План Диссертанта - Александр Михайлович Бруссуев

Потребовалось всего несколько дней, чтобы получить разрешение на пребывание в Финляндии столь долго, сколько гражданин Канады мог себе позволить. Джон Хоуп этим не ограничился — стоило уезжать из Северной Америки, чтобы осесть в Хельсинки! Он приобрел дом между Савонлинной и Йоэнсуу, где был лес, было озеро и не было соседей. Это тоже не заняло много времени. Банковский счет, все еще солидный, позволял решать вопросы оперативно и всегда удовлетворительно.

Больше времени отняла нерешительность перед дверями телеграфа, где, как это было раньше, располагались телефонные аппараты, связанные с телефонистками. Мужчин-телефонистов в природе не существовало. Разве что в правительственной или военной связи. Но ими можно было пренебречь.

Потребовалась вся решительность, чтобы продиктовать безразличной дамочке за круглым стеклянным окошком номер телефона и потом ждать, присев на жесткое кресло в зале, полного случайными людьми. Случайные люди ходили туда-сюда и, в основном, глазели друг на друга. Временами кто-то исчезал за тяжелой дверью переговорной кабинки на несколько минут, и потом уже, радостный, или озабоченный, уходил прочь, не оглядываясь.

— Мистер Хоуп, Канада на связи, тринадцатая кабинка, — бесстрастный голос по громкой связи успел повторить объявление второй раз, прежде, чем он отреагировал.

Никто на него внимания не обратил, разве что походя: подумаешь — Канада, вот если бы с Советским Союзом — это было бы событие.

— Але, — сказал Джон Хоуп в трубку. — Здравствуй.

— Здравствуй, — ответила ему трубка женским голосом, в который потрескиванием и легким фоном встряли тысячи километров телефонных проводов.

— Кое-что изменилось, — сказал он. — Хочу, чтобы ты приехала.

— Надолго?

— Мы это решим.

На несколько долгих секунд последовало молчание, только посторонние шумы пытались что-то донести до человеческого уха — что-то неразборчивое и невнятное, с чем, пожалуй, и сам Никола Тесла не разобрался бы.

— Я приеду, — наконец, сказал женский голос. — И больше никуда не уеду. Ты меня понял, Тойво Антикайнен?

— Я тебя понял, Лииса, — ответил Тойво. — Больше не надо никуда уезжать.

Он вышел из переговорной кабинки, убедившись, что никому нет никакого дела до какого-то пожилого человека из Канады, и вышел на не совсем оживленную улицу.

Больше не надо никуда уезжать.

Однажды один мудрец сказал что-то очень мудрое: «Если человек восстает против мира — ставьте на мир». Лицо бы этому мудрецу набить. Вряд ли под словом «мир» он понимал природу-матушку, либо космос, либо все созданное Господом мироздание. Скорее всего — самое подлое устроение человеческое, то есть, государство. Государство всегда рухнет, потому что упирается в одного отдельно взятого человека. Зато тут же на его месте появляется другое. И человек другой.

Едва только со всех дверей загрохотали подбитые коваными гвоздями сапоги, а возле каждого окна выросло по мундиру с револьвером наизготовку, Тойво поднял руки вверх. Вот такое, значит, празднование Великой Октябрьской Социалистической революции. Сопротивление бессмысленно.

Хотелось надеяться, что бить будут не очень долго. И лучше бы как-то не по голове и иным жизненно важным органам. Но тут уж, как повезет.

Антикайнен не впал в панику, им не одолела ярость или иное проявление отчаянья — он замер. Все, что дальше происходило вокруг, вроде бы творилось и не с ним вовсе.

Люди в мундирах мельтешили, задавали какие-то вопросы, кричали какие-то угрозы, били его кулаками по животу и по лицу — но не так, чтобы очень профессионально. Больно, конечно, но терпимо.

Тойво понимал одно: это арест.

И из этого следовало, что он теперь один против этого мира. Но один — это не значит: сломлен, раздавлен и низложен до уровня пресмыкающегося. Важно не повестись на провокацию, важно все осознавать. А для этого требуется время. Поэтому лучший вариант в нынешнем положении — молчание. Не реагировать на внешние раздражители, а внутренние заставить замереть.

Он не помнил, как его вывезли из дома Лейно, не помнил дорогу в крепость, не помнил своего обыска. Разум включился всего на несколько мгновений, когда Тойво зафиксировал количество ступенек и поворотов до своей одиночной камеры. И сразу же отключился обратно, потому что какие-то люди лезли с расспросами, какие-то щелкали вспышками на фотоаппаратах-лейках и прочее-прочее.

Тойво не испытывал по поводу своего ареста никаких иллюзий. Уж если о задержании Адольфа Тайми газеты раструбили, как об одной из самых успешных операций государства в защите себя, любимого, то в отношении его будет применен другой термин: «самая успешная из всех успешных операций». Следовательно, в ближайшее время он будет средоточием всего зла, что может быть в независимой Финляндии.

Его будут искренне ненавидеть все обыватели, его будут уничтожать, морально и физически, все вертухаи, все прокуроры, все полицаи и все прочие, так называемые, «силовики».

Ну, а раз такое положение изменить нельзя никоим образом, то на нем не стоит зацикливаться. Пусть все проходит мимо.

Они могут лишить его жизни, раз уже лишили свободы, но и только. Поэтому очень важно оставаться верным себе и продолжать верить в себя: ничто из его поступков не достойно быть вне морали. Ну, а то, как они преподносят это общественности — как раз и есть аморально, потому что замешано на лжи.

Тойво оставался спокоен и глух к любым угрозам, уговорам и обещаниям.

К нему уже через неделю после заточения были применены методы физического воздействия. Как говорили, в виде исключения. Конечно, никто за пределами тюрьмы об этом догадаться не должен, потому что в цивилизованном мире так не поступают.

Этим решением официальные власти не только связали себе руки, но и развязали руки самому Антикайнену. Фигурально, конечно.

Когда Тойво били, он не кричал.

На самом деле все