— Что значит «заставляет»? Это же моя собственная родная бабушка. Если я ей не помогу, то кто же тогда поможет?
— Ты могла позвонить по телефону доверия, ведь я всем вам давала листочки с телефонами, по которым можно позвонить в сложных ситуациях. Где у тебя этот листочек?
— Ммм… Простите, я, кажется, потеряла его. Извините.
— Ничего страшного, Света, у меня с собой ещё есть. Вот, возьми, пожалуйста. И не стесняйся звонить в любое время суток, тебе обязательно помогут, обязательно.
— Спасибо. Так я пойду?
— Постой. Света, я хочу помочь тебе. Понимаешь, твоя мама поступает нехорошо, заставляя тебя ухаживать за больной старушкой. Это ведь в чистом виде использование детского труда и грубое нарушение твоих прав, Света.
— Да?
— Да. Обязательно позвони по телефону доверия и расскажи об этом вопиющем случае. И о том, что дома у вас кушать нечего, тоже расскажи. Тебе наверняка придут на помощь.
— Ага. Спасибо.
— Погоди ещё минутку. У тебя очень красивая шапочка. Откуда такая?
— Бабушка связала. Когда она ещё… ну, до болезни.
— Замечательная шапочка. Можно я её сфотографирую?
— Шапочку? Да пожалуйста, фотографируйте. От неё не убудет.
— Нет-нет, не нужно снимать, я её прямо на тебе сфотографирую. Улыбнись!.. Оп, вот и всё, снято. А теперь отойди на пару шагов, я ещё и общий снимок сделаю. Вон, к дереву встань. Да, вот так. Оп! Готово. Всё, Света, спасибо. Можешь идти.
— До свидания.
— До свидания, Света. До скорого свидания.
Помахивая пакетом с сосиской и полудесятком битых яиц, Света шла домой и думала об этой странной женщине. Она казалась Свете ненормальной. Какие-то глупые вопросы задаёт. Мама заставляет её ухаживать за бабушкой. Заставляет. Да что за чушь! Да вот только попробовала бы мама запретить ей прийти помочь бабушке, Света такой скандал бы учинила — мама не горюй. К счастью, Светиной маме такие глупости в голову не приходили, и бабе Лене она всегда помогала вместе со Светой.
А женщина в красивой шубе задумчиво смотрела вслед удавшейся Свете. Затем, когда девочка уже почти скрылась из вида, женщина перевела взгляд на экран телефона, которым снимала Свету. С экрана на неё смотрело улыбающееся лицо девчонки в красной вязаной шапочке. Красивая девчонка. Красивая. Женщина улыбнулась и с негромким щелчком захлопнула крышку своего телефона…
— О, ты переоделся уже? — спрашивает меня Ленка, едва ввалившись в квартиру.
— Переоделся.
— Высохло всё?
— Да, спасибо.
— Тогда пошли, двадцать минут осталось. Я и так с физры сбежала, чтобы отправить тебя.
— Лена, — неуверенно говорю я.
— Пошли, не тормози. Тут не холодно в подъезде у нас, не замёрзнешь.
— Лена, так когда коммунизм-то построили? Ну скажи, что тебе, жалко, что ли?
— Не скажу. Это мы построил, а не вы. Советовать — только хуже делать. А это ещё что у тебя такое? — Ленка тыкает пальцем в висящий у меня на груди солнечный значок. — Фу! Где ты взял это?
— В прошлом году мне Лотар подарил, когда я в Крым ездил. Я в пионерлагере был, а он с отцом приезжал. Отец у него по торговой части, приезжал контролировать, как зерно отгружают наши для Германии. И взял Лотара с собой. Я на пляже с ним познакомился.
— И он подарил тебе эту гадость? Выброси немедленно!
— Это не гадость. Лотар говорил, что это очень хороший знак — символ добра, Солнца и плодородия.
— Чушь!
— Ничего не чушь! Я сам читал про это в нашей библиотеке.
— Ну, может он и был таким. А потом стал… у нас его называют… не скажу, как называют. Не нужно тебе этого знать. Побежали в подвал!
— У вас его называют «свастика», Лена.
— Чего? А ты откуда знаешь?
— Я не только это знаю.
— И что ещё ты знаешь?
— Много чего. Вот, я даже на бумажку выписал. Извини, твои карандаши взял. Я знаю, например, что случится 22 июня 1941 года. Знаю, что Гитлер отравится 30 апреля 1945 года. И теперь знаю ещё, почему ты советовала мне бежать из Ленинграда не позднее середины июня следующего года. Вчера я считал такой твой совет девчачьей глупостью, но теперь я так не считаю.
— Бля, — Ленка роняет из рук свой рюкзачок и медленно сползает спиной по дверному косяку. Сидя на корточках и привалившись спиной к двери, она подняла на меня свои глаза и поражённо спросила: — Откуда??
— Она в кухне вместе с кастрюлями лежала.
— Чёрт! Я виновата, нужно было лучше прятать. Поленилась. А что за музыка там?
— Твой телевизор, который на столе, показывает Змея-Горыныча и играет музыку.
— Ты чего, комп врубить смог?!
— Я не питекантроп, я человек. Там всё просто было.
— А пароль? Ведь пароль на вход стоял!
Я пожал плечами и развёл руками.
— Ну, я и дура! Ведь читала, читала, что слово «пароль» нельзя назначать паролем. Думала, это такой старый и избитый косяк, что на него никто не поведётся. Ни один идиот не сможет предположить, что на свете ещё такие дуры остались, кто «пароль» на самом деле назначает паролем. Да, такое никто не предположит. Кроме питекантропа.
— Я не питекантроп.
— Извини. Слушай, а ты там ничего больше не открывал? По папкам мне на столе не лазил?
— По каким папкам?
— Ну… по каким-нибудь, — Лена отчего-то смутилась и даже слегка покраснела. — Не лазил?
— У тебя там нет никаких папок. И вообще, я только карандаши взял и листок из старой тетрадки вырвал. Тетрадка старая, кажется, ты её под черновики используешь. А папок не было.
— Да я не про эти папки. На рабочем столе папки с файлами.
— Лен, у тебя в комнате всего один стол. И папок на нём нет.
— А, ну да. А картинки на экране… всё нормально, ничего странного?
— Там сначала твоё лицо было, а потом почему-то Змей-Горыныч прилетел.
— Это ты игрушку запустил.
— А чего она такая страшная?
— Страшная? Это ты страшного не видел. Было бы больше времени, я бы вступительный ролик показала тебе. Вот там страшно! Значит, не видел ничего?
— Нет.
— Вот и славно, — сказала Лена и буркнула под нос, что кое-куда дополнительный пароль поставит сегодня же. А то вдруг ещё кто так войдёт без спроса.
— А что за картинки-то?
— Да ерунда, забей, проехали.
— Чего забить?
— Проехали, говорю. Не видел, вот и славно, тебе там всё равно смотреть не на что.
— Почему?
— Потому что ты парень. Парни такое не смотрят. Если они нормальные, конечно.
— ?
— Всё, мы опаздываем. Надевай ботинки.
— А как же, — показываю я Лене листочек с датами, выписанными из словаря.
— Что мы можем? Хочешь поиграть в прогрессора? Валяй, я не возьмусь. Напиши письмо товарищу Сталину. Он тебя в Москву выпишет, будешь в Кремле жить. Главным Аналитиком станешь. Или, что вероятнее, в палату с мягкими стенами определит. А скорее всего, до него письмо просто не дойдёт, кто-то из подчинённых Поскрёбышева посмеётся немного, да в помойку и выбросит его.
