— Сволочь! — процедил нынешний префект Рима Сабин. — Я этого Пупиена при первой возможности медведям скормлю!
— Лучше Бальбина, — заметил Максимин-младший. — надо же и интересы медведей учитывать. Что они от тебя хотели, Геннадий?
— Я так и не понял, — пожал плечами Черепанов. — Может, дело какое-нибудь к императору…
— Почему тогда они к тебе подошли, а не к Цезарю? — агрессивно осведомился Сабин.
— Пойди у них спроси! — огрызнулся Черепанов. Борзой он, этот Сабин. И кровь людям пускать любит. Только и плюс, что Максимину верен. Потому что без Максимина его просто порвут.
— Кстати, о медведях, — дипломатично вмешался Гонорий Плавт. — Завтра — Аполлоновы игры. У тебя все готово?
— Конечно. Открывать кто будет? В отсутствие императора?
— Сабин! — Красивое лицо Максимина-младшего стало надменным. — Что за вопросы ты задаешь?
— Ну… — Префект смешался. — Я подумал, может быть, ты не захочешь… Цезарь?
— В следующий раз спроси у меня… прежде чем думать! — высокомерно бросил Максимин-младший. — Гонорий, Геннадий, по-моему, наступило время цены[98]. Тебя, Сабин, не приглашаю. Думаю, ты очень занят в связи с завтрашним праздником.
— Зря ты с ним так, — негромко произнес Гонорий, когда префект Рима ушел. — Сабин — наш человек.
— Вот именно, Аптус, — так же негромко (ни слуги, ни телохранители не услышали, только шедший рядом Черепанов) ответил сын императора. — Сабин — наш человек. Как и ты. И если кто-то об этом забывает, я или отец вынуждены ему об этом напомнить. Когда твои товарищи приносят тебе присягу, они уже не совсем товарищи. Ты понимаешь?
— Да, Цезарь.
«Мальчик прав, — подумал Черепанов. — У императора нет друзей. Вот одна из причин, почему мне не хочется быть императором».
Впрочем, ему и не предлагали. Пока.
Шестое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Амфитеатр Флавиев, который позже назовут КолизеемКогда-то Черепанов гордился тем, что сидит на сенаторской скамье. Сейчас ему отвели место в императорской ложе. К сожалению, только ему: ни Алексея с Настей, ни Кору он посадить рядом с собой не мог. Впрочем, Коршунова тоже разместили почетно: у самой арены, а у дочери сенатора Гордиана было свое «законное» место. Из императорской ложи Черепанов отлично видел ее… и нескольких столичных хлыщей, сенаторских сынков, увивавшихся вокруг его невесты. Спуститься и вразумить их собственноручно у Геннадия не было возможности. Не то у него положение. Можно было, конечно, приказать своим телохранителям, расположившимся у входа в ложу, пойти и намылить хлыщам загривки, только… не царское это дело. Он доверял Корнелии все эти годы и будет доверять впредь. С этой «опасностью» она сама справится.
Жарища, однако! Несмотря на натянутые над секторами (от солнца) полотнища ткани, Черепанов, только час назад сменивший тунику и белье, снова взмок. Неудивительно — в доспехах. Градусов тридцать в тени, не меньше. И даже морс со льдом не спасает. Правда, и день был тяжелый: сначала — торжественная служба в храме Аполлона, потом посвященные солнечному богу скачки в большом цирке. Черепанов, не разбиравшийся ни в конях, ни в колесницах, продул полторы тысячи сестерциев префекту претория Виталиану. А Коршунов, везунчик, выиграл двадцать пять штук. Правда, ему подсказывала Анастасия, оказавшаяся заядлой «ипподромщицей». Пока Черепанов парился на официальной церемонии в храме, Леха с женой потусовались в цирковых конюшнях и собрали море информации. Могли бы и поделиться, черти! Черепанов уже высказал другу все, что он думает.
— Сколько-сколько ты продул? — воскликнул Коршунов. — Ну ты и жмот! Да у тебя застежка от плаща раз в десять больше стоит.
Черепанов покосился на золотую фибулу, украшенную рубином с ноготь величиной.
— В десять… — проворчал он. — А в сто — не хочешь? Не в деньгах дело — в принципе!
— Это не принцип, Генка! Это по-другому называется. Помнишь про мужика, который к медику пришел?
— Это который?
— Да все тот же. Про лекарство от жадности. Приходит он, значит, к медику: есть, говорит, у тебя лекарство от жадности? Тот отвечает: есть. Ага, говорит, мужик, давай сюда. Да побо-ольше!
Анастасия засмеялась. Она неплохо понимала по-русски.
Черепанов ощутил укол зависти. Кора вряд ли когда-нибудь выучит его родной язык… С другой стороны — зачем? Если он по-латыни болтает не хуже рожденного на семи холмах.
Амфитеатр взревел. На арену выпустили первую пару. Черепанов закрыл глаза. Гладиаторские бои его не возбуждали. Тем более устал…
— Третья пара! — закричал глашатай.
— Ставки на четвертую и пятую пары будем делать? — цирковой букмекер остановился у скамьи Коршунова.
— Третья пара, самнит против фракийца! — надрывался глашатай. — Самнит — кличка Уголь. Фракиец — кличка Красный.
— Сейчас…
Алексей полез под лорику: достать кошелек… и замер. Гладиаторы выбежали на песок. «Самнит», ну разумеется, никакой не самнит, а здоровенный нубиец в тяжелых доспехах, с большим щитом-скутумом и мечом типа спаты. «Фракиец»… черт! Не может быть! Коршунов даже привстал. Второй гладиатор, с маленьким круглым щитом, открытым шлемом и кривым ножиком вместо меча… Зато с рыжей бородищей и рыжей гривой… Нет, не может быть!
— Эй! Ставить будешь? — Букмекер остановился прямо перед Коршуновым, загородив арену.
— Пошел вон!
— Что?
Алексей коротко глянул на него:
— Убирайся! Не понял?!
Букмекера как ветром сдуло.
— Ты что? — удивилась Анастасия.
— Ты глянь, Наська! На арену глянь! Это же Красный! Наш Красный!
Черт! Все-таки выжил отмороженный гепид! Ну ни фига себе! Ну молодец! Ах ты, блин!
Поганый нубиец попер танком. Ручищи у него были длиннющие. Тем более — весь в броне: поножи, налокотник на правой руке, щит в полтуловища. А у гепида — дурацкий ножик и щит размером с тарелку.
— Красный, Красный! — завопил Коршунов. — Рикс гребаный! Не дай себя убить, слышишь!
Вряд ли гепид его услышал. Трибуны ревели так, что не то что Коршунова — взлетающего «боинга» не услышать. Нет, дать себя убить Красный не собирался. Позволил погонять себя минуты две, потом улучил момент: отскочил, пригнулся, подпрыгнул и шарахнул ногой по низу щита «самнита». Верхний край соответственно шарахнул по шлему, нубиец замешкался — и гепид немедленно этим воспользовался: швырнул свою «тарелку» вниз, метко угодив по стопе противника. И тут же, нырком, вошел под его правую руку, перехватил запястье и полоснул своим кривым ножиком нубийца изнутри под правым коленом. Острый клиночек — и сухожилия вспорол, и жилы — кровь так и брызнула.
