То, что было потом, Сазонтьев помнил слабо. Кажется, он крушил какие-то двери, со звоном падало огромное цветное стекло, он что-то кричал во все горло, пытался найти хоть какое-то оружие и сначала перестрелять всех этих людей в белых халатах, а потом, уже у тела Александры, ему самому нестерпимо хотелось застрелиться. Безумие кончилось, когда ему поднесли заливающийся плачем белый комок пеленок с красным от натуги лицом. Глянув на него, Сазонтьев сразу увидел маленькие, но столь явные черты лица Александры — крохотный вздернутый нос, эти характерные, упрямые губы. Несколько минут он смотрел на дочь, потом поднялся с колен, повернулся, нашел глазами Соломина и сказал ему:
— Позаботься о ней. Отдай Надьке, она ее воспитает как надо.
После этого Главковерх огляделся по сторонам, увидел разбитую в щепки дверь палаты, испуганные лица заглядывающих в нее врачей, тяжело дышащих адъютантов, разорванный китель Татарника, наливающийся синевой и закрывающийся глаз Лаврова, бледное лицо явно растерянного Сизова. Сашка посмотрел на свои руки, все они были в крови от разбитых стекол. Поцеловав в губы так и не ставшую законной женой любимую, Сазонтьев развернулся и пошел к выходу. По пути он видел следы своего безумства — сорванные с петель двери, вдребезги разбитый в фойе громадный витраж, засыпанный цветным стеклом пол. Пройдя к машине, Главковерх грузно упал на заднее сиденье и приказал:
— На аэродром, в Кубинку.
Рядом с ним с некоторой опаской пристроились адъютанты. Глаз Лаврова закрылся окончательно, Татарник же сразу вытащил бутылку и, налив полный стакан, протянул его Сазонтьеву. Тот почти с ненавистью глянул на бывшего прапорщика, ныне подполковника, протянул вперед руки и велел:
— Лей!
Тот сначала не понял.
— Чего?
— Лей, говорю!
Татарник медленно вылил водку на окровавленные руки Сазонтьева, и физическая боль прижигаемых ран показалась Сашки истинным блаженством по сравнению с болью душевной.
После этого Сазонтьев почти год метался по территории Средней Азии, успевая вмешаться во все самые значимые бои с талибами и местными басмачами. Это походило на безумство маршала Нея на поле Ватерлоо, но, как и французскому маршалу, русскому так же не везло на смерть. За это время он потерял Лаврова, тяжело был ранен Татарник. Но мобильные войска России с помощью местного населения сделали свое дело: все прорвавшиеся с гор в низины исламисты оказались рассеяны и уничтожены. Во многом в этом виноваты были сами талибы. Они слишком рьяно начали учить узбеков, казахов и киргизов истинной вере по шариату, порой вырезая целые кишлаки. К следующей весне граница была восстановлена на прежнем месте.
Ровно в девять утра в кабинет Сизова вошел первый заместитель главы его аппарата Виктор Демидов. По форме это была обычная встреча, Демидов раз в неделю докладывал Диктатору положение вещей в регионах страны, именно этот отдел он курировал. Но если бы кто из коллег Демидова услышал его диалог с Сизовым, то очень бы удивился.
— Значит, все подтверждается? — спросил Сизов.
— Так точно. Непосредственное убийство журналиста Никитского было совершено тремя офицерами Лужниковского отделения милиции. Приказ же исходил от их непосредственного начальника, в свою очередь тот получил устное указание от полковника Попова. Журналист собрал слишком много доказательств того, что, ликвидировав все криминальные «крыши», лужниковская милиция сама обложила данью торговцев.
Полковник Демидов, выходец из системы ФАПСИ, кроме своих непосредственных обязанностей занимался еще и некоторой «подработкой». Полгода назад Сизов назначил его главой новой структуры в спецслужбах страны — Федерального Агентства Безопасности. Создавая ФАБ, Сизов проектировал получить что-то среднее между «Моссад» и ФБР. Пока даже во Временном Совете никто еще не знал об этой структуре. Подчинялась она непосредственно ему, начальника агентства никто не знал. Сами работники агентства вербовались в смежных, жизненно важных органах: администрациях губернаторов, Госбанке, ФСБ, ФАПСИ, МВД, во всех остальных силовых структурах.
Сизов потер пальцем правый висок, и Демидов, отличный психолог, понял, что генерал едва сдерживает свои эмоции. У Сизова в самом деле при вспышках гнева начинало нестерпимо ломить в висках — сказывались последствия травмы при аварии вертолета.
— А что они там еще продают на этих рынках? — поинтересовался он. — Турецкие и польские товары отпали из-за эмбарго, неужели тащат товары из Китая?
— Не только из Китая. Везут из той же Турции через Армению и Грузию. Но сейчас больше торгуют шмотками, сделанными по образцу импортных в той же Грузии и Абхазии. Там целые города сейчас занялись портняжеством, и постепенно турецкие товары становятся невыгодными.
— С этим все ясно, — сказал Сизов. — Что по губернаторам?
— Двоих можно расстреливать без суда и следствия. Кроме особняков, пудов золота и бриллиантов на совести каждого много человеческих жизней.
— Кто?
— Авдоненко и Месяцев.
Сизов поморщился. Оба были из старожилов, уже четыре года правили в своих округах.
— Как раз без суда и следствия тут не обойтись. Забудь про все эти чекистские методы. Нас и так обвиняют черт знает в чем. Надо подготовить показательный процесс, — велел он. — И вот еще что. Минюст третий год возится с новым уголовным кодексом. Два месяца назад я отправил им последний вариант со своими замечаниями, пора бы уж и честь знать. Поторопи их, как минимум через месяц кодекс должен вступить в силу.
Демидов кивнул головой и выразительно взглянул на часы. Сизов его понял, через пять минут начиналось очередное заседание Временного Совета.
— Ничего, подождут, — буркнул он и не торопясь двинулся к двери.
Заседание и в самом деле было самым что ни на есть рутинным. Соломин жаловался на нехватку денег, другие трудности в экономике.
— Это эмбарго нас просто душит. Нельзя вечно жить только за счет внутреннего оборота страны. Нужно добиться хотя бы смягчения санкций.
— ООН не пойдет на отмену эмбарго, — заметил министр иностранных дел Володин. — Все они там смотрят в рот американцам.
— Надо попытаться это сделать, — настаивал Соломин.
— Бесполезно, — Володин отрицательно мотнул головой.
Сизов, как обычно, медленно прохаживался за спинами спорщиков вдоль стола, при этом невольно и привычно разглядывая громадную, во всю стену, карту мира. Генералы говорили уже совсем о другом, дружно ругали погоду этого года, и тут Сизов сказал нечто совсем невпопад разговору:
