Ознакомительная версия.
Как медленно тащатся секунды. Чёрный брусок царских саней ползёт вдоль бесконечного фасада Зимнего…. Качнулся вверх–вниз на крутом горбу Эрмитажного моста…
Снова быстрый взгляд вправо — наблюдатель опустил бинокль и уткнул подбородок в варежки. Со стороны может показаться, что человек греет замёрзший подбородок — если не знать, что в кармане у него рация. А может и правда руки греет? Неважно.
Ещё пять минут… экипаж минует Мраморный дворец. Теперь его почти не видно — вдоль парапета моста, на расстоянии полусотни метров друг от друга, в парапет врезаны аккуратные деревянные будки. Они и скрывают обзор вдоль моста, не давая разглядеть, что творится у съезда на Дворцовую набережную.
Всё. Время вышло.
Эфир взрывается:
— Объект на мосту, первый, третий, вперед, второй, четвёртый, пятый на месте! Работаем!
— Первый пошёл.
— Третий, ответь…. третий… ТРЕТИЙ???
* * *
До цели — двадцать пять шагов вдоль парапета Петровской набережной. Спасибо бесчисленным парадам и караулам — привычка ТОЧНО рассчитать шаги, чтобы оказаться на месте мгновение–в мгновение, и никак иначе…
Кроф выдирается из объятий Порфирьича. Денщик сперва, аккуратно притормаживавщий их высокородие под локоток, принимается хватать его за плечи и, под конец, войдя в раж, цапает за шиворот и отвороты шинели. Барон хрипло орёт и сквернословит, встречные прохожие шарахаются от не в меру раздухарившегося офицера.
Двадцать шагов… двое подошли к парапету, остановились… второй, «лакей» в простонародном тулупчике, принялся возиться с кремовой бумагой свёртка. Первый, «барин» стоит в Корфу вполоборота — заложил руки за спину, пальцы нервно тискают трость. А ведь если успеет пустить её в ход…
Пятнадцать шагов.
— Дили–дон — дили–дон! — не утихает благовест….
— Что вы себе позволяете, господин штабс–капитан?
Штабс капитан — это Корф и есть. А высокий, раздражённый голос принадлежит подполковнику гвардейской конной артиллерии — кой чёрт его принёс… Вообще–то понять можно — увидев такую картину, любой уважающий себя офицер непременно вмешается.
— Позор, господин капитан! Ожидают проезда государя, а вы ведёте себя как пьяный матрос!
…Семь шагов….
Корф оборачивается к возмущенному конно–артиллеристу.
— А пошёл ты, шпала гвардейская! Иди, поучи жену щи варить… паркетный…
Конно–артиллерист в ступоре. Привлекательная дама, шагах в десяти, хватается за щёки и возмущённо ахает — матерный рык барона слышен, наверное, даже в Петропавловке. Корф краем глаза видит, как «лакей», уже вытащивший из свёртка горохового цвета трубу, одобрительно косится на подгулявшего офицера. Первый, с тростью — хоть бы обернулся…
…Пять шагов.
— Да как вы…. да я вас… Встать по форме! Извольте представиться!
Порфирьич, успокоительно что–то бормоча, не даёт своему господину броситься на обидчика и парой затрещин разрешить известный спор между гвардией и армией. Оно и кстати: террорист наблюдает только затылок барона, а лица Порфирьича не видит вовсе — Корф на полголовы выше своего денщика.
…Два шага….
— Давай, яти их!
Корф по кошачьи прыгает на «барина». Сейчас не до савата — рукоятью револьвера по затылку. Чёрт, шапка мягкая… ею же — в основание шеи, раз, другой… «барин» кулём оседает не землю.
— ЕВГЕНЬПЕТРОВИЧ!!!!
Порфирьич отлетает, получив тяжёлый удар трубой в лицо. «Слуга» отскакивает — ловко, чуть ли не спиной вперед — и вскидывает на плечо свою страшную ношу. На мост он не смотрит.
Корф в прыжке трижды жмёт на спуск «бульдога» — Бац, бац, бац! —
Дистанция — три шага, но одна пуля всё же высекает фонтанчик гранитного крошева из парапета за спиной гранатомётчика.
Ш–жж–ах! — огненное полотнище прямо в лицо. Что–то раскалённое, плотное с визгом проносится над самой головой барона. Корф ослеплён, оглушён, обожжён, но на ногах устоял.
«Слуга» роняет дымящуюся трубу и медленно заваливается вбок.
Грохот взрыва за спиной: граната угодила в фасад дворца Великого князя Петра Николаевича — на уровне второго этажа, как раз в угол, которым здание выходит к Неве. Хрустальный, весёлый звон — с фасада дождём сыплется стеклянный мусор.
Порфирьич, с лицом, залитым красной юшкой, насел на «барина» и с чёрной бранью крутит ему руки. «Барин» не сопротивляется.
«Не убил ли? Да нет, вроде, меховой воротник должен был ослабить удар…»
— Что… что это?… Вы ?… —
Конно–артиллерист. Очнулся и даже заговорил…
Высокий контральтовый визг — давешняя эпатированная дама. Вот уж не повезло бедняжке, сплошные потрясения…
— Евгень Петрович, вы как?
Знать бы самому…
Через площадь бегут трое жандармов в штатском — им было строго велено никак не проявлять себя, пока дело не будет сделано. Ну теперь можно, ребята, получите — товарец первостатейный, правда подпортили слегка при упаковке, уж не взыщите…
…Благовест, благовест, дили–дон — дили–дон… уже нет?
Вдали, где–то за редкими, голыми берёзами,, окружающими Троице—Петровский собор, за его чугунной, ажурной оградой в высокими квадратными столбами, раскатывается странный звук — будто какой–то великан огромной палкой протарахтел по подходящих размеров штакетнику. Раз, другой… а потом побежал, шалун эдакий, вдоль забора, не отрывая палку от досок…
— Третий, Никонов, отвечайте!
И после мгновенной паузы:
— Первый, пятый! Барон! Возок прорывается к мосту!!! Пулемёт!!!
Ворота в церковной ограде обращены на Неву, в сторону крепости. На большую Дворянскую выходит только малая калитка — ею неприлично пользоваться солидной публике. Так что люди спешащие сейчас на зов благовеста, доходят до угла площади, напротив Конной улицы, а потом поворачивают влево, к воротам, а там уже — перекрестившись, проложив поясной поклон — к колоннаде портика. Когда–то деревянный Троице—Петровский собор был главным в городе, как и площадь — на ней стоял находились Гостиный двор, таможня, рынок, Сенат, Синод, коллегии… Давно уже и площадь пребывает в тени Дворцовой и Сенатской, и каменное имперское великолепие Казанского и Иисакия безнадёжно затмило скромную красоту старенького деревянного собора…
А люди всё идут. Сотня шагов до угла, до поворота на Конскую, где на противоположной стороне улицы мёрзнут на ветру два переодетых в обывателей жандарма. И два десятка — до возка, притулившегося у тротуара. Не возок даже — обычные извозчичьи санки, с низенькой спинкой, такой, что идущая следом лошадь часто роняет пену прямо на голову седока.
В санках — двое. Первый, кучер скрючился, держа в необъятных рукавицах вожжи. Второй — тревожно зыркает со своего места на прохожих. Рядим с ни, под рогожей — что–то угловатое, длинное, торчит наискось вверх.
Ознакомительная версия.
