Иннокентий - Ал Коруд

— Кеша! Кеша, вставай, лодырь несчастный! Иннокееентий!

Да что же это такое? Откуда этот надоедливый голос? Иннокентий Петров с трудом повернулся на промятой кровати и попытался раскрыть глаза. Почему-то это простое действие у него плохо получалось.

«Оооо! Как жутко болит голова! Где он так вчера наепенился!»

Тело молодого человека никак не желало прийти в себя. Проклятое утро! Или день⁈ Осознание того, что он может опоздать на работу, и это именно в тот момент, когда ему светит повышение, придало Иннокентию сил.

— Кеша, ты опять нажрался в зю-зю? С кем пил эту гадость?

Послышался звук бренчащих по полу бутылок.

«Едрить твою налево! Мы палёнки вчера что ли надрались?»

От этой мысли стало дурно, Кеша на всякий случай повернулся набок, но желудок не желал опорожняться. Видимо, еще ночью все вышло. Тем и лучше. Но как чертовски болит голова! Он так не наепенивался со времен лихой молодости. Это тогда еще не испорченный излишествами организм радостно накидывался на все, что блестело яркими наклейками. Разные виды алкоголя, дурманящий разум кальян, легкодоступные блохастые девки.

«Как же так? Что вчера случилось?»

Наконец, Иннокентию удалось разлепить веки, и он тут же зажмурился. Из окна незакрытого занавесками больно ударило ярким светом, пришлось прикрыть глаза.

— Кеша, ты собираешься вставать? Тебя же с работы выгонят! Алкаш несчастный!

«Что же ты так громко орешь! Божечки ж ты мой. Работа! Атас! Это палево. Притвориться, что заболел? Точно, отравился!»

— Брры бруу…

Вместо слов изо рта почему-то вылетали странные звуки. Язык никак не желал выдавать правильные фразы. Да что же это такое! Иннокентий огромным усилием воли попытался подняться и со стоном упал обратно на продавленную койку. Такое впечатление, что тело напрочь отказывалось его слушаться.

«Точно, его отравили. Врача!»

Но опять вместо слов вылетели странные звуки.

После минутного провала в памяти Петров снова попытался открыть глаза и хотя бы присесть. Это ему удалось, но зрение особо не улучшилось и вместо четкого изображения перед ним маячило некое яркое пятно. Оно спросило участливым голосом:

— Кеша, с тобой все хорошо?

«Да быть не может!»

Теплая волна омыла Кешу изнутри, придав ему бодрости.

— Мама, мамочка!

Хотелось заплакать. Что за странный, но расчудесный сон. И голос мамы такой молодой! Единственного человека, которого он по-настоящему любил в жизни. Затем на Кешу буквально вылили ушат холодной воды.

— Какая я тебе к чертям мамочка! — женский голос стал заметно злее. — Нашел себе мамочку, алкаш несчастный. И что я в самом деле с тобой делаю? Ты катишься по наклонной и меня за собой тащишь.

Внезапно резкость в глазах наладилась, и Кеша увидел перед собой молодую женщину в легком летнем платье. Не в его вкусе дама, слишком уж лицо простовато, да еще с веснушками. Хотя длинные ноги, что выглядывали из-под короткого подола, очень даже ничего! Танцорша, что ли из клуба? Лимита, прогрызающая себе дорогу в огромном городе скачущей попой.

— Ты кто такая и что вообще делаешь у меня в квартире?

— Ах ты сволочь эдакая! Квартирой меня попрекает! Кто все эти месяцы говно отсюда выносил, чистил, убирал. Кормил оглоеда и обстирывал!

— Ты чего несешь, дура!

Визгливый голос «танцовщицы» бил по ушам, его начало резко подташнивать.

— Дура⁈ Тогда ищи себе другую дурочку. Я ухожу, — перед глазами Кеши замелькал палец, — и больше, Васечкин, к тебе не вернусь. Мое терпение лопнуло!

— Слава те Хоспади! Катись колбаской…

Общаться дальше со странной истеричкой у Иннокентия не было сил, и он снова рухнул обратно на постель. Разве что подушку подвинул повыше, чтобы было удобней. Антрацит твою Хибины мать, как все-таки сильно бьет солнце в глаза! Черт подери, где занавески? Стерва, мало того, что напоила, так еще и обобрала. Затем внезапно пришло осознание чего-то до ужаса странного. Это он где, вообще находится? Громко хлопнула входная дверь, Иннокентий дернулся и его резко затошнило. Как он оказался в санузле, вспомнить так и не смог. Голимые инстинкты, видимо, сработали. Пожрать, посрать и спать. Это человек может делать помимо разума. Измученный желудок чуть позже отпустило, захотелось умыться.

