Вместо генерал-полковника Кузнецова командующим Северо-Западным фронтом был назначен командующий 8-й армией генерал-майор Собенников. Начальником штаба был назначен генерал-лейтенант Н.Ф.Ватутин, опять-таки бывший до последнего времени первым заместителем начальника Генштаба.
Диброва тоже сняли, назначив вместо него корпусного комиссара Богаткина.
Но это направление всё же не было тогда настолько опасным, каким было центральное. И здесь тоже личность командующего имела большое значение конечно, но на судьбу войны решающего влияния не оказывала. Генерал Собенников будет командовать войсками Северо-Западного фронта ещё почти два месяца, и ничего необратимого для страны здесь в ближайшее время не случится.
Иное дело, Западный фронт. Здесь решалась в эти дни судьба всего.
Войска Западного фронта возглавил на краткий миг генерал-лейтенант А.И.Ерёменко. Но кандидатура эта была явно временной. На этом посту в обстановке катастрофы нужна была фигура более весомая.
Ерёменко в ходе войны станет генералом армии, будет командовать рядом фронтов. Но это будет спустя годы войны, когда он, как и другие полководцы того времени, наберётся опыта.
А тогда ни авторитетом, ни навыком, соответствующим этой должности в ТОЙ обстановке Ерёменко явно не обладал. И, хотя Сталин ему ощутимо тогда благоволил, взвалить на его плечи ответственность за судьбу страны он не мог.
Именно поэтому, спустя всего два дня, последовало новое назначение. 2 июля командующим Западным фронтом был назначен маршал Тимошенко. Фактически же вступил он в эту должность 4 июля. Ерёменко был оставлен заместителем командующего.
Так что означает назначение Ерёменко всего на несколько дней?
Паника, охватившая Сталина?
Думаю, нет. Думаю, это было скорее первоначальным отторжением от себя единственно возможного решения.
Учитывая его неизбежные последствия.
Потому что вопрос поиска кандидатуры для руководства Западным фронтом неминуемо упирался в итоге в вопрос личности Верховного командующего.
Фактически перед Сталиным при назначении командования Западным фронтом стоял выбор между двумя кандидатурами. Тимошенко или Жуков. Но Жуков в этот момент исключался полностью. Назначение в действующую армию Ватутина и Маландина, двух крупнейших штабных работников, несомненно, укрепляло штабы соответствующих фронтов. Но одновременно начальник Генштаба остался без двух своих ближайших помощников, без обеих рук, фигурально выражаясь. Перемещать в этот момент куда-то ещё и его самого было немыслимо. Это значило остаться без Генштаба вообще.
Таким образом, из двух реальных кандидатур на должность командующего Западным фронтом, одна (Жуков) отпадала полностью.
Оставался один человек. Маршал Советского Союза К.С.Тимошенко.
Председатель Ставки Верховного Командования. Народный Комиссар Обороны.
Назначать его было нельзя. Не мог высший командующий всеми вооружёнными силами страны возглавлять фронт. Да ещё и в обстановке, которая должна была всецело поглотить всё его внимание и всё его время.
Главнокомандующий должен быть полностью занят делами всех направлений протяжённого советско-германского фронта. И, кроме того, ещё сотней других дел, не касающихся внимания командующего фронтом. Формированием и подготовкой стратегических резервов. Обучением в учебных заведениях командных кадров. Накоплением и распределением материально-технических ресурсов. Созданием новой военной техники и совершенствование старой. И многим, многим ещё другим.
Но одновременно получается, что объективно только Тимошенко и мог в той обстановке возглавить Западный фронт.
Назначение генерала Еременко фактически было компромиссом между нежеланием Сталина отпускать в тот момент из Москвы Тимошенко и объективной реальностью.
Так что, именно 29–30 июня перед Сталиным встал во весь рост не просто вопрос о поиске кандидатуры на должность командующего Западным фронтом, а ещё и вопрос организации Верховного командования.
