Теперь наш фонд собрался купить банк. Вернее, несколько банков. Два в Европе и пару в Штатах. Затем настала бы очередь страховых компаний и консалтинговых агентств: аудит, юридические услуги и весь остальной букет, сопровождающий цивилизованный бизнес. Потом на очереди стояла маленькая биржа — с введением правил, к которым все остальные придут лет через двадцать.
— Отказать мистеру Дженкинсу. Что-нибудь в Норфолке есть?
— На кой черт тебе сдался этот Норфолк? — спросил его наш новый бизнес-консультант Ронни Маккой, часто шутивший над своей фамилией, отзываясь по телефону «Real McCoy (английская идиома, переводится вроде как „подлинная вещь“) у аппарата».
Наш консультант давно разменял пятый десяток, носил темную «сутенерскую» бородку, имел обыкновение смотреть на людей «рыбьим» взглядом законченного идиота, но вопреки производимому впечатлению недалекого пижона, был очень неглуп и прекрасно информирован. И при этом справедливо считал себя настоящим знатоком финансовых учреждений Восточного побережья — он знал все и обо всем: истинная бродячая энциклопедия.
Нашли мы его буквально по объявлению в газете Investor's Daily. Вернее, там была его статья, где он проводил сравнительный анализ между традиционными банками Европы и новейшими достижениями банковского дела в Америке. Под статьей редактор разместил координаты автора — для обратной связи, ими мы и воспользовались, сведя знакомство с восходящей звездой финансовой журналистики. До того, как он стал печататься в журналах, Ронни успел почитать лекции в пяти университетах, принять участие в паре избирательных компаний сенаторов, и произвел на нас неизгладимое впечатление. Его беда состояла лишь в том, что никогда прежде в его руки не попадалась сколь-нибудь значительная сумма. Поэтому в первую же встречу мы договорились о применении его познаний на практике: мы финансируем, он реализует.
— Хэмптон-Роудс. Чесапикский залив. Самый крупный порт. Рукой подать до Вашингтона и аэропорта Даллеса. Там должны водиться крупные рыбы.
— Зак, мальчик мой, — когда кто-то начинал, по мнению мистера Маккоя, нести откровенную ахинею, старина Ронни становился умильно-ласков. — В Хэмптон-Роудс действительно есть крупные рыбы — докеры, весом под четыреста фунтов, их жены самую чуточку поменьше. Ты желаешь вести дела с ними?
— С женами докеров? Нет, Ронни, мне нужны акулы из правительства, Конгресса, Уолл-стрит. Чтобы можно было непринужденно встретиться за чашкой кофе, или на поляне для гольфа.
— Кто тебя учил разговаривать? — внезапно озадачился Ронни. — Ты разговариваешь не как финансист, а как бросивший школу подросток с мексиканской границы.
Я видел, как Захара начинает раздражать этот самоуверенный мистер Маккой. Я сам не любил, когда меня тыкали носом в очевидные вещи, но Майцев от подобного буквально сатанел.
— Ронни, дружище, мы очень ценим твою заботу, но тебе нужна работа, которую мы тебе предложили, или ты решил побыть логопедом? — ядовито осведомился Захар. — Если так, то давай пересмотрим наше соглашение по оплате. Не двести долларов в час, что предусматривает твой статус финансового консультанта, а всего двадцать, для логопеда и это — с избытком. Годится?
— Знаете, мистер Майнце, с вашими деньгами вы можете разговаривать хоть на суахили или щелкать языком как бушмены — вас поймут, — отыграл немного назад Маккой. — В конце концов, на Уолл-Стрит, одиннадцать (адрес Нью-Йоркской фондовой биржи) орут подчас настоящие шифровки. И никого это не беспокоит. Так на чем мы остановились?
— На Норфолке, — буркнул Захар и вышел за дверь.
— Не в духе сегодня мистер Майнце? — спросил у меня Маккой. И не получив ответа, как ни в чем не бывало продолжил: — Банки Норфолка не годятся. Это маленькие учреждения, известные только в самом Норфолке.
Мы обсуждали горячий вопрос уже три часа — Ронни был доволен: время шло, заработок рос.
Остановились на двух небольших банках из Кливленда. Оба были в предбанкротном состоянии, но спасать их никто не спешил. Один из них имел сеть филиалов в пятнадцати штатах, второй — места на Чикагской и Нью-Йоркской биржах. Их объединение должно было создать новый банк со старыми именами (что очень любили американцы) и с существенно возросшими возможностями. Ронни Маккой взялся за это дело, став представителем нашего фонда. За скромное содержание в пять миллионов в год после выплаты налогов. Когда мы сторговались, я увидел в его глазах безмерное обожание и стремление буквально выскочить из штанов, воплощая наши желания.
На следующий день Захар опять улетел в Европу. Коль уж мы рассудили, что было бы неплохо иметь очень солидные исторические корни для развертывания нажитых капиталов, то итальянские банки, многие из которых были весьма уважаемы в банковской сфере и имели за спиной сотни лет существования, подходили для этих целей как нельзя лучше. Швейцарские тоже были бы вполне подходящими, но… уж больно были они жирными и несговорчивыми.
Вместе с юристами старинного адвокатского бюро «Фабио Чезаре и сыновья» из Вероны Майцев приступил к поиску. У него была такая же задача, какую мы уже решили в Америке — приобрести один «народный» банк для работы с бизнесом, и второй должен быть сберегательным — для населения.
У меня тоже был план деятельности на ближайшее время. Всего полгода назад обанкротилась Texaco — один из немногих крупнейших нефтедобытчиков, не принадлежавших еще клану Рокфеллеров. Произошло это по причине слишком хорошего аппетита у руководства нефтедобытчиков. Это была эра слияний и поглощений — все друг с другом сливались, поглощались. Важно было, что после каждой такой операции руководство обеих — и поглощаемой и поглощавшей — компаний получало очень солидные комиссионные. И выходило, что с одной стороны, росли компании, а с другой — невероятно быстро пухли личные накопления их директоров и президентов. А банки знай выдавали под это дело кредиты, которые без лишнего лукавства распихивались по карманам.
Так и огромная «Тексако», пожелавшая приобрести в 1984 году крепкую Getty Oil, подавилась куском, оказавшимся для нее слишком большим. Getty Oil — головное предприятие того самого миллиардера Пола Гетти, что был удачно женат пять раз. У которого похитили внука, и он пять месяцев отказывался вносить выкуп, говоря, что на всех внуков у него не хватит миллионов. Образец американского добродушия. Он заплатил. Но только после того, как получил по почте ухо внука и кинопленку с пытками. Добрый дедушка.
Сначала империя Гетти должна была отойти к Pennzoil, и все уже было на мази, когда в разгар переговоров как слон в посудную лавку в сделку вломилась «Тексако», предложив цену повыше. Гетти долго колебались, или делали вид, что колебались, но в конце концов уступили более выгодному предложению. И все бы ничего, но американское законодательство — очень своеобразная штука. Подчас компании больше зарабатывают на нем, чем на своей деятельности. Pennzoil обратилась в суд с требованием компенсировать упущенную прибыль, коей насчитали больше 11 миллиардов! И суд удовлетворил требование истца, правда не в полном объеме, но и тех 10,5 миллиардов, что присудил судья, вполне хватило, чтобы «Тексако» добровольно подала документы о банкротстве — таких денег сама она найти не могла, а банки все как один отказались ей в этом помочь.
