Вад Капустин
Брачное агентство «Рогнеда»
«Но не любил он, нет, не любил он меня…»
Известный русский романс ф
Это был вещий сон. Сначала все казалось совершенно реальным, но ведь белые крылья бывают у людей только во сне? Севастьян птицей кружил над городом, постепенно снижаясь к центральной улице. Прекрасный женский голос где-то вдалеке пел смутно знакомый слащавый романс, полный фальшивых слов:
Он говорил мне: «Яркой звездою
Мрачную душу ты озарила;
Ты мне надежду в сердце вселила,
Сны наполняя сладкой мечтою».
— «Мрачную душу ты озарила», — старательно повторил Севастьян, пытаясь запомнить, — а ведь девчонки точно купятся на такое! Наверное, поверит любая!
Земля резко приблизилась, и в глаза бросилась блестящая табличка из красного камня, совершенно неуместная на солидном деревянном особняке в старинном стиле.
— «Брачное агентство «Рогнеда», — прочитал Севастьян вслух. Он подлетел поближе, снижаясь.
Яркая рекламная надпись под табличкой гласила:
«Царь Соломон имел тысячу жен. У князя Владимира было восемьсот жен и наложниц. Чего же медлишь ты?».
— Чего…? Владимир? Рогнеда? Это же… — пробормотал Мясоедов, оглядываясь, но не успел озвучить догадку.
Раздался пронзительный женский крик, и вокруг вспыхнуло пламя. Запылал особняк и в ужасе закричали за изгородью дети, занялись магическим огнем деревянные дома и заборы, выскочили на улицы и забегали в панике беспомощные горожане, заголосили бабы. Над пылающим городом фантастическим кадром вырисовалось хохочущее лицо необыкновенно красивой молоденькой девчонки лет тринадцати-четырнадцати.
Мясоедов пал с неба на землю, потом вскочил и бросился сквозь толпу к пылающему особняку, сам не зная почему — повинуясь лишь интуиции сна. Крики стихли. Дверь распахнулась, и уже знакомая девчонка, приветливо улыбнувшись, сказала:
— Добро пожаловать в брачное агентство «Рогнеда».
Как она так быстро успела? Севастьян даже не успел толком осмотреться. Тренированный взгляд сразу ухватил общие детали: широкие лавки вдоль стен, глиняную печь на деревянном падрубе, стол, накрытый льняным «абрусам» — ему почему-то пришло в голову именно это белорусское слово. На полу валялась солома, по углам теснилась какая-то утварь. Иллюзия реальности была максимальной. Ему даже показалось, что пахнет кислой овчиной и хлебной закваской. На столе не хватало только миски мелкой белорусской картошки с салом и чарки самогона. Резким контрастом выделялись плакаты на стенах:
«Роупджампинг по-новополоцки! Прыжки с моста через Двину!»
«Новополоцку и Полоцку — энергоэффективные дома!».
Чушь какая-то! Мясоедов нерешительно переступил порог, и двое высоких бородатых мужиков в полотняных штанах и рубахах набросились на пришельца, пытаясь повалить на пол. Белые крылья легко подняли тело вверх, и несколько точных ударов ногами отправили нападающих в нокдаун. Но тут потолочная балка треснула, снедаемая огнем, и крыша рухнула вниз, погребая под собой всех находившихся в доме неудачников. И Мясоедов проснулся.
— Тьфу! — Севастьян встряхнулся, пытаясь изгнать из сознания остатки ночного кошмара. Далекий голос продолжал самозабвенно выводить:
То улыбался, то слезы лил он,
Но не любил он, нет, не любил он,
Ах, не любил он меня — а- а!
— Ну что? — на Мясоедова вопросительно уставились друзья.
Севастьян сообразил, что утомленный подготовкой к заседанию Ученого Совета, он вчера случайно уснул на раскладушке в отделении патруля. Навязчиво звучащий романс на самом деле слушали смотревшие по визору какой-то старый фильм девчонки-дежурные из диспетчерской Института Службы Истории.
— Вещий сон? — уверенно догадался Никита. — Научники замучили. Богодан колдует, зараза! Опять испытывает сверхсенсорный индуктор. И что же тебе приснилось?
— А какая разница? — угрюмо поинтересовался Мясоедов, сообразив, что стал объектом очередного эксперимента неугомонного начальника.
— Спешим узнать, что готовит для патруля времени Служба истории, — с усмешкой объяснил Жарко. — Мы с Никитой поразмыслили над своими последними снами и поняли, что наш дорогой шеф нашел новый способ выдавать очередные задания. Итак, что нас ждет на этот раз?
