Ознакомительная версия.
— Мотать отсюда надо, — с тревогой сказал Берислав. — Чуете, скоро давка начнется, как на стадионе. В переулок или в подъезд. Ближе держитесь, — обернувшись, позвал он одноклассников.
— Закрыты подъезды, — озабоченно возразил Мишка, послушно пристраиваясь рядом. — Кому охота, чтобы перед домом или внутри нагадили. Если что, надо прижать руки к груди, встать на цыпочки, и толпа сама вынесет куда надо.
— Это куда ей надо, — возразил Божен, — прижмут к стенке, будешь искать лишние ребра. Берик прав, надо драпать, пока не стало поздно.
— Туда, — скомандовал Радогор, показав на стену сарая, выходящего боком на улицу. — Вместе!
Они выстроились почти по-военному. Впереди два наиболее здоровых, Радогор и Берислав, у них за спинами девушки, по бокам их прикрывают остальные, и двинулись напролом, распихивая людей силой и не особо выбирая методы воздействия. Можно и по почкам заехать, если шевелиться не желает и стоит на пути. Что такое давка — они хорошо знали. Полгода назад, на стадионе, на выходе поставили солдат и стали проверять документы. Толпа взбесилась и нажала так, что потом несколько затоптанных насмерть нашли. А покалеченных были десятки. Хуже всего, когда кто-то падал. Помочь ему было нельзя никак. Это было по-настоящему страшно, когда себе не принадлежишь и тебя тащит общим течением, а впереди ряд из десятков человек сминается в узкую щель, перекрытый воротами. Жандармов тогда вышибло давлением, и несколько хорошо заработало по мордам, да вот люди пострадали, и ничем им уже не помочь.
Они встали у стены, подсадили Радогора, который ловко зацепился пальцами за выступающую трубу и залез наверх. Потом подкинули Зарину. За спиной толпа неожиданно охнула и шарахнулась. Берислав уперся руками в кирпичи, прикрывая Дарину от напора, ощущая, как напряглись все мышцы под страшной тяжестью. Парни, уже не церемонясь, подхватили ее и подняли вверх. Один за другим торопливо, поддерживая друг друга, лезли, как обезьяны, по стене. Радогор лег животом на крышу, свесился вниз и протянул руку. Берислав поспешно ухватился, и его выдернули, как пробку из бутылки, одним рывком.
Он с облегчением встал и посмотрел вдоль улицы. На всем протяжении видимости она была забита людьми. Они продолжали двигаться вперед, но это уже никак не походило на демонстрацию. Все шли по инерции, медленно переступая, и многие тревожно оглядывались. Разговоры превратились в общий нестройный гул, и в воздухе витала тревога.
— Ужас, — сдавленно сказала Зарина. — Здесь весь город собрался. Там же места столько нет!
Берислав оглянулся и поспешно надел Дарине на голову свою чудом не пропавшую в давке фуражку. Свой платок она потеряла в давке и стояла простоволосая. По улицам так не ходят и с мужчинами не общаются. За шармуту[52] запросто примут. Девушка улыбнулась ему, спрятала прядь волос под головной убор и, сдвинув фуражку набекрень, шутливо отдала честь.
— Я вниз не слезу ни за какие подарки, — ни к кому не обращаясь, сообщил Мишка. — Лучше буду сидеть тут.
— И не надо, — сказал Радогор. — Молиться мы как-нибудь в другой раз станем.
Берислав невольно усмехнулся. Его в мечеть можно было загнать только силой. Те, кто истинно верят, не нуждаются в многочасовом выпрашивании милости.
— А будем мы отмечать это событие, как положено честным подданным вне зависимости от веры, — заявил Радогор, жестом фокусника извлекая из внутреннего кармана плоскую флягу.
— Водка? — под общее дружное одобрение предложения спросила Дарина.
— Она самая. Если на всех — совсем по чуть-чуть, но день такой. Сегодня можно.
Они сидели кружком на неудобной ребристой черепице. Толстый, вечно что-то жующий Фарид, любимец учителей зубрила Магомед, мечтающий при первой возможности удрать из дома от серьезно пьющего отца Божен. Белая ворона в их классе ортодокс-христианин Мишка, две девушки и Радогор с Бериславом. Стакана, естественно, с собой не было, наливали в крышку от фляжки граммов пятьдесят и пили по очереди за победу русского оружия. Про здоровье Кагана никто и не подумал вспомнить.
— Еще три месяца, — с тоской в голосе сказал Божен. — Даже удрать нельзя. Никуда не возьмут без бумаги об окончании.
— Не стоит так переживать, — с апломбом заявил Магомед. — Не кончится война так быстро.
— Это еще почему?
— Ну не идиоты же австрияки, — снисходительно пояснил он, — наверняка все просчитали заранее, иначе бы не стали вообще ультиматумов предъявлять. Стратегически думать надо. По населению они меньше нас с союзниками, а по экономике где-то наравне. Балканские страны — дело второе. Ими можно заняться в последнюю очередь. Угрозы для Вены не представляют. Сейчас они будут вышибать или нас, или Францию. Все силы на один фронт, пока мы мобилизацию не провели. У них расстояния внутри меньше, войска перебрасывать легче. А если удастся, один на один они сильнее. А Турция? Что им турки. Это можно и потом. Да и сговорчивее будут после войны, когда поймут, что сами никуда не годятся. Так что ничего хорошего в ближайшие месяцы не будет.
— Какого шайтана нам вообще это все надо? С австрийцами дружили бы лучше, — возмутился Фарид.
— Государствам, — наставительно объяснил Магомед, — требуется дружить через голову соседа. Особенно если он сильный. С той стороны границы всегда имеется куча претензий. Земля, торговля. Про таможенные договора слышал? Да просто престиж. Кто из союзников способен надавить на другого, заставив его следовать своей политике, тот и прав. А с франками нам делить нечего. Они Африку захватывают, а мы Азию. Никаких вопросов и претензий. Каждому свое. Вот и получается… То, что получилось. Нам проливы подавай, а у австрийцев ближайший друг — Турция. Потому что на Балканах у них общий враг — славяне. Религия тут никому не интересна. Гораздо важнее политические мотивы.
— Умник, — подтвердил Радогор. — Садись, десять. Нам важнее во всем этом, что жизнь изменится. Всех к шайтану послать — все равно скоро призовут. А после Победы прежнего уже не будет.
— Вот именно, — подтвердила Зарина. — Не верю, что ничего не изменится. Иногда и война к лучшему. Это вам хорошо, а я не желаю всю жизнь просидеть на женской половине и для мужа стирать-готовить. Я жить хочу красиво! — Она потянулась, демонстрируя обтягивающее грудь платье.
Дарина закашлялась, хлебнув свою порцию.
— Правду говорят, — сказала она, успокоившись, — в этом возрасте девушки взрослеют быстрей. Вы еще как дети. Будет, не будет. Помрет Каган — все равно что-то изменится. Ему уже недолго осталось, старенький — песок сыплется. Неизвестно еще, кто потом придет. Сын-то у него — вообще псих натуральный.
Ознакомительная версия.
