Ознакомительная версия.
Не то чтобы жалко было — вся их фамилия только на навоз и годилась. Доказали своими делами, воруя из казны в военное время, но не понимаю я, когда и детей под нож. Впрочем, вопросы морали мы с ним не обсуждаем, даже когда встречаемся. Все больше про дела современные говорим. Не про литературу. Книг он теперь не читает — исключительно инструкции, уставы и приказы.
— Проснулся? — спросила Любка, заглядывая в комнату. — Иди кушать.
Вид у нее был несколько легкомысленный. В неизменных брюках и почему-то моей рубашке, кокетливо завязанной на поясе. И то — при моем росте висели бы полы до колен. Ходить неудобно.
— Не могу же я обходиться одним платьем, особенно на кухне, — заявила она, правильно поняв мой взгляд. — Желаешь высказаться?
— «Нет греха, в том, что они будут без покрывала перед теми рабами, которые им принадлежат, из-за сильной нужды в их услугах».[53] В смысле, я готов отдаться в рабство за кормежку.
— Вроде там про жен пророка сказано, — наморщив лоб, неуверенно ответила она, — но меня устраивают такие сравнения.
— Вроде, — пробурчал я, выползая из кресла. — Чему учат современную молодежь? Святой книги не знают.
— Нас ответственно обучают жарить яичницу с колбасой. И то потому что я догадалась сначала в лавку зайти: в твоей квартире, кроме засохшего хлеба, ничего нет.
Хорошо жить в Германии, умываясь, поведал я сам себе. А еще лучше в 1932 году. В начале века мне за подобное поведение точно бы голову оторвали. Или заставили срочно жениться, не спрашивая мнения. Чистое непотребство — всю ночь, наедине, в чужом доме, с незамужней девушкой. Что я все это время, как проклятый, трудился над проявкой фотографий, а потом пытался понять, что к чему в этой белиберде, а она сладко спала в одиночестве на диване, роли не играет. И что я не приглашал, а просто был поставлен в известность, что она никуда не уйдет, пока не удовлетворит своего любопытства по части таинственной находки, тоже. Позор нам! Без побития камнями не обошлось бы.
А претензии по части пищи совершенно не к месту. Я ведь две недели отсутствовал и рассчитывал еще дольше. Специально все скоропортящееся предварительно сожрал или выкинул. Мне еще только протухших продуктов и плесени после возвращения не хватает. Я предусмотрительный и служанок не имею. Или уже завел? А кроме яичницы она что-то готовить умеет? А убирать-стирать?
— Ну как?
Любка сидела напротив, подперев щеку ладонью, и внимательно наблюдала за моим страшно интересным процессом поглощения пищи. Наверное, женщинам это в голову при рождении вкладывают. Моя мать точно так же сидела и смотрела, когда я домой приезжал.
— Вкусно, — честно сознался я, не упоминая, что после вчерашней беготни и чая с сухариками я и подметку от башмака съел бы и назвал вкусной. — Слушай, а к Араму мы так и не поехали. Неудобно получилось.
— Я утром протелефонировала и объяснила.
— Э… что?
— Работа, и все такое. Ты очень меня попросил подвезти и помочь. Страшно извинялся. Обещал дорогой подарок.
— А я просил?
Она посмотрела осуждающим взором, и я осознал: Очень Просил.
— Так что там за таинственные письмена и о чем будет сенсация?
— Да все больше платежки и расписки. Не слишком сложно догадаться, что пожертвования в партийную кассу. В чем смысл фотографировать — до меня не дошло. Во-первых, надо имена проверить, во-вторых, поговорить с кем-то в банке. Тоже изрядные сложности. Там очень не любят делиться информацией о чужих счетах с журналистами. Короче, толку от всего этого мало. Ясно, что не зря он собирал и старался. Компроматом пахнет, но все это дело сложное и долгое. Я в Германии слишком недолго и связей хороших не наработал. Ну не идти же напрямую к Леманну с вопросами? Если он у него работал, наверняка и компромат на начальника. Будет очень странно, если прозвучат честные ответы на столь дурно пахнущие вопросы.
Еще стоит попытаться поговорить с полицейскими насчет происшествия — вдруг чего интересного скажут. Шансов мало, но все бывает. Пока все, но это не на один день, и ничего сверхъестественного в ближайшие часы не предвидится.
— Намек, что пора домой? А то у меня есть один хороший знакомый в банке — вполне способен помочь. Не требуется? — невинно спрашивает.
— Зачем тебе это надо? — раздельно спрашиваю, подчеркивая каждое слово.
— Ну… сама не знаю. Интересно. Если уж так случилось, почему нет?
Чего-то она недоговаривает, но устраивать допросы совершенно не ко времени. Мне еще надо мчаться на наш корпункт, строчить две статьи: в «Красную звезду» и для американцев, — и желательно дословно не повторяться. А сказать мне есть что, со злорадством прикинул, теперь уж выскажусь без оглядки на цензуру и австрийские власти. Выслали? Обидели меня? Я вам обязательно устрою!
— Давай так, — сказал вслух. — Сейчас у нас нет возможности все подробно обсудить. Мне надо бежать прямыми обязанностями заниматься. Расследования мне никто не поручал, и деньги не за это приходят. Тебе не мешает переодеться и пойти в свой Берлинский университет. Вечером, ладно? Я тебя очень прошу: прежде чем что-то сделать, вечером встретимся и нормально поговорим.
— Но не здесь? — подмигивая, спросила Любка. — Моя репутация и так скоропостижно погибла. Смотри, будешь прятаться — всем расскажу, где я ночевала и с кем. Шучу я! — рассмеялась. Не иначе выражение лица у меня стало изрядно кислое. — Тогда приходи ко мне. — Она назвала адрес. — Завтра, в шесть часов. Запиши!
— Я запомнил.
И что от тебя не отвяжешься, подумал, тоже.
* * *
— Браво, браво, — приветствовали меня бурными аплодисментами. Все уже сидели на работе в полном составе. Машинистка Мария, из русских немцев, совмещающая заодно обязанности секретарши, телефонистки и уборщицы. Зарплату, впрочем, получала не за четыре должности, а гораздо меньше. У нас штатное расписание, утвержденное аж в столице Руси, и совместительство не приветствуется. Поэтому здешний начальник, прекрасно зная невозможность найти на ее место работницу за эти деньги, всячески старался облегчить жизнь. Премии, подарки, физическая помощь и регулярное проведение оздоровительных сексуальных процедур. Несложно было догадаться по поведению. Да я и не осуждаю. Видел я ее мужа. Худая и противная глиста, не способная сказать двух слов без бумажки. Очень ценный работник в посольстве. Там такие крайне востребованы, без собственного мнения.
Работа — для посольских страшная проблема. В местные фирмы устраиваться на работу не одобряется во избежание неизвестно чего. Не приходилось слышать про желающих получить политическое убежище в Германии. Здесь так паршиво, что дураков нема. А прожить рядовым сотрудникам на жалованье достаточно сложно. А тут еще и валюты хочется подкопить к возвращению. Вот и держатся за место: не так много возможностей деньги зарабатывать. На все, даже самые маленькие, денежные должности вроде продавщицы в буфете или учительницы при посольской школе давно очередь имеется. Остается сплетничать и пить. Что и происходит с большим размахом. Главное, не в Берлине, а внутри. За забором.
Ознакомительная версия.
