Только теперь он почувствовал торчащую из бедра стрелу. Поморщившись, Антон подозвал товарища, и они водрузили обмякшее тело приходящего в себя кочевника в седло одного из джунгарских коней, связав ему руки за спиной. Осмотрев рану друга, бурят покачал головой и с максимальной осторожностью сломал древко стрелы, чтобы облегчить тому страдания. Впереди оставалась не такая уж долгая дорога до Урги.
Сегодня Антон первый раз убивал людей, Бадма же до этого имел подобный опыт. Раньше Ходырев только представлял себе, как будет разделываться с врагами Сибирской Руси, а сейчас он просто это сделал. Как ковбой. И никакой радости от этого он не испытал, зато на душе саднило чувство досады за этих глупцов, что решили помешать ему выполнить задание.
До Урги Антон с Бадмой добрались едва живые, вывалившись недвижными куклами из сёдел на руки товарищей. Антон и вовсе потерял сознание, оказавшись в жарко натопленной юрте. Сказалось полученное им ранение — в бедре всё ещё торчал обломок стрелы, вытаскивать её Бадма не решился, посчитав за лучшее сделать это в Урге. Кровь замёрзшей коркой покрывала стёганые штаны вокруг раны — таков был результат столкновения пограничников с передовым разъездом джунгарского войска.
В десятке километров от столицы северной Халхи их заметил казачий дозорный отряд, находившийся в одном из становищ кочевников. Там Ходыреву пытались помочь, вытащив стрелу, но и на этот раз, убоявшись разворотить рану, командир отряда приказал немедля доставить слабеющего Антона в Ургу. Покуда усталые пограничники ели горячее, старший среди казаков, Никифор Суровцев, решил учинить пленнику допрос. Джунгар назвался Орлусом, младшим сыном одного из ближних воинов нойона Моюнчура, чьи кочевья граничили с землями алтан-хана. Никифор долго разговаривать с пленником не желал, а увидев, что гонцы от Свитова поели, молвил:
— Надоело мне с тобою, дурнем, балакать, то дело Лаврика, Ильи Ивановича… А мне неча!
И его отряд быстро снялся и не мешкая ушёл к Урге.
Появление пограничников в Урге было встречено с немалым волнением, деревянный городок немедленно пришёл в движение. Майор Лаврик, начальник гарнизона и официальный представитель Сибирской Руси в землях халхасцев, предпринял энергичные меры для обеспечения безопасности как крепости, так и монахов во главе с Богдо-гэгэном Дзанабадзаром. Главу буддистов Халхи с частью монахов пригласили в крепость, дабы переждать опасность за её стенами.
Казачьими эскадроны были лишь по названию, в Ангарске давно решили, что культивировать таковую вольницу совершенно ни к чему. Лубочные картинки про чубатых молодцов-казаков, кои видали члены пропавшей экспедиции во множестве в своей прошлой жизни, совсем не походили на их аналоги в веке нынешнем. В Сибирь с Руси прибывали сильные, уверенные в себе и в своих силах, жадные до наживы пассионарии. Эти люди не боялись ни Бога, ни чёрта, были себе на уме, и потому частенько приходилось вразумлять их не только окриком, но и кулаком. Даже, казалось бы, ставший чуть ли не вровень с первоангарцами Кузьма Усольцев ещё совсем недавно позволял себе много лишнего. Противоположностью ему был Пётр Бекетов, который своим усердием и разумом завоевал полное доверие Соколова и Радека. Именно благодаря Петру Ивановичу Усольцев остепенился, стал более предсказуем.
Пример же обращению с теми казаками, что волей или неволей попадали на ангарскую службу, подал Игорь Матусевич. Никакой вольницы на Сунгари не было и в помине — всё было подчинено строгому порядку. А все бородачи, прибывающие в Сунгарийск, службу проходили в смешанных отрядах, в которых от каждого бойца требовалось беспрекословное исполнение приказа. Недовольным, а таковые были, хоть и в небольшом количестве, предлагалось убираться в нижнеамурские остроги царских воевод. Но только тем, кто по своей воле пришёл к ангарцам, дозволялось уйти, и только малая часть пользовалась этим правом. Потом они же просились уже обратно, но таких людей принципиально не брали.
В Сибирской Руси идея казачества, по давнему предложению Ярослава Петренко, начальника пограничного с Енисейским краем воеводства, была совсем иной, нежели на Руси. Казаком становился каждый житель ангарского поселения, прошедший военную подготовку, хорошо владеющий оружием и не замеченный прежде в регулярных дурных проступках. Культивировался принцип нового человека, ангарца — хозяина этой земли.
Вооружённый не только оружием, но и знаниями, он крепче стоял на ногах и смелее смотрел вокруг.
— Наше будущее в руках таких людей, — часто говаривал Соколов. — Если таковых воспитаем хотя бы половину, мы не сгинем. Наше дело не растворится среди невежества.
В Урге под началом майора Лаврика находилось три сотни бойцов: и совсем молодых, и уже пожилых. Те, чьи семьи жили в Сибири не первый десяток лет, а также недавно прибывшие из Тобольска или Тюмени казачки, пожелавшие лёгкой жизни у князя Сокола. Каждый из двух эскадронов имел сотню всадников, вооружённых весьма прилично — карабин, револьвер и сабля. Имелась у бойца и кираса с каской. Но самое основное, что вбивалось в головы воинов, — это первостепенность боя на дистанции, огневого боя. По сути, эскадроны Забайкальского казачьего войска являлись драгунскими, а роль казаков взяли на себя отряды бурятских тайшей, союзных ангарцам. Такое положение сложилось само собой, и оно удовлетворяло всех.
Ещё полсотни человек молодых ангарцев служили в пулемётных и осветительных командах — по три пулемёта и три прожектора на каждый эскадрон. Каждый из этих аппаратов размещался в повозке, являя собой мобильные огневые и осветительные точки. В условиях бесснежной халхасской степи тачанка представлялась наилучшим средством противодействия вероятному противнику — джунгарским, маньчжурским конниками и их халхасским союзникам. Ну а аналог придуманного Кулибиным прожектора — светильник и зеркальные пластины-отражатели, — который в восемнадцатом веке использовали даже на маяках, мощным светом своих лучей далёко разгонял темноту ночи. Не спрячешься.
Оставшаяся полусотня — ездовые, повара, кузнецы и прочие — при необходимости становилась в строй наравне со всеми.
На следующий день Илья Лаврик провёл продолжительное совещание со своими офицерами и командирами бурято-халхасских конных отрядов, которые получили чёткие приказы, определяющие задачи каждого в случае боестолкновения с джунгарами. По полученным от пленённого пограничниками ойрата Орлуса сведениям, войско степняков насчитывало более пяти тысяч всадников, в числе которых было около двух с половиной сотен аркебузиров. Ещё ранним утром радировав в Селенгинск о выдвижении джунгарских отрядов к Урге, Лаврик получил указание Бекетова действовать по обстоятельствам, но для начала попробовать договориться с вождём кочевников через пленника. Орлус, в одежде казавшийся толстяком, сняв овчинный тулуп, оказался тщедушным юношей. Спесь он потерял ещё при первых выстрелах «песца», поэтому сейчас в своих словах и движениях джунгар был очень осторожен.
