Вернувшийся к рассвету - 2. Книга вторая. Здравствуйте, я Лена Пантелеева!
(Необходимое уточнение - некоторые исторические даты и события, 'подвинуты' в угоду автору).
Пролог.
Во рту насрали кошки. Нет, не так. Они здесь жили, мохнатые когтистые твари, ели, спали, спаривались и орали мартовскими днями. И они выпили всю воду. Правая рука упрямо нашаривала холодный пластик бутылки на поверхности прикроватной тумбочки и лишь бессильно хватала воздух. Да что такое! Где эта вода? Черт, как пить хочется и утро сегодня какое-то незадавшееся. То бредовый кошмар приснится, что переселился в младенца, а потом.... А потом и вспоминать не хочу. Не то, что не могу, а именно не хочу. Давит, руки к стали тянет. К любой - заточенной, острой, с пластиковой эргономичной рукояткой или вороненой с дарственной табличкой на рукоятке, а еще лучше, рифлёной, невесомой, с безгильзовым магазином. Рукоятку плотно обхватить, срез ствола в кожу, до пятна красного рубцового и судорогой палец на крючке. До звонкого клацанья затвора и кислого тумана порохового дыма. И безобразного пятна мозгов на стене. Ибо это они, серые предатели, самостоятельные нейроны, крутили нарезанный перед моими глазами кошмар из черно - белых кадров. Трудно жить, когда на тебе не один миллиард жизней. Твоими руками в землю. На два с половиной метра вглубь. Или в топку крематория. Пара миллиардов вместе с мамой, сестренками и твоим нежданным счастьем. Ангелом, мечтой, смыслом жизни. Любимой женщиной. Своими руками, сам, сознательно....
Вот и висит и тянет к земле непомерный груз, кислотной тучей ложится на глаза и понимаешь, жить-то нельзя с таким гнетом и уйти легко непозволительно, платить за такое надо. Всем, что у тебя есть. Платить долго, часами. Днями не выйдет, сердце не выдержит. Хреновенький мотор у меня, после ста семи лет пробега без капиталки.
По ушам больно бьет звуковая волна, треплет перепонки, превращается в незнакомый, с бархатной хрипотцой голос:
-На! Леха твой, заботливый расстарался. Гэйда, подруга, пальцы жим!
В ладонь суется что-то холодное, округлое, распространяющее давно забытый аромат с эффектом щипания носа. Пиво? Да ну, откуда...
Режим у меня, у старого пердуна. За меня и мое здоровье жизнью кое - кто ответит, если что-то случится - это преемник мой постарался. Вырастил, волкодава старый волк, как теленка в мультике, а он его и того, от должности отстранил....
Но, заботится обо мне Алекс, и хорошо заботится. Не забывает старика и учителя. Хотя, еще бы он не заботился! Первый старейшина после Серого финала, тот, кто пережил и помнит. Это я с маленькой буквы произношу, а у него не забалуешь. Не произнес с придыханием - три часа тебе на сборы и в Австралию, на рудники, остатки выживших негров контролировать. Месяца на три, для начала. Рассказывали мне, какие он драконовские порядки завел, жаловались, плакались, о былых заслугах напоминали. Зря жаловались, зря напоминали, я с ним полностью согласен - сейчас иначе нельзя. Это когда нас мало было, каждого выжившего оберегали, ценили, генофонд, мать его, берегли. Сейчас же расплодились, кроли двуногие, несокрушимым здоровьем и долголетием обзавелись, симбионты, мля. Огнестрельное ранение в живот как с добрым утром проходит, отмороженные пальцы новые вырастают. Регенерация на марше. Вот некоторых и заносит невесть куда. Поэтому Алекс прав, когда их с небес на землю роняет и потом еще раза два повторяет экзекуцию - моя школа, не ленится мальчик и это правильно. Ну да бог с ними, с бывшими моими общинниками, шевелиться надо, пить хочется неимоверно. Но не получается, давит что-то сверху на тело неподъемное.
Так, похоже, вновь дежавю, неожиданный повтор, дубль два. Сейчас я буду проверять, работают ли у меня пальцы ног, начну с мизинца и буду ждать включения визора. Одно, только, мешает - холодный высокий стакан с пивом в руке. Не было его тогда и реален он слишком. Почти ледяной, тяжелый, стекло толстое и совсем не стеклопластик по весу. И голос чужой в ухо сверлом лезет:
-Может тебе ведро поставить, подруга? Я дверь-то заперла, ельня ермолаевская не втырится - незнакомый голос потускнел, тон изменился на чуть покровительственно-презрительный - тьфу, забываю, что ты у нас из благородных, по-нашему не ботаешь! Короче, никто из мужиков не вопрется. А, семь архангелов! Не войдет никто, то есть. Блюй свободно, подруга, желчь ядовитая, оно лишнее в организме. Да и горе у тебя, тяжкое горе. Тошнит ведь? Наверняка с прибавкой, я чую. Засадил, Ленька, небось, оставил семя свое никак? Молчишь? Ну-ну, молчи, молчи. Я, же Леньку, кобеля, будто не имала по себе, будто не знаю его уговоров - 'Живем сейчас, и больше нет другого времени для нас'. То-то ты и бледная така, врачу бы тебя показать, что бы живот твой пощупал.
Сколько лет этой непрошеной матери Терезе? Полста? Двадцать? Сорок? Голос то молодой, то седой от прожитого. И вообще, кто она и где я? На прошлый кошмар не похоже - чувствую, что не просто все шевелится, а бурлит желанием наклониться к ведру или присесть над тянущей по нежным местам стылым сквозняком пахучей дыркой. Странно. Не мои это желания, чужие, от чужой личности, это я уже различаю, спасибо прошлому кошмару. Опыт, мля. Пропить его никак не получится. Пропить? Вот-вот, пропить. А не пьяный ли я до изумления? Что-то все мои симптомы схожи с тяжелым отравлением алкоголем. Значит, нужно избавить организм от токсинов, выровнять баланс жидкости, а остальным займется серый вирус и сам организм. Они, в паре, способны на разные чудеса. Страшноватые, правда, чудеса, но факт остается фактом, способны.
Тело послушно согнулось над ведром, запачканные рвотной массой губы шевельнулись, выталкивая из пустыни рта слова вопроса:
-Поссать где можно?
-Так в ведро и ссы. Я и вынесу, одна гадость. Я знаш, чё за ранетыми на японском фронте носила? Ох, не приведи Господь тебе то увидеть! Несешь, а ноги мягкие, а в глазах от запаха двоится и даже титьки обвисают! На карачках, бывало, неопытные волонтерки, шлюшки добровольные, с непривычки, до канавы ползли. А что делать? Выносить надо. Антисанитария! Доктор, из благородных, как и ты, заяснил - бактерии там, в гное, тело жруть и гнить мясо у солдатушек заставляют. Вот и несли. А если не несли, то я им помогала. За ухо хвать, по жопе раз и бегут тут же! Плевать я хотела, что 'полосатка' георгиевская у ей на платье, знаю я, как их давали - пуля вж-ж за сто аршин и нате медальку. Белые ангелочки, сучки! Пикнички с офицерьем и енералами под музыку! Ох, прости, Господи, понесло меня что-то.... Так что давай, не стесняйся, я и за тобой понесу-вынесу - голос дрогнул, что-то прозрачное, живое было сейчас в нем - доча.
