Бельченко у задержанного.
Тот громко вздохнул.
— Фокус не удался. К сожалению… потому что вам будет не до меня. Сами знаете, что творится по ту сторону границы…
— Я вас сейчас тем более не отпущу. Перебежчик!? — повысив тон, резко бросил майор.
— С чего вы так решили? То поляком обзываете, то в немцы записываете… как скоро к… физическим мерам воздействия перейдёте?
Наглость, с которой разговаривал представившийся «Беловым», не была чем-то совсем уж непривычным. Бельченко довелось видеть многих упрямцев. Те, которые были готовы стрелять сами и стреляли в пограничника в Туркменской ССР, бывало, даже угрожали, кидали оскорбления ему, либо замыкались в себе и упрямо молчали. Да и здесь, на освобождённых от панской Польши землях, не всё было гладко. Особенно пока не был налажен агентурный аппарат. Пилсудчики, местные националисты, подстрекаемые вражескими разведками легко переходили от распространения листовок, тех же поджогов к стрельбе и прямым бандитским нападениям на колхозные активы. Ему лично пришлось видеть, что сделала с людьми брошенная врагами граната в помещение, где происходило собрание членов только что организованного колхоза. В поисках и схватках с буржуазно-националистическими элементами за менее чем два года на подотчётной Бельченко территории пограничниками и чекистами десятки раз пришлось вступать в вооружённые схватки с вражеской агентурой, диверсантами и обычными правонарушителям границы.
Но этот задержанный, помимо наглости, непривычного внешнего вида ещё чем-то неуловимо отличался от всех, виданных ранее.
Пристально глядя на «Белова», предпочитавшего отвечать вопросом на вопрос и позволявшего себе такое, чего не позволяли практически все ранее побывавшие на допросах, Бельченко через мгновение сообразил, что было не так!
— «Белов», помимо беспардонной самоуверенности, не считал себя в чём-то виноватым, и всё время норовил спровоцировать его!
Майор, уже собиравшийся просто вызывать конвоира и отправить наглого задержанного, который отнимал время, на денёк в карцер, где тот получше бы «выдержался» в не самых приятных условиях, передумал. И, будучи очень уставшим, раздражённым, просто решил припугнуть задержанного.
Всю свою службу он старался не мараться подобным. Предпочитая воевать с настоящими врагами. Старое разрешение 37-го года ЦК ВКПб «о применении мер физического воздействия» принесло, по его убеждению больше вреда, чем пользы…
* * *
За последние два года было много случаев, когда на освобождённых территориях агентура германской разведки старалась внедряться на любые, самые простые обслуживающие должности — конюхов, сторожей, уборщиц. В милицию, в РККА, в погранвойска и даже в госбезопасность.
Таких старательно выслеживали и ловили с поличным.
С контрабандистами тоже было всё понятно.
Но с этим… он просто вёл себя беспардонно и нагло. Может, действительно обычный панский сынок, не замешанный особо не в чём, но с гонором и своими понятиями «о чести»?
Таких он тоже видел. Правда, они были постарше, всё же более осторожными. Националистическое польское подполье никуда не делось. Часть его действовала предельно жестоко — занималась убийствами советских военнослужащих и представителей партийно-советских органов. С теми было всё ясно — только беспощадное истребление подобных. Но была и вторая часть — которая не предпринимала активных действий, удачно маскировалась и часто была идеологически очень преданной антибольшевистским идеям.
У этих людей были свои убеждения. С ними было нелегко. Как та молодая и красивая польская девушка Марыся, как тот ксендз из одного костёла Белостока. Они были убеждёнными антисоветчиками, но всё равно сотрудничали с нами. Правда переубеждать их пришлось долго и за ними проглядывала возможность выйти уже не на низовые звенья подполья, а на его руководство. Которое ныне часто сотрудничало и с немцами и с британцами, чему имелись доказательства.
Может, «панский молодчик» (как по прежнему называл про себя Бельченко задержанного, несмотря на заявления того о принадлежности к русской национальности), был из таких? Просто самоуверенный и гонористый?
Да и всё же… Сергей Саввич очень устал и возится с этим не хотелось. Просто нужно было припугнуть…
— Я сейчас вызову конвой, тебя отведут в карцер и малость поучат уму-разуму. А затем ты напишешь всё про себя.
Окончательно сочтя задержанного просто «гонористым панчиком», он и перешёл в разговоре с тем на «ты». Иногда подобных просто надо ставить на место. Достаточно просто припугнуть…
* * *
— …А как же… — начал снова «вопросом на вопрос» наглец, но Бельченко не дал тому договорить:
— Как же «что»!?
— Ну там… «права и свободы личности», «презумпция невиновности», «человеческое отношение» и прочие… эфемерные вещи? Пустая формальность… сейчас всё будет у вас, как в гестапо? Избивать будете, может, даже подвесите где-нибудь на крюк, да?
Как запел, однако!
Бельченко встал, обошёл свой стол и подошёл к сидящему задержанному, слегка наклонившись над тем и свистящим и злым шёпотом уточнил:
— Что ты знаешь о том… «как в гестапо»?
— Знаю.
— Откуда? Встать! — рявкнул он.
Сработало.
Задержанный замолк и поднялся. Как гонор то с него слетел… или нет?
Теперь уже «Белов» сам смотрел на майора сверху вниз. И он добавил такое, от чего майор едва уже не пошёл урабатывать наглую тварь кулаками самолично, наплевав на свои же принципы.
— …Дурак ты, чекист ху: в! И не лечишься. Вас фашики с послезавтрашнего утра в дерьмо стирать будут, а ты тут со мной возишься. Иди, жопу от стула оторви, не щёлкай клювом и не жди команды от Москвы, работай, Советскую Родину защищай.
Бельченко испытал жгучее желание врезать поддых в брюхо, а затем разбить самодовольную рожу ухмылявшегося ему типа об колено, обрушив кулаки сверху по затылку согнувшегося провокатора! А затем добавить ногами, чтобы знал своё место…
Всё таки вывел из себя. Шляхтич недобитый… никакой он не «Белов»! Или эмигрантская сволочь недобитая. Точнее, сынок подобных? Только такие так себя ведут. Свои советские так с представителями органов не разговаривают? Никогда! Даже блатные по иному общаются. Ишшь — слова то какие знает! «Права и свободы личности»…
— Стоять! Провокатор… — снова рявкнул он на задержанного, чрезмерно расслабленно, по мнению Бельченко стоявшего перед ним —…ты мне сейчас всё повторишь про что ты там про послезавтра болтал! Запоёшь, ух запоёшь…
— Пошёл нах№й, еблан совковый.
Каким-то обострённым чутьём Бельченко понял, что слово, вроде бы относящееся к инструменту, означает иное…
В него плевали за принадлежность ко всему советскому! А матерное оскорбление майора госбезопасности было тут уже вторым делом.
Волна ненависти застила ему глаза и он резко выбросил руку вперёд, в эту наглую ощерившуюся ответной ненавистью холёную морду.
С отчего-то пожелтевшими глазами…
Выпад ушёл в пустоту, странно звякнувшую металлом и в которой уже не было молодого панчика, а затем время и пространство извернулось и ударило его чем-то
