Альтернатива - Евгений Игоревич Токтаев

Это не самый первый написанный мной текст, но первый, который я осмелился показать публике. По прошествии лет без слёз не взглянешь (это всего сборника касается), но пусть будет.

Рассказ написан на конкурс АИ-4, проводившийся на "Самиздате" в 2005 году. Занял там 6-е место из 33. Спустя 7 лет был переработан в роман "Круги на воде". А когда я на ФАИ начал публиковать роман "Пёс и волчица" (в третьей редакции ставший "Дезертиром"), то получил комментарий: "Это же автор знаменитого Самозванца!" Так я узнал, что "Самозванец", оказывается, широко известен в узких кругах. В начале графоманской карьеры это было очень приятно услышать. Возможно, благодаря этому всё ещё что-то пишу.

В этой битве и у Александра сломалось копье; он попросил другое у Ареты, царского стремянного, но и у того в жаркой схватке копье сломалось, и он лихо дрался оставшейся половинкой. Показав ее Александру, он попросил его обратиться к другому. Демарат коринфянин, один из «друзей», отдал ему свое копье. Александр взял его; увидев, что Мифридат, Дариев зять, выехал далеко вперед, ведя за собой всадников, образовавших как бы клин, он сам вынесся вперед и, ударив Мифридата копьем в лицо, сбросил его на землю. В это мгновение на Александра кинулся Ресак и ударил его по голове кинжалом. Он разрубил шлем, но шлем задержал удар. Александр сбросил и его на землю, копьем поразив его в грудь и пробив панцирь. Спифридат уже замахнулся сзади на Александра кинжалом, но Клит, сын Дропида, опередил его и отсек ему от самого плеча руку вместе с кинжалом. Тем временем всадники, все время переправлявшиеся, как кому приходилось, через реку, стали прибывать к Александру.

Флавий Арриан, «Поход Александра»

Весна второго года 114-й Олимпиады

Иллирия

Он видел сон. Битва, ревущая вокруг, тяжелый лошадиный храп, треск ломающихся копий, крики. Вспененная река, красная от пролитой крови. Бешеный калейдоскоп перед глазами, десятки, сотни искаженных яростью лиц.

Вороной широколобый жеребец, верный друг, нес его на острие атакующего клина к стягам с золотым человекоорлом, к стене конных воинов в богатых одеждах, достойных пасть от руки величайшего героя.

«Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына!»

Песня звенела в ушах, заглушая все прочие звуки. Опьяненный диким восторгом он не слышал голоса мудрости испытанных воинов и вождей.

«Опасно приступать к этому делу: нельзя ведь вести войско через реку вытянутым строем. Видно, как тут много глубоких мест, а сами берега, — ты видишь, как они высоки и обрывисты».

Он смеется.

«Я переправлюсь. Этого требует и слава македонцев, и мое пренебрежение к опасности!»

Ломается копье, ему подают другое и он снова бьет. Бьет прямиком в бородатые, ревущие, брызжущие слюной лица варваров, свергая их одного за другим. Он ломит их строй, неудержимо, не оглядываясь, рвется вперед. Не оглядываясь…

Клинок, взмывающий над головой…

«Нет! Клит!..»

Кроваво-красная молния вспыхивает перед глазами. Звенящая тишина…

— Клит!

Мальчик открыл глаза. Мягкий неяркий свет маслянного светильника резанул внезапной болью, словно был тысячью солнц. Сведенные судорогой холодные пальцы сжимают край тонкого шерстяного покрывала, будто поводья. Мышцы дрожат в ознобе. Сквозь плотную, застилающую глаза пелену, проступают огненные сполохи. Они кружатся в призрачном хороводе, стирая зыбкую грань меж явью и полусном.

«Сон»

Замерев без движения на десяток ударов затихающей пляски сердца, он сел в постели, отбросив рывком покрывало. Провел ладонью по пылающему лицу, стирая липкий пот. Скрипнула дверь.

— Лежи, не вставай.

Мягкий женский голос подействовал успокаивающе. Мальчик откинулся на свернутую овечью шкуру, служившую подушкой. Женщина присела рядом, на край постели.

— Ты снова кричал во сне. А потом смеялся. Таким страшным, чужим голосом. Я не могла спать, боялась, что боги заберут твой разум. Скажи, ты опять видел его?

— Да… И нет. Я сам был им. Все так, как рассказывали дед и Архелай. Странно. Все лица размыты, словно в тумане.

— Ты и не мог видеть лиц. — Меда положила ладонь на горячий лоб сына, отвернулась во тьму, чтобы он не мог видеть ее искаженной болью лицо.

«О, Александр! Шестнадцать лет я не вижу твоего лица. Прах твой скрыт от взоров людей в золотой урне. Погребен в Эгах, древней столице македонских царей, рядом с прахом Филиппа. Зачем твоя тень возвратилась? Зачем ты мучаешь своего сына, зачем ты мучаешь меня?»

Меда, княжна Меда. Как она смотрела на него… Герой Херонеи, он был молод, красив, словно Аполлон. Он был окружен преданными друзьями, столь же молодыми, прекрасными и могучими.

Князь тавлантиев Главк не препятствовал той мимолетной искре, что пробежала меж его дочерью и наследником Македонского царства. Даже не царь, лишь вождь горного козьего княжества, он не требовал свадьбы, ему было довольно и того, что род его продолжится кровью могучих македонских царей, поставивших на колени Элладу. А Александр? Какие думы терзали его в объятиях Меды? Изгнанник, проклятый своим отцом. Старший сын царя, он не знал, чем обернется для него следующий день. Переживет ли он его. Слишком страшит македонян дикая ненависть Олимпиады, его матери. Слишком много претендентов на престол. Он, Александр, законный, рожденный в браке, сын и наследник царя Филиппа. Законный ли?

Предаваясь любви с дочерью Главка, он почти не думал о ней. Воспоминание жгло его душу.

Зал, освещенный сотнями факелов, украшенный гирляндами цветов. Кругом полно людей, они веселятся, пьют вино, поют песни. Высокий, мощного сложения человек, встает с ложа, поднимает кубок для здравницы:

«Македоняне, просите богов благословить чрево вашей царицы и подарить стране законного наследника престола!»

Вспышка!

«А меня ты считаешь незаконным, негодяй?!»

Тяжелый золотой кубок летит в ненавистное лицо. Чернобородый, богато одетый одноглазый хромец, со сведенным от ярости лицом, выхватывает меч, бросается вперед, но запутавшись в полах одежды, падает на пол.

«Смотрите, друзья, мой отец хочет идти из Европы в Азию, а не может дойти от стола до стола!»

Александр недолго пробыл в Иллирии. Демарат-коринфянин, один из ближайших друзей, воздвиг хрупкий мост примирения между отцом и сыном. Александр возвратился в Пеллу. Надолго Меда запомнила его прощальный взгляд, полный холодного равнодушия. Мысли царевича были далеко…

Больше Меда не видела Александра. А для него вскоре все изменилось.

«Видишь, бык увенчан. Конец близок. Жертвоприноситель готов».

Слова пифии, предвещавшие, как думали все, скорую гибель Персидского царства под ножом Филиппа-жертвоприносителя, обернулись смертью македонского царя. И