нужно сказать), Игорь за несколько минут «вбил» в него мелодию. Судя по заинтересованному виду музыканта – понравилась.
Когда взгляды офицеров полка стали всё чаще останавливаться на попаданце, он понял, что танцевать всё-таки придётся, и мысленно ухмыльнулся. Вышел, сделал знак музыкантам и под залихватскую мелодию джиги начал отплясывать знаменитейший ирландский танец, который в его реальности появился на свет в конце девятнадцатого века. Но судя по восхищённым взглядам военных – истории суждено немного измениться и очень может быть, что танец станет национальным, но в этот раз – русским.
Танцевал он самый строгий и воинственный вариант, который только помнил. Более того, левую руку он положил на бедро – так, как это делали офицеры, придерживая клинок у бедра, даже когда этого клинка и не было. Насмешливо поглядывая на майора и капитана, он танцевал… с прямой спиной – мелькали только ноги. Это выглядело настолько воинственно, красиво и непривычно, что секунд-майор улыбнулся и, сняв кивер, поклонился, признавая поражение.
* * *
– Я же говорил – выкрутится, – негромко сказал Осинский, наклонившись к Пушкарёву.
– Да я и не сомневался, – с какой-то странной интонацией ответил тот, – просто ожидал, что как-то по-другому.
– Да уж, – хмыкнул секунд-майор, – я тоже ожидал, что он просто объявит себя дворянином. А тут… Вроде как таится, но даже не понимает, что таким танцем буквально кричит о прекрасных учителях и родовитости, привлекая ещё больше внимания.
– Да, может, и не понимает, – протянул ротмистр, – если воспитывался не в Европе.
В ответ на вопросительно поднятую бровь он отмахнулся:
– Не сейчас – это пока только догадки.
С этого дня в его контубернии началась совсем иная жизнь – Игоря приняли за своего.
– Сходи-ка за водой, – сунул ему вёдра конопатый Андрей, как только парень вернулся в избу после упражнений с клинками. Безропотно взяв деревянные тяжёлые вёдра, он натаскал воды и спросил Андрея:
– Ещё чем помочь?
– Да чем ты поможешь – ты ж из бар, явно руками работать не привык, – неожиданно словоохотливо ответил тот.
– Ну так надо же привыкать.
Так и повелось, что парень взял на себя немалую часть хозяйственных хлопот – приборку в избе, готовку, ещё какие-то мелочи. За это его освободили от уборки того же навоза – уланам почему-то неловко было видеть его с вилами. Чистить лошадей, которых выдали попаданцу – пожалуйста, но с навозом – ни-ни. Лица у солдат сразу делались деревянными и вилы отбирались. То же самое было и с другими «грязными» работами. В чём тут причина, он пока не разобрался, а сослуживцы не спешили его просвещать.
К слову, условия содержания оказались очень недурными – уланам было положено пятнадцать рублей в год, плюс доплата продуктами. Часть денег удерживали за всё хорошее, да жалованье задерживали, да какие-то поборы… Но вообще-то говоря – хватало. После всех задержек, пошива мундира (за свой счёт!) и прочих расходов на руках оставалось около пяти рублей – плюс продукты – очень много продуктов [14].
Вроде как и не самая большая сумма, но если учесть, что крестьянская лошадь стоила от тридцати копеек… Паршивая, правда – уланская стоила от пяти рублей, но всё-таки. Ну и цены: килограмм муки – копейка, работящий крестьянин – тридцать рублей, это если какое мастерство за душой, а так – рублей десять, а может и того меньше. Девка – пять…
Выдавали и алкоголь – чекушку, и около трёх литров пива каждый день. На взгляд попаданца – дикость несустветная, он прекрасно знал, насколько алкоголь вреден. Вреден хотя бы тем, что сильно ухудшает реакцию. Так что от выдачи алкоголя он отказался, решив брать деньгами. Контуберния было попыталась надавить на него – дескать, им бы отдавал. Однако к алкоголизму парень относился резко отрицательно и отказался категорически. Как ни странно, но это только прибавило к нему уважения.
* * *
– Ишь, – одобрительно сказал Андрей, – сурьёзный парень. Что пиво да водка вредны – это он, конечно, загибает, но так… Сурьёзный.
Уланы немного поговорили, «обмывая косточки» новому сослуживцу, и пришли к выводу, что…
– Ён далёко пойдёт, да и правильно – достойный человек.
* * *
Были у военных и другие источники дохода. Во-первых, совершенно официально разрешалось забирать трофеи как на поле боя, так и разграбляемых городах, а во-вторых, всевозможные промыслы. Несмотря на достаточно высокий доход, денег не хватало многим – кто пил, кто помогал родным, кто играл в кости…
Разрешались – и снова официально, всевозможные промыслы – не в ущерб службе. Занимались кто чем – подряжались охранять купеческие лавки (оказывается, разбойников в Петербурге и окрестностях было много), занимались мелкой торговлей, делали какие-то поделки… Да, в общем, кто во что горазд.
Интересно, что у «пяхоты» выбор промыслов был значительно шире – им не возбранялось и огороды копать за деньги. Уланам же – невместно, засмеют.
Времени на это хватало – у ветеранов, разумеется. Сам Игорь и его свежеиспечённые коллеги крутились намного больше, что и понятно – набрать форму значительно сложнее, чем поддерживать её.
Муштра? Была, но совсем не такая, как он себе представлял. Никакого КМБ и прочей дедовщины, просто с ним начали заниматься: рубка, владение пикой, пистолеты, устав и прочее. Занимались индивидуально – и не только с ним. Задав прямой вопрос «сенсею» Никифору, он получил в ответ полный удивления взгляд.
– A-а, да ты ж немчин, у вас всё по-другому, – быстро отошёл сенсей и растолковал «политику партии»: – Эт пяхоту нужно учить сено-солома – там жа дурней набирают по рекрутскому набору, охотников мало. Ну и кого деревенский сход аль помещик в солдаты отдадут? Забияк да дурней, да лентяев, да неуживчивых. Вот и держат в узде, да сено-солома орут. А потом уж, когда замуштруют до потери сознания, становится проще учить – они свою придурь поглубже прячут. Ну тогда и без палок и кулаков дело идёт. У нас же – только охотники, публика-то другая. Знашь, какой отбор идёт? У-у!
Никифор важно уставился на попаданца и, подняв палец, произнёс:
– Мы единственный лигулярный уланский полк в Расее [15]. Понимать?
Игорь понял и проникся – ему и в самом деле повезло. Он прекрасно понимал, что вряд ли выдержал бы пехотную муштру и на попытку «сунуть в морду» покалечил бы «совальщика».
Пусть учёба была и
