от 5 августа сообщил мне, что вся Москва желает, чтобы Кутузов командовал армией, находя, что Барклай и Багратион оба неспособны на это, к тому же Барклай делает одну глупость за другой под Смоленском, мне оставалось только уступить единодушному желанию, и я назначил Кутузова.
В тех обстоятельствах, в которых мы находимся, я не мог поступить иначе. Я должен был остановить свой выбор на том, на кого указывал общий голос».
Известие о назначении единого главнокомандующего было незамедлительно послано с фельдъегерями во все четыре армии и отдельные корпуса. Как отнесся уже бывший военный министр России генерал от инфантерии М.Б. Барклай де Толли к тому, что император сменил его на посту первого лица в рядах русской армии? Он был, вне всякого сомнения, потрясен и унижен таким высочайшим повелением. Об этом говорит и его верноподданнейшее письмо государю. В нем есть такие строки:
«Если бы я руководим был слепым, безумным честолюбием, то, может быть, ваше императорское величество изволили бы получать донесения о сражениях, и, невзирая на то, неприятель находился бы под стенами Москвы, не встретя достаточных сил, которые были бы в состоянии ему сопротивляться…»
Этими словами Барклай де Толли напоминал императору Александру I о том, что именно благодаря его непопулярным трудам он сумел сохранить в целостности военную силу Российской империи. Более того, общеевропейская Великая армия на подступах к Москве в своих главных силах уже почти не превосходила численность Главной русской армии, отступавшей перед ней после схватки за Смоленск по Московской дороге.
Барклай де Толли своим письмом государю напоминал ему и о словах, сказанных военному министру, окончательно смещенного с этой должности, при отъезде из действующей армии:
– Берегите русскую армию, Барклай. Она у меня одна, и второй в этой войне не будет…
…Полководец Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов вновь оказался во главе русской действующей армии. Первым делом он отдал приказание генералу от инфантерии М.А. Милорадовичу во главе формируемых им из молодых рекрутов войск выдвинуться к городу Дорогобужу. Кутузов решил пополнить армию свежими, подготовленными резервами.
По предоставленным единому главнокомандующему Военным министерством сведениям, последний рекрутский набор должен был составить основу всех резервов, в том числе второлинейной армии Милорадовича численностью в 120 тысяч человек.
Перед отъездом, прощаясь с любимым дядей Л.И. Голенищевым-Кутузовым и его супругой, он сказал:
«Я бы ничего так не желал, как обмануть Наполеона».
В день отъезда, 11 августа, полководец приехал на молебен в Казанский собор. Народ, сопровождавший карету, называл его «спасителем России». Весь молебен в соборе он прослушал, стоя на коленях. Протоиерей Иоанн поднес ему образ Казанской Божьей Матери, который светлейший князь возложил на себя. При выходе Михаил Илларионович обратился к духовенству:
– Молитесь обо мне, меня посылают на великое дело.
После этих слов главнокомандующий русской армией сел в карету и покинул северную столицу государства Российского, чтобы в нее не вернуться.
С дороги он отправил предписание генералу от кавалерии А.П. Тормасову, чтобы его 3‑я Западная армия начала активные действия на правом фланге наполеоновской Великой армии и тем самым замедлила ее наступательный порыв.
Главнокомандующий прибыл в действующую армию 17 августа, когда та находилась у Царева-Займища. Поздоровавшись с почетным караулом, светлейший князь М.И. Голенищев-Кутузов заявил в присутствии всех:
– Ну как можно отступать с такими молодцами!
Осмотрев позицию, выбранную для сражения Барклаем де Толли, он признал ее негодной и приказал отступить к городу Гжатску. Позиция русской армии действительно смотрелась невыгодной: в тылу находилась речка с болотистыми берегами, которая исключала возможность маневра войсками и использование резервов. В случае неудачи русские войска немалой частью могли быть прижаты к болоту, блокированы и уничтожены.
Современники тех событий пишут о ликовании русской армии, когда к ней прибыл единый главнокомандующий в лице М.И. Голенищева-Кутузова, человека огромной личной популярности. Один из мемуаристов рассказывал:
«Вдруг электрически пробежало по армии известие о прибытии нового главнокомандующего, князя Кутузова. Минута радости была неизъяснима. Имя этого полководца произвело всеобщее воскресение духа в войсках, от солдата до генерала. Все, кто мог, летели навстречу почтенному вождю принять от него надежду на спасение России. Офицеры весело поздравляли друг друга. Старые солдаты припоминали походы с князем еще при Екатерине, его подвиги в прошедших кампаниях…
Говорили, что сам Наполеон давно назвал его старой лисицей, а Суворов говаривал, что Кутузова и Рибас не обманет. Одним словом, с приездом в армию князя Кутузова, во время самого критического положения России, обнаружилось явно – сколь сильно было присутствие любимого полководца воскресить упадший дух русских как в войске, так и в народе.
Что любовь в войске к известному полководцу есть не мечта, а существенность, производящая чудеса, то показал всему свету незабвенный для славы России Суворов с горстию сынов ее».
…В Царево-Займище еще не остывшего с дальней дороги М.И. Голенищева-Кутузова ожидало известие, которое расстраивало его планы. Генерал от инфантерии Милорадович сообщал о том, что к Можайску им приведено немногим более 15 тысяч наспех обученных рекрутов. И всё.
Военное же министерство в лице князя Горчакова дало данные главнокомандующему о готовности 55 батальонов пехоты, 26 эскадронов кавалерии и 14 артиллерийских рот, сосредоточенных в районе Калуги в Особом отряде (корпусе) генерала Милорадовича. Как говорится, у министерских чиновников гладко все было только на бумаге.
Теперь надежды оставались только на 11 полков Московского ополчения, которые вел на соединение с главной действующей армией генерал-лейтенант граф И.И. Марков (Морков). Поскольку ополченцы были плохо вооружены, главнокомандующему в Москве генералу от инфантерии Ф.В. Ростопчину было предписано выдать из городского арсенала на вооружение ратников 11 845 исправных ружей, 2 тысячи мушкетов и карабинов, а также организовать починку остальных 18 тысяч ружей, хранившихся в кремлевском арсенале.
Однако это предписание Росирпчиным исполнено не было. Он не решился раздавать оружие ополченцам. И потому многотысячное московское ополчение оказалось вооруженным только пиками да топорами. А арсенальные запасы всевозможных ружей, пистолетов, пушек и огневых припасов достались, как трофеи, французам, занявшим Москву
Щедрый на обещания Ростопчин писал Голенищеву-Кутузову о 80‑тысячном войске «сверх ополчившихся добровольно» с помощью московского дворянства. Вместо списочных 25 822 ратников Московского ополчения в действующую армию было направлено всего 15 тысяч человек.
Главнокомандующий мог надеяться еще и на резервные полки князя Д.И. Лобанова-Ростовского, которые формировались на Украине, и на шесть резервных полков генерала А.А. Клейнмихеля, которые готовились в Ярославской губернии, под Новгородом и Тверью. Однако и эти войска оказались неготовыми.
Император Александр I совершенно недвусмысленно дал понять единому главнокомандующему, чтобы он на эти резервы не рассчитывал. То есть монарх не обнадеживал его. По крайней
