Tim Powers
THE STRESS OF HER REGARD
Перевод: Старина Ёж
К черту все! Берись и делай!
― Ричард Брэнсон
Благодарю мою жену за чтение пилотной версии книги и ценные замечания по поводу различных «трапезоугольников». Ее стараниями некоторые слова в книге написаны не так, как они мне нравились, а так, как они должны писаться по правилам великого и могучего русского языка. Ныне, и присно, и во веки веков, Аминь! Так что ввести в обиход пару десятков новых слов мне, похоже, не суждено. И если где-нибудь дальше по тексту запятые стоят на положенных им местах, это также во многом ее заслуга.
Давным-давно, несколько лет назад, мое знакомство с английским языком сводилось к фразе: «How do you do? Yes, I do!»
Приступая к переводу этой книги, я преследовал две благородные цели:
• хоть немного разобраться в хитросплетениях английского языка;
• почитать Тима Пауэрса, так как новых переводов от мэтров своего дела, похоже, ожидать не приходится.
Данный перевод ― мое личное достижение на этом поприще. Не больше, не меньше.
Так что «не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет!»
Старина Ёж
P.S.
В книге много сносок, в том числе переводные и оригинальные названия различных географических мест. Кому-то такое обилие сносок может показаться чрезмерным, и отчасти так оно и есть. Я, тем не менее, советую зайти в Интернет, воспользоваться поиском (например, Google или Wikipedia) и посмотреть потрясающие виды Альпийских гор и фотографии изящных Венецианских дворцов и церквей. Так что эта книга в какой-то мере еще и путеводитель по Англии, Франции, Швейцарии и Италии ;
P.P.S.
О вопиющих неточностях перевода найденных в книге можно писать на [email protected]
Предварить книгу мне хочется отрывком из Гёте[1]
:Полночь бьет ― и взор, доселе хладный,
Заблистал, лицо оживлено,
И уста бесцветные пьют жадно
С темной кровью схожее вино…
И фиал она ему подносит,
Вместе с ней о ток багровый пьет,
Но ее объятий как ни просит,
Все она противится ― и вот…
[Вот] она к нему, ласкаясь, села:
«Жалко мучить мне тебя, но, ах
Моего когда коснешься тела,
Неземной тебя охватит страх:
Я как снег бледна,
Я как лед хладна,
Не согреюсь я в твоих руках!»…
Но, кипящей жизненною силой,
Он ее в объятья заключил:
«Ты хотя бы вышла из могилы,
Я б тебя согрел и оживил!»…
Все тесней сближает их желанье,
Уж она, припав к нему на грудь,
Пьет его горячее дыханье
И уж уст не может разомкнуть;
Юноши любовь
Ей согрела кровь,
Но не бьется сердце в ней ничуть…
С ложа, вся пряма,
Словно не сама,
Медленно подъемлется она…
«[К вам живущим из потьмы могильной
Некий рок послал меня назад],
Ваших клиров пение бессильно,
И попы напрасно мне кадят…
Знай, что смерти роковая сила
Не смогла сковать мою любовь,
Я нашла того, кого любила,
И его я высосала кровь!
И покончив с ним,
Я пойду к другим, ―
Я должна идти за жизнью вновь!»…
Посвящается Дину и Герде Кунц,
за десять лет радушной, веселой и терпеливой дружбы
и с благодарностью Грегори Санто Арена, Глории Батсфорд,
Грегори Бенфорду, Виллу Гриффину,
Дане Холм Ховард и Мэри Ховард,
К. В. Джетеру, Джефу Левину, Монике Логан,
Кэйт Пауэрс и Серене Пауэрс, Джо Стефко,
Браену М. Томсону и Тому Вайтмору
— и Полу Мохни,
за разговоры много лет подряд
под пиво в Тайндэр Бокс[2] о Перси Шелли.
Тим Пауэрс ― Автопортрет себя в образе Лорда Байрона
… yet thought must see
That eve of time when man no longer yearns,
Grown deaf before Life's Sphinx, whose lips are barred;
When from the spaces of Eternity,
Silence, a rigorous Medusa, turns
On the lost world the stress of her regard.
