— Это где большое капище? — уточнил Йонах.
— Точно. Дальше мы не пойдем. Дальше — волок, на котором печенеги на нас наверняка нападут. Так что станем на острове и будем ждать подмоги. Из Киева, если Свенельд первым поспеет. Или — твоего отца.
— А он точно — в Тмуторокани? — усомнился Йонах. — Не в Итиле?
Духарев наклонил голову, чтобы скрыть усмешку. Из его гридней только Йонах был способен так отреагировать на прямой приказ.
— Точно. Дойдешь? Вокруг полно копченых...
— Ха! Бог мне свидетель — через десять дней я буду в Саркеле!
— Надеюсь. Когда выедешь?
— Как стемнеет. — И добавил, словно извиняясь: — Ты верно сказал, батька, копченых вокруг — как лягушек на болоте.
— То-то и оно. Иди, собирайся. Если кто и сможет проскочить, так это ты, сынок. Только дойди, а уж за наградой дело не станет.
Молодой хузарин метнул на него пылкий взгляд, даже рот открыл...
Но спросить не рискнул. Сказал коротко: «Дойду, батька». И вышел из шатра.
Впрочем, Духарев и сам знал, какая награда люба сыну Машега. Данка...
Купеческая флотилия, к которой присоединился Дужка, подошла к последнему волоку. Печенегов на берегу было — черным-черно.
Только сошли на берег, сразу подлетел копченый.
Печенежский большой хан Курэй звал к себе старшего караванщика. Тот взял с собой золото на откуп и пошел. Попробуй откажи, когда тебя со всех сторон окружают копченые! Когда сотни всадников в мохнатых шапках стоят на высоком берегу и смотрят, как челядь, надрываясь, тянет на катках струги и лодьи, волочет на тележках товары... И только воля большого хана удерживает степняков.
Старейшина сам был из Киева. Хана Курэя знал не первый год. Вернее, был с ним знаком, потому что знать печенега невозможно.
Старейшину сопровождали десять воинов. Не для защиты (от большого хана не защитит и тысяча) — для почета.
Среди этих десяти был Дужка.
Курэй сидел на кошме у входа в свой шатер. Это было хорошим знаком. Значит, большой хан собирался говорить, а не резать.
Старшему караванщику бросили на траву кусок войлока: садись. Это тоже было добрым знаком.
Разговор начался тоже хорошо.
Большой хан осведомился, как здоровье караванщика, его сыновей, стад, жен, челяди... Старейшина отвечал с большой почтительностью, слова подбирал очень тщательно. Любая оговорка могла стоить больших денег... Или многих жизней.
Обошлось. Обмен приветствиями прошел гладко.
Старшина передал золото. Курэй прикинул по весу, кивнул и бросил мешочек одному из своих. Теперь, взяв золото, он должен был отпустить купцов с миром.
Но большой хан почему-то медлил.
Дужка видел, как течет струйка пота по бронзово-загорелому виску караванщика.
Над Дужкой нависали два всадника-степняка. Воняло от них, как от старых козлов, но Дужка делал вид, что не замечает ни степняков, ни их вони. Стоял, расслабившись, всем своим видом выказывая полное доверие печенегам. Если что — все равно не уйти. Между тем беседа между большим ханом и караванщиком возобновилась. Говорили они на языке печенегов. Дужка знал речь степняков не очень хорошо. Но общий смысл разговора понимал. Большого хана интересовал великий князь Святослав. Где он? Велика ли его дружина? Когда собирается домой?
Старейшина отвечал честно. Дескать, сам он Святослава давно не видел, поскольку флотилия плывет из Константинополя. Но в Тмуторокани говорили: Святослав всё еще в Булгарии. Воюет там кесаря ромеев.
Как это так? Курэй удивился. Святослав с ромеями воюет, а купцы его — торгуют.
Так то киевский князь воюет, пояснил купец. А они — нет. Их дело мирное.
Значит, купец не знает, когда великий князь пойдет домой?
Нет, не знает.
Что ж, тогда счастливого пути. Старейшина встал, с явным облегчением. На тот раз пронесло.
— Боится, волк копченый, нашего князя, — сказал он своему помощнику, когда лодьи благополучно отплыли от волока.
— Еще бы ему не бояться, — поддакнул помощник. — Князь наш — пардус!
У Дужки сложилось другое мнение. Не страх уловил он в расспросах Курэя, а совсем другое чувство. Но разубеждать своих нанимателей не стал. Да они бы и не послушали. Человеку свойственно верить в то, во что хочется верить. И только настоящий гридь всегда готов к худшему.
Но худшее для каравана, похоже, осталось позади. Степняки отстали. До Киева — шесть-семь переходов. Скоро, скоро всё закончится...
ХортицаЛодьи русов поднимались вверх по Днепру. Шли на парусах, когда был попутный ветер. В иное время стояли на якорях, потому что лодий было много, а гребцов мало. Силы следовало беречь.
От берегов тоже старались держаться подальше. Хотя в одном месте все-таки пришлось высадиться и тащить лодьи на катках. Печенеги вертелись вокруг, но напасть не рискнули. С князем остались почти полторы тысячи гридней. Грозная сила. Обычным разбойничьим отрядам они точно не по зубам. Но если поспеет большая орда...
Орда не поспела. Но русам пришлось попотеть.
От флотилии, с которой Духарев пришел в Булгарию, у него осталось только три корабля. Остальные пришлось продать. В дружине Сергея осталось всего двести семнадцать гридней. Правда, три сотни воев он отправил вместе со Свенельдом. Под водительством Звана. Вместе со своей долей добычи. Хотел послать старшим над конными Стемида, но старый варяг покинуть воеводу категорически отказался. Так же, как и Велим. Что ж, может, оно и к лучшему. У Звана в Вышгороде жена молодая...
Словом, осталось у Духарева по семьдесят пар рук на каждый большой корабль. Для гребли достаточно, а вот на волоке пришлось нелегко.
Но успели. Повезло. Большая часть печенегов оказалась на другом берегу. Переправляться же вплавь на виду у русов степняки не рискнули.
Однако теперь копченые были начеку. Сопровождая флотилию, они шли по обоим берегам.
А впереди было еще одно опасное место — волок перед Хортицей. Если вода будет стоять низко...
Когда лодьи русов приблизились к острову, стало ясно, что им повезло. Вода стояла достаточно высоко, почти полностью закрывая камни. Одна лишь Ненасыть торчала наружу, вспарывая мутную воду.
Слаженные удары весел уверенно толкали узкие лодьи вверх по реке: мимо порогов, но достаточно далеко от берегов, чтобы обсевшие их печенеги не могли опасно метать стрелы.
Сотник Велим, стоявший справа от Духарева, захохотал и показал печенегам кукиш.
На берегу оказался кто-то достаточно зоркий, чтобы увидеть оскорбительный жест, перенятый русами у болгар. И достаточно глупый, чтобы пустить стрелу. Стрела упала с недолетом метров в пятьдесят. Но выстрел все равно был неплохой.
