— Уж не жар ли у тебя? Какой-то ты странный сегодня… — промолвила она, с удивлением глядя на отскочившего назад Сашку. — Нигде ничего не болит? — Сашка отрицательно помотал головой. Откуда-то из бесчисленных складок широкой юбки она извлекла леденец и протянула его Сашке. — На, батюшка, петушок. Покушай. Сладкий…
Сам не зная, зачем он это делает, он взял у нее из рук красного карамельного петуха, сидевшего на гладко оструганной палочке, и лизнул его. И вкусом своим (вкусом пережженного сахара), и внешним видом петух точь-в-точь походил на те леденцы, которые в годы раннего Сашкиного детства продавали у станций метро подозрительного вида личности. Регулярно он канючил, упрашивая мать купить леденец, и столь же регулярно получал отказ. Сашка вновь лизнул приторно-сладкий леденец.
— Ну вот и молодец, — непонятно чему обрадовалась тетка. — Заболталась я с тобой, Тимоша, а мне еще с обедом хлопотать. Вон солнце уже как высоко. — Сашка задрал голову вверх — солнце действительно стояло в зените. Тетка неожиданно погрозила ему пальцем. — Но ты, батюшка, смотри, один со двора никуда не ходи, раз уж отстал от мальчишек… Не пойдешь? — Он отрицательно помотал головой. — Молодец… Поспешу я.
Она подхватила свою длинную юбку (ни дать ни взять участница фольклорного ансамбля песни и пляски в полном концертном облачении) и спорым шагом, чуть ли не бегом направилась к… Только теперь Сашка рассмотрел строение, перед которым он увидел эту странно одетую женщину. Большущий домина с крытой верандой, тянущейся по периметру всего второго этажа. На веранду ведет высокое крыльцо с шатровой крышей. Первый этаж сложен из белого камня, а второй — бревенчатый. Крыша, вся изломанная шатрами, бочками и причудливыми переходами, казалась (впрочем, как и весь дом) взятой из какой-то сказки. Справа от дома, чуть поодаль, тянулись вдоль наезженной грунтовой дороги какие-то хозпостройки, флигеля… И тоже поставлены не как-нибудь, а с придумкой, со вкусом. Слева, километрах в полутора виднелась деревня, за деревней — лес. Дорога же от деревни, мимо дома, мимо хозпостроек бежала вниз, к неширокой речке, перебрасывалась мостом на ту сторону и терялась в большом хлебном поле.
«Какой-то любитель русской старины дачку себе отгрохал в таком чудном месте, — подумал Сашка. — Впрочем, сейчас и не такое можно увидеть. Но… Как меня сюда занесло?»
Он прекрасно помнил все события последнего времени: и последние дни армейской службы, и возвращение домой на поезде «Адлер-Санкт-Петербург», и… Стоп! А вот домой-то он как раз и не доехал. В поезде он встретил мужика, представившегося старинным другом и сослуживцем отца. Мужик обещал ему рассказать об обстоятельствах гибели отца. Сашка позвонил матери, сказал, что на какое-то время задержится, и сошел с поезда в Москве. «А кстати, — вспомнил он, — где мой телефон?» Обнаружив, что до сих пор держит в руках леденец, Сашка, брезгливо поморщившись, отшвырнул его в сторону. Он полез в задний карман джинсов за телефоном и только тут обнаружил, что одет в длинную, чуть не до полу, хламиду без рукавов. Раздвинув в стороны полы пресловутой хламиды, Сашка внимательно оглядел себя. Белая рубаха без пуговиц и красные штаны — это, конечно, круто. Но красные сапожки с короткими голенищами и загнутыми кверху носами — это вообще жесть. Пошарив по себе руками, он наконец-то нашел карман и запустил туда руку, но вместо телефона извлек оттуда еще один липкий леденец. Этот, в отличие от только что выброшенного, был уже наполовину обсосан.
Что все это значило, было для Сашки полнейшей загадкой. Еще больше изумился он, когда из дома выбежала босая девица, одетая в длинное прямое платье, и, ухватив его за руку, со словами: «Трапезничать, батюшка Тимофей Васильевич, государыня-матушка ждут», — потащила его в дом. Она повела его через первый этаж; через кухню, подсобные помещения, потом по узкой крутой лестнице. Не столько симпатичная мордашка и гибкий, соблазнительный стан, сколько длинная (аж до самой попы), в руку толщиной коса и мелькающие из-под длинного подола голые ступни раззадорили Сашку до чрезвычайности. Он крепко сжал ладонь девицы в своей и, резко притянув ее к себе, притиснул к стенке, жадно шаря другой рукой по ее аппетитному телу.
— Слышь, тебя как зовут-то? — хрипло зашептал он, почти касаясь губами самого ее ушка.
— Фленушкой, государь, — так же шепотом ответила она.
В ее глазах не было ни испуга, ни возмущения. А вот удивление Сашкиными действиями прямо-таки читалось на ее простодушной мордашке. Огорошенный такой реакцией, Сашка несколько ослабил натиск, сообразив, что в данной ситуации он больше похож на насильника, чем на нежно влюбленного, пытающегося добиться расположения у объекта своей страсти.
— Слышь, Фленушка, ну его, этот обед. Пойдем лучше к тебе. — Долгие месяцы армейской службы отразились-таки на Сашкиных способностях к общению с противоположным полом. Прорываться к цели он теперь мог только кратчайшим путем.
— Что вы, батюшка, что вы… Нельзя обед пропускать. Матушка вас заругает. Да и меня Манефа-ключница прибьет… — зашептала она. — Я лучше сегодня ночью к вам сама приду.
Обнадеженный ее обещанием, Сашка попытался сорвать с ее губ поцелуй, но лишь мазнул губами по румяной, как персик, щечке. Фленушка увернулась и потащила его за руку наверх.
Большую часть комнаты, в которую они вошли (дверной проем был так низок, что Сашке пришлось пригибаться), занимал длинный, покрытый скатертью стол. Во главе стола сидела нестарая еще, властного вида женщина. Рядом с ней — девчушка и пацан — погодки, совсем мелкие. Чуть поодаль, прямо напротив двери, — парень лет двадцати пяти с русой ухоженной бородкой и девчонка где-то тех же годов. Полувзгляда на нее было достаточно, чтобы определить ее место в здешней иерархии — невестка. Фленушка споро перекрестилась на красный угол и поклонилась в пояс. Сашка на автомате (значит, в этой игре такие правила) повторил за ней, лишь в пояс кланяться не стал, а всего лишь учтиво склонил голову.
— Подойди, Тимоша, поздоровайся с матушкой, — сказала властная женщина и протянула для поцелуя унизанную перстнями руку.
Сашка только открыл рот, чтобы заявить, что он никакой не Тимоша и что здесь, вообще, путаница какая-то, но тут его легонечко толкнула в бок Фленушка, и он вспомнил, что на сегодняшнюю ночь у него назначено с ней свидание, а если начать разбираться и объяснять, что ты не тот, за кого тебя здесь принимают, то можно запросто вылететь из этого дома и остаться и без свидания, и без обеда с ужином в придачу. Он подошел и, поцеловав протянутую руку, сказал:
— Здравствуйте, государыня-матушка.