— Clark Ashton Smith, Sphinx and Medusa
…Пред взором мысленным скользит
Канун времен, когда впотьмах себя утратил человек,
Глухим рожденный пред безмолвным Сфинксом Жизни;
Когда из вечности глубин незримых
Неизреченная, непостижимая Медуза
На мир простерла гнет ее заботы.
— Кларк Эштон Смит, Сфинкс и Медуза
…Захвати также… новую Трость со шпагой…
(Та, что у меня была, лежит теперь где-то на дне этого озера…)
— Лорд Байрон,
к Джону Кэму Хобхаусу, 23 Июня 1816
Пока не ударил шквал, озеро Леман[3] было так спокойно, что двое мужчин, разговаривающих на носу открытой[4] парусной шлюпки, безбоязненно ставили фужеры с вином на скамью.
След от лодки, словно рябь в стакане, стоял по обеим сторонам; он тянулся к оставшейся далеко позади гавани, медленно набегал на берег по правому борту, и казалось, в ярком предзакатном свете простирался дальше через зеленые предгорья, подобно миражу скользя по скалистым испещренным снегом склонам Дент д'Ош[5].
Слуга, развалившись на одной из скамеек, читал книгу, а матросы, которым уже несколько минут не приходилось менять курс, судя по всему, задремали. Когда беседа двух путешественников на мгновение повисла, легкий ветерок с берега донес чуть слышный мелодичный перезвон далеких коровьих колокольчиков.
Мужчина, стоящий на носу лодки, пристально вглядывался в виднеющийся впереди восточный берег озера. Хотя ему было всего лишь двадцать восемь, в его курчавых каштановых с медным отливом волосах пробивалась уже ранняя седина, а на бледной коже вокруг глаз и рта залегли морщинки, выдававшие его пристрастие к иронии.
Лорд Байрон― Этот замок вон там ― Шильон, ― пояснил он своему молодому собеседнику, ― где Герцоги Савойские держали политических заключенных в подземельях ниже уровня воды. Только представь, каково это вскарабкаться наверх по покрытой влажным мхом стене и взглянуть из зарешеченного окна на все это. Он повел рукой в сторону далекой снежной безбрежности Альп.
Его друг запустил пальцы тощей руки в шевелюру густых белокурых волос и посмотрел в указанном направлении. ― Это своего рода полуостров, верно? Только большей частью посреди озера?[6] Думаю, они были рады окружающей их воде.
Лорд Байрон изумленно взглянул на Перси Шелли, снова не уверенный в том, что хотел сказать юноша. Он повстречал его здесь, в Швейцарии, меньше месяца назад, и, хотя у них было много общего, он не чувствовал, что понимает его.
Оба они удалились из Англии в добровольное изгнание. Байрон недавно сбежал от долгов и неудачной женитьбы, и, хотя это было менее известно, от скандала связанного с тем, что он прижил ребенка от своей сводной сестры Августы. Четыре года назад, после публикации большой, в значительной степени автобиографической, поэмы Паломничество Чайлда Гарольда, он стал самым прославленным английским поэтом, но общество, что превозносило его тогда, теперь осыпало его бранью. И вот, английские туристы развлекались, показывая на него пальцем, когда он мелькал на улицах, а женщины, завидев его, падали в показные обмороки.
Шелли был далеко не так известен, хотя его нападки на бытующие нормы морали иногда шокировали даже Байрона. Всего лишь двадцати четырех лет отроду он уже был исключен из Оксфорда за то, что написал памфлет в защиту атеизма. После этого его состоятельный отец отрекся от него. В довершение, Шелли бросил жену и двух детей, убежав с дочерью радикального лондонского философа Вильяма Годвина. Старик Годвин был не слишком рад увидеть, как его дочь претворяет в столь реальные действия его отвлеченные доводы в защиту свободной любви.
Байрон сомневался, что Шелли был бы действительно «рад окружающей воде». Каменные стены должно быть постоянно текли, и одному Богу известно, какое сыростное гниение окружало человека в этом месте. Что толкнуло Шелли на эти слова, было ли это простодушие или, быть может, какое-то возвышенное духовное качество, подобное тому, что заставляет божьих людей посвятить жизнь сидению на камне в пустыне?