И здесь Сталин, в результате, остановился на полумере.
Если решение о создании ГКО было принято незамедлительно, то здесь окончательное решение Сталин оттягивал ещё на целых десять дней. Решение принять на себя верховное командование вооруженными силами далось ему намного труднее.
* * *
Не хочу быть понятым превратно. Я не пытаюсь убедить кого-то, что Сталин, как некий супермен, не знавший колебаний, сомнений, не испытывал никаких человеческих чувств и не мог быть подвержен человеческим слабостям. Той же растерянности. Тому же страху.
Вопрос, по-моему, в другом. Как быстро мог он овладеть собой. Как быстро мог перебороть эти чувства.
И ещё. Чем именно могли быть вызваны эти самые растерянность или страх.
Вот что думал по этому поводу Нарком Военно-Морского Флота Н.Г.Кузнецов.
…Для меня бесспорно одно: И.В.Сталин не только не исключал возможности войны с гитлеровской Германией, напротив, он такую войну считал весьма вероятной и даже, рано или поздно, неизбежной…
…Анализируя события последних мирных дней, я предполагаю: И.В.Сталин представлял боевую готовность наших вооруженных сил более высокой, чем она была на самом деле. Совершенно точно зная количество новейших самолетов, дислоцированных по его приказу на пограничных аэродромах, он считал, что в любую минуту по сигналу боевой тревоги они могут взлететь в воздух и дать надежный отпор врагу. И был просто ошеломлен известием, что наши самолеты не успели подняться в воздух, а погибли прямо на аэродромах…
Думаю, адмирал Кузнецов, человек военный, но не связанный при этом узами армейской корпоративной солидарности, высказал мнение, наиболее близкое к истине.
Сталин действительно был ошеломлен.
Но ошеломлён вовсе не началом войны, как это обычно утверждается.
Сталин был ошеломлён действительной степенью боеготовности армии.
И, добавлю от себя, осознанием того факта, что высший советский генералитет в тот конкретный день и час качественно безнадежно уступает германскому.
Важнее этого не было тогда ничего. Никакие, даже самые большие успехи немцев первых дней войны, не шли ни в какое сравнение с этим обстоятельством.
Потому что впечатление от внезапности быстро проходит, а впечатление от беспомощности военного командования разных уровней — наоборот, нарастает. Набирает силу с каждым днем, проявляясь всё больше, по мере развития событий.
Здесь вам и заплаканный Жуков, и непонятно что творящий Павлов и ещё многое другое, кстати. То, о чём мы до сих пор не очень знаем. Мы ведь знаем только о героизме отступающей армии. И о несправедливом отношении к ней кровавого тирана.
А ведь на самом деле было и другое. То, о чём не очень было принято тогда говорить. И о чём не очень принято говорить сегодня. Но одновременно то, на что Сталин обязательно должен был реагировать. Иначе загубил бы страну.
* * *
Советскими историками чаще всего подразумевалось, что создание Ставки 23 июня во главе с маршалом Тимошенко было следствием экспромта, сиюминутного желания (или каприза) Сталина.
Почему-то принято было считать, что идея возглавить вооруженные силы была присуща ему изначально. Только поначалу Сталин не хотел, чтобы его имя было связано с поражениями начала войны. Как будто 10 июля, когда он принял верховное командование, положение стабилизировалось. Нет. Оно было тогда как раз отчаянно трудным.
К тому же необходимо представлять себе, что 22 и 23 июня обстановка ещё и не могла рассматриваться в Москве в качестве катастрофической.
Это мы сейчас, зная наперёд о том, как развивались тогда события, видим картину полностью, во всех (или почти всех) её деталях. И это нам понятно, что уже в самые первые дни фронт рухнул. Да и не было тогда никакого фронта. Были разбросанные по территории приграничных округов войска, размещённые там, где они находились, исходя из соображений мирного времени.