— Князь Владимир, Рогнеда, — припомнил Севка. — Кажется, десятый век, но что там случилось, не помню. Летал я там. Крылья белые. Соломон. Тысяча жен. И почему вдруг брачное агентство?
— Я бы скорее спросил, почему у тебя были крылья, — задумчиво пробормотал Сыромятин, выслушав сбивчивый пересказ событий сна. — Что-то мне это напоминает, вот только не могу сразу сообразить…
— По легенде, — объяснил Жарко, — княжна Рогнеда, дочь полоцкого князя Рогволода, известная красавица, уже в возрасте двенадцати лет желанная невеста для обоих сыновей Святослава, предпочла Ярополка, великого князя Киевского. Ну и отвергла Владимира, князя Новгородского, — будущего Крестителя Руси, Святого Владимира — заявив, что не хочет в мужья сына рабыни, каковым он и был на самом деле. Оскорблённый, Владимир с варяжским войском пришел в Полоцк, перебил половину города и изнасиловал Рогнеду в присутствии родителей и братьев, которых затем убил. Рогнеду же, что самое удивительное, после этого взял в законные жёны.
— Ничего себе история! — присвистнул Севастьян, не сдержавшись. — И это Святой!
— Святым он стал позже! — нахмурившись, одернул товарища Жарко, единственный среди патрульных историк по образованию. — А в 978 году ему было примерно лет восемнадцать.
— И что? — вскинулся Севастьян, сжав кулаки. Перед глазами встало озорное лицо красивой девчонки из вещего сна. — Рогнеде-то…!
— Угомонись, — одернул Никита. — Черт его знает, что там вообще было. Ты что, не понимаешь? Это просто легенда. Да и все святые начинали обычными грешниками.
Долго раздумывать не пришлось. В диспетчерской раздался пронзительный писк коммуникатора, и голос певицы умолк. Хорошо поставленный баритон директорского референта пригласил патрульных на совещание в кабинет руководителя Галактической службы перемещений.
— Ярчайшая страница древнерусской истории! Ну и, конечно, белорусской, разумеется. Взятие Полоцка. Крещение Руси! Князь Владимир Красное Солнышко! Святой! — восклицал Богодан, мелкими шажками меряя кабинет и размахивая короткими ручками.
— А Рогнеда? — попытался было вставить Севастьян, но его сразу же перебили.
— А Рогнеда! — лицо начальника просияло, и он, словно что-то припомнив, подбежал к письменному столу с массивной приборной доской и защелкал кнопками, не прекращая вещать, подчеркивая каждую паузу многозначительными интонациями: — Прекрасная белоруска! Трагическая судьба! Сильнейший женский характер! Прародительница нескольких европейских королевских династий! Вдумайтесь только в имена их детей: Ярослав Мудрый! Великий киевский князь, продолжатель династии Рюриковичей. Три его дочери — Елизавета, Анна и Анастасия — королевы лучших европейских домов. Второй сын Рогнеды — Изяслав Владимирович, герой известной легенды, погиб в возрасте двадцати лет, но успел прослыть мудрым и просвещенным правителем. Родоначальник новой полоцкой династии, дед Всеслава Чародея! Предок святой Евфросиньи. Да, — Богодан на секунду умолк, задумавшись. — Опять же верно — гибель полоцкого князя Рогволода — вопиющая историческая несправедливость. А удайся попытка Рогнеды из мести убить мужа? Представьте себе, что покушение закончилась удачей! Тогда христианству Руси не бывать. Мы должны вмешаться!
— О чем это он? — тихо спросил Никиту слегка растерявшийся от обилия новых имен и восклицательных знаков Мясоедов.
— На экран посмотри, — так же шепотом подсказал Сыромятин.
Приходько, наконец, перестал щелкать клавишами.
— А теперь официальная легенда. Прошу-с! — торжественно объявил он.
По боковым граням огромного информкуба, эффектно зависшего без всякой опоры над столом посреди кабинета благодаря новомодному гравитатору, поползли картинки мирной жизни какого-то древнерусского городка. Севка вопросительно поднял бровь, но Никита покачал головой и жестом показал на центральную грань, где одновременно с портретом девушки появился текст из исторической энциклопедии, озвучиваемой диктором:
— По легенде, — бестрепетно продолжал диктор, — почти десять лет спустя после полоцкой резни Рогнеда решилась отомстить и убить мужа, в то время уже ставшего великим князем киевским после расправы с Ярополком.
— Долго же она ждала, — на этот раз не удержался Сыромятин.
