе), я стал старостой, и как единственному школьному старосте, постоянно проживавшему в интернате, мне часто приходилось выступать против самых суровых жителей округа и отстаивать свое мнение.
Двор общежития для мальчиков окружали пышно-зеленые тутовые деревья, которые летом давали сочные плоды, естественно служившие долгожданным дополнением к унылому однообразию школьной интернатской жизни. Тем не менее, шелковица привлекала и цветных мальчиков, живших по соседству, в основном детей горничных, работающих в наших белых пригородах. Для некоторых младших школьников из нашего общежития устраивать засады на цветных мальчиков, изолировать одного или двух из них, а затем избивать их до полусмерти, стало излюбленным времяпрепровождением.
Вскоре цветные дети, осознав опасность сбора ягод с деревьев, начали собирать только спелую шелковицу, упавшую на землю, полагая, что это будет рассматриваться как меньшее нарушение. Но с точки зрения мальчишек из общежития ягоды принадлежали «им», независимо от того, были ли они все еще на дереве или лежали на земле, так что практика избиения продолжалась. В это же время группа старшеклассников сидела на ступеньках перед главным входом и направляла молодежь, подбадривая их криками, когда те начинали атаку.
Я не придавал этому особого значения до тех пор, пока однажды, выйдя из магазина, не прошел вдоль внешнего ограждения. Молодой темнокожий мальчик лежал на земле, рыдая, с истекающим кровью лицом, не в силах встать. Поблизости слонялось несколько нападавших, выкрикивая оскорбления в его адрес и приказывая убираться. На ступеньках перед зданием за представлением наблюдало несколько пожилых людей, время от времени выкрикивая ободряющие призывы.
Я подошел к лежащему и помог ему подняться, а затем попытался вытереть кровь с его лица своим носовым платком. Но он слишком испугался и шарахнулся от меня, прикрыв лицо руками. В конце концов, он захромал прочь.
Вернувшись в общежитие, я столкнулся с группой нападавших. В их взгляде стоял вызов; как я мог предать их, проявив заботу об их добыче? Я, со своей стороны, пристыдил их за насилие над одним маленьким мальчиком, тогда как их было много, и сказал им возвращаться в общежитие, после чего направился к входу, где все еще сидели зрители. Когда я проходил мимо них, они тихонько проклинали меня за проявленное дружелюбие к их врагу. Никто не бросал мне вызов открыто, но с тех пор мне приходилось сталкиваться с тем, что за моей спиной меня обзывали самыми разными словами.
Из последовавших за этим споров о нападениях на цветных я понял, что большинство мальчишек в общежитии преднамеренное насилие не поддерживают, но предпочитают не связываться со сторонниками жесткой линии по этому вопросу. Для незначительного меньшинства насилие же было просто «невинной забавой».
В то же время у меня также случилась неудачная стычка с одним из местных учителей. Однажды утром в понедельник, когда он был дежурным по школе, я сообщил ему, что два парня приложились к алкоголю и на выходных ужасно напились. Оба правонарушителя делали это постоянно, и все в интернате знали об их выходках.
Позже он вызвал меня и в присутствии обоих нарушителей устроил очную ставку, сказав, что если я тут же заявлю, что оба ученика были пьяны, он их немедленно исключит из школы. Подвох заключался в том, что я знал, что родители обоих мальчиков были личными друзьями учителя, и что такие суровые меры не могли быть предприняты против них только на основании моих слов.
Заставив меня признать, что это все выдумки, он меня отпустил и я вышел из кабинета, закусив губу. После случившегося несколько парней, что называется, «положили на меня глаз», а один из учителей, преподававший сельское хозяйство, следил за мной, чтобы я не проболтался об этом в общежитии. Вдобавок ко всему, некоторые ребята начали называть меня «стукачом» за то, что я в тяжелую минуту «настучал» на двух невинных пьяниц.
*****
К концу третьего года обучения в школе-интернате мой отец принял служение стать настоятелем Голландской реформатской церкви в черной ветви нашей епархии в Апингтоне. Хотя мы жили в белом пригороде, церковь отца находилась в Пабаллело, преимущественно черном поселке за городом, где он должен был служить как черным, так и цветным общинам.
Я с большим облегчением покинул школу-интернат и вернулся к своим родным, пользуясь любой возможностью, чтобы сопровождать отца на церковные службы и собрания. Таким образом мне удалось довольно хорошо узнал цветную и черную общины города. В то время политическая ситуация в Южной Африке была крайне нестабильной, и любое смешение между различными расовыми группами было немыслимым. Для большинства детей моего