«Что за едрический сандаль!»

Из-за работы с людьми в автосалоне Кеша выучился выражать эмоциями более приличными словами. Даже женщин с низкой социальной ответственностью называл иначе, чем остальные. По-доброму — шалашовками. Но сейчас готов был вспомнить все полузабытые глыбы русской извечной словесности. Какого рожна в его квартире появился совмещенный санузел? И куда делось любимое джакузи? И с какого перепуга перед его физиономией стоит разбитый и древний как говно игуанодона умывальник? В каком задрищенском сортире его откопали?

Но самый большой шок случился с Петровым, когда он глянул в разбитое наискось зеркало. С той стороны стекла на него взирал совершенно незнакомый ему парень. Белобрысый, с кучерявыми патлами и дурацкими усами в виде подковы. Как у американской деревенщины. Помятый, покрасневший и жутко неприятный тип. Кеша схватил рукой за усики и отчаянно дернул их.

«Как больно! Волосы, это не парик! А лицо? Пластическая операция?»

Что происходит, где он, что с ним? На негнущихся ногах Кеша вернулся в комнату. Это точно не его студия в шестьдесят квадратов. Кухня находится дальше по коридору и крошечная, как в хрущевках. Едрить-мадрить, точно! Это обычная однокомнатная квартира в панельке, что строили лет пятьдесят назад. Он в Москве поначалу также снимал подобные «бабушкины апартаменты».

Петров кинулся к двери на балкон. Она была открыта настежь, но странность заключалась в том, что оттуда совсем не несло октябрьским холодом.

«Етишкины пассатижи!»

Это была настоящая дверь в лето. Да, прямо как старой песне «Чижа», что любили слушать родители. Залитой солнцем двор, за ним виднелись пятиэтажки, далее до боли знакомая башня «Проектного института». Его родной городок, стоящий близь Волге и тупо называющийся Заволжск. Как он сюда попал и что делает в неизвестной ему квартире? В голове набатом били проклятые вопросы, на которых у него не было ответов. Ноги не выдержали стресса и непроизвольно подогнулись. Но Кеша не привык сдаваться, он по пути заметил висящий на стуле серый пиджак. Что обычно люди носят в карманах подобных? Документы или бумажник! Паспорт, права, банковские карты. Телефон! Точно, где его телефон?

Красная книжица во внутреннем кармане нашлась. Чего? Паспорт гражданина СССР? С фотографии документа на Петрова смотрел тот самый парень, лицо которого он заметил в зеркальном отражении. Как там его эта истеричка назвала?

Васечкин Иннокентий Васильевич. 1952 года рождения.

Книжица упала пол с плохо покрашенными в ужасный коричневый цвет досками, а в глазах Петрова появился неподдельный ужас.

«Аллес, приехали!»

Иннокентий ввалился в любимый клубешник, довольный как сто обожравшихся слонов. Позади тяжелая рабочая неделя, впереди сладостные выходные. Можно оторваться по полной программе! Он плотоядно проводил взглядом группу малолеток с обтянутыми аппетитными задницами. Нет, это не его вариант. Сегодня он при деньгах и может позволить себе девочку получше. Несмотря на относительно ранний час, в клубе уже вовсю громыхала музыка, вдоль длинной стойки бара наблюдалась оживленная и так хорошо знакомая ему кутерьма. В полутьме зала были заметны первые танцующие. Вечер, пятница, самое лучшее время на Земле!

— Иннокентий, какими судьбами?

Петров живо оглянулся.

— Толян! Ты же вроде уехал?

Толян на первый взгляд выглядел все так же. Пухлый, добрый и навеселе. Они работали вместе в те годы, когда Иннокентий только осваивал столицу Великой России, встающей с колен. Золотое было времечко! Десятые, самые жирные годы, когда открывалось столько всяческих перспектив. До четырнадцатого Крымского абзаца еще далеко и при некотором вложения мозгов имелись шансы развернуться. Та шарашкина контора, в которой они тогда зашибали деньгу, закрылась через год после их ухода с огромными убытками.