Военный комиссар двадцать второго истребительного авиаполка двадцать третьей смешанной авиабригады Забайкальского военного округа старший политрук Калачев слыл человеком строгим, но справедливым.
До армии он жил в Ленинграде и работал слесарем на заводе "Красный путиловец", том самом, знаменитом Путиловском заводе, рабочие которого брали Зимний дворец в далеком семнадцатом году. Рабочая закалка осталась у Калачева на всю жизнь.
По комсомольской путёвке он поступил на учёбу в Ленинградскую военно-теоретическую школу ВВС, а в декабре тридцать четвертого окончил военную школу лётчиков в городе Энгельсе, что на Волге.
Службу Калачев знал. Потому что прошел все ступени служебной лестницы. Был младшим, а затем старшим летчиком, командовал звеном, потом был заместителем командира истребительной эскадрильи.
Красная комиссарская звезда на рукаве появилась у него совсем недавно. Военкомом полка его назначили всего три месяца назад. При этом был учтен и большой партийный стаж, и настоящий командирский авторитет, который, несмотря на молодость, а было ему всего двадцать восемь, Калачев уже успел заработать.
За дело он брался круто и спуску никому не давал. Летчики очень быстро признали вожака в этом невысоком, но крепком, блондине со стальным взглядом.
Когда Калачев спрыгнул с крыла, Владимир решился. Он подошел к военкому и приложил руку к козырьку буденовки:
— Разрешите обратиться, товарищ старший политрук!
Калачев снял летный шлем, достал из кабины фуражку, и надел ее, автоматически проверив ребром ладони, правильно ли она сидит:
— Обращайтесь!
— Младший летчик Пономарев!.. Только какой я летчик. Мне и летать-то не дают…
— Что значит – не дают? — нахмурился Калачев.
— Да, вот… Назначен "вечным" дежурным, товарищ старший политрук… — потупился Владимир.
— Смирно! — подбежал к самолету комзвена Пьянков, и лихо откозырял. — Товарищ военный комиссар полка, первая эскадрилья выполняет плановые полеты на отработку пилотажа в зоне! Происшествий нет! Командир звена лейтенант Пьянков!
Калачев поднес руку к фуражке, отдавая честь, и скомандовал:
— Вольно!
— Вольно! — отрепетовал Пьянков.
— Здравствуйте, товарищ лейтенант. — Калачев снял краги и протянул ему руку.
— Здравствуйте, товарищ старший политрук! — пожал крепкую ладонь Пьянков.
— Подмените-ка дежурного по старту, лейтенант. Он мне нужен, — сказал Калачев.
— Есть!
— За мной! — военком махнул Владимиру рукой и направился в штаб эскадрильи.
Иванищева он знал х о р о ш о. Еще по прежним временам, когда оба были замкомэска в этом же полку…
Григорию Аникиевичу Иванищеву было уже тридцать пять, но он все еще ходил в капитанах. И это, когда кругом люди росли в званиях, как грибы после дождя.
А дело было в том, что грамотность у Иванищева хромала на все четыре копыта.
Родился и вырос он в глухой сибирской деревушке. Сначала батрачил на односельчан, а потом работал чернорабочим в Омском железнодорожном депо. Пару зим проучился в церковноприходской школе. Она, да еще полковая школа младших командиров в кавалерийском полку – вот и все его университеты. Впрочем, в партию большевиков отделкому Иванищеву это вступить не помешало, а даже наоборот.
В армию его призвали в двадцать пятом году, когда был принят Закон о военной службе. Однако в конце двадцатых демобилизовали из-за полной бестолковости.
Он вернулся в Омск и устроился работать конюхом. Лошадей Иванищев понимал и любил с детства. Он и по сей день работал бы на конюшне, если бы не случайная встреча с земляком, которая повернула его жизнь в другую сторону.
Всем своим положением Иванищев был целиком обязан одному человеку – Федору Тимофеевичу Куцепалову.
Когда они однажды нос к носу столкнулись на привокзальной площади, то сразу узнали друг друга, хотя давным-давно не виделись. Были они одногодками и когда-то вместе гоняли лошадей в ночное. Но Иванищев до сих пор лошадям хвосты крутил, а Куцепалов был уже командиром отдельного авиаотряда и носил четыре квадрата на петлицах.
После очередной поллитры, распитой за встречу старых друзей, он неожиданно предложил Иванищеву вернуться в кадры Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Причем, не просто вернуться в армию, а поступить в военно-воздушные силы!
Куцепалов призывался одновременно с Иванищевым. И служили они тоже вместе. В тридцать девятом Мелекесско-Пугачевском кавалерийском полку второй бригады седьмой Самарской кавалерийской дивизии имени Английского пролетариата. Вместе учились они и в полковой школе. А затем командовали кавалерийскими взводами в одном эскадроне.
Потом, правда, их пути разошлись. В двадцать девятом году одного демобилизовали, а другого перевели в авиацию. Весной тридцатого Куцепалов окончил первую военную школу летчиков имени товарища Мясникова в Каче. А уже через полгода его назначили командиром звена…
Аргументы в пользу своей идеи Куцепалов приводил очень убедительные.
И действительно, биография у Григория Иванищева была самая, что ни на есть подходящая. Происхождение – пролетарское. Опять же – партбилет в кармане. Десять лет партийного стажа – это вам не хухры-мухры! И, вообще, все как по заказу! Бывший красный командир! Кавалерист! Полковую школу окончил? Окончил! Эскадроном командовал? Командовал! Осталось только летать выучиться. Все остальное Куцепалов брал на себя.
Иванищев еще с детских лет привык, что тот во всем верховодит. Поэтому, когда была допита следующая бутылка, махнул рукой и согласился.
На другой день он пошел в райком партии и выпросил путевку в аэроклуб. С горем пополам его окончив, Иванищев получил пилотское свидетельство, сел в поезд и направился прямиком к Куцепалову, который принял друга дорогого с распростертыми объятиями, оформил необходимые бумаги и со всеми обо всем договорился.
Через месяц новоиспеченный командир звена Иванищев вступил в должность, а через год, после введения в Красной Армии персональных званий получил воинское звание старший лейтенант…
То, что военкомом назначили не его, а Калачева, у которого партийный стаж был почти вдвое короче, Иванищев воспринял болезненно. Майор Куцепалов, временно исполнявший обязанности командира бригады, но пока еще не утвержденный в новой должности, ничем не мог помочь старому другу. Но клятвенно обещал при первой же возможности замолвить наверху за него словечко…
Калачев посмотрел на молодого летчика, идущего на полшага позади, и подумал, что, Иванищев явно парня за что-то невзлюбил. На него это было похоже. Невзлюбил человека и затирает теперь. Дурит, пользуясь отдаленностью от полка.
