Ознакомительная версия.
Говорить по-турецки она начала достаточно быстро – просто не было другого выхода. Либо ты разговариваешь, либо – молчишь, и тогда оказываешься в полной изоляции. К тому же Стаське почему-то стало вообще трудно молчать. Нет, не так: она всегда была разговорчивой, а сейчас эта ее особенность «проснулась» с новой силой. Может быть, сказались те недели, которые она провела в «глухонемом» доме Ибрагима. К концу первой недели она уже могла сказать совсем простые фразы: «Покажи, как ты это делаешь», «Ой, у меня опять не получилось», ну и еще десятка два. Сильно помогло, что в «группе» были две «славяноговорящие» девочки. Правда, они тоже жили здесь уже по несколько лет, поэтому плохо помнили язык.
Впервые Анастасия задумалась над вопросом, на каком же языке говорит она сама. На современном ей русском? Или на том – старославянском? украинском? полупольском? – на котором разговаривала настоящая Роксолана? Та девушка, в чьем теле она оказалась? До сих пор казалось – конечно же, на русском! А сейчас начала сомневаться. Может, и притчу свою написала на том языке, которому сейчас не могла подобрать названия? Да нет, нет! Не надо думать об этом! Она уничтожила записи, порвала на мелкие клочки, а уборщица, конечно же, сожгла мусор… Не думать, а то проще пойти и повеситься, честное слово! Хотя – тут-то не повесишься. Тут, извините, в туалет не сходишь так, чтобы об этом никто не знал. Тут ты – словно под прицелом снайперской винтовки… Да нет, не под прицелом – как под микроскопом.
Правда, девчонки умудрялись как-то сплетничать, секретничать, и при этом были уверены, что делают это действительно «втихаря». У Анастасии все-таки в этом были сомнения. Ей казалось, что у черных евнухов, наблюдавших за жизнью гарема, глаза не то что на затылке, а вообще по всей голове. С другой стороны, и девчонки поделились с ней «страшным секретом», зная который, можно было «учуять» приближение бесполых. Причем «учуять» – в прямом смысле этого слова: евнухи благоухали сложными и весьма мощными ароматами. И причина этого была весьма невеселой.
– Ты что, не знаешь, – подхихикивая, сказала Гюльджан, самая младшая из девочек, – почему они так воняют? У них же нет… Ну, короче, им отрезали все. Ты же знаешь, чем мужчины отличаются от нас, женщин, там? – И, снова стыдливо хихикнув, показала, где именно «там».
Анастасия кивнула. Она-то знала – она, современная девушка восемнадцати лет от роду. А вот откуда, спрашивается, об этом знает одиннадцатилетняя девочка мусульманского воспитания, проданная сюда в шестилетнем возрасте? Но вот – знала.
– Так вот, евнухам вообще все поотрезали. И они, ну… не могут сдержаться. То есть, говорят, они сами не всегда чувствуют. Потому и писаются… словно маленькие детки!
Это было… неожиданно, но Анастасия поняла, что да, именно запах мочи – то, что в первый раз общения с главой черных евнухов она уловила, но не смогла идентифицировать. Ну, что же… Жаль их, конечно, вообще кастрация – бесчеловечная вещь, тем более такая… Но запах, пускай и неприятный, действительно мог помочь… если бы она решила… решила…
Но об этом пока думать было рано.
В школе ей дали новое имя – Рушен. Кажется, это означало «рыжая». Может, правда, и «русая»: для девчонок, похоже, эти понятия были совершенно одинаковыми.
Наконец в один из дней – она уже точно не знала, сколько именно находится здесь, – за ней пришли. Молчаливый евнух отвел ее к кизляр-агаси, который сообщил, что ее обучение окончено.
Она стала прислужницей – именно так переводилось с османского слово «одалиска». Горничная, а вовсе не «возлюбленная», как ей почему-то казалось раньше. Да и какие тут могут быть «возлюбленные» – более тысячи теток, тут и в лицо-то не всех запомнишь…
С другой стороны, султан вроде как и не стремился запоминать. Зачем? Попользовался – и попользовался, в следующий раз снова понравилась та же самая – вряд ли султан помнил, что уже проводил с этой наложницей ночь. Вместо него все помнили евнухи. Их тут было много – больше трех сотен. Они были вездесущи, и Анастасия поняла: то, что девчонки в «школе» считают, что от глаз евнухов можно запросто укрыться, – полная ерунда, им просто позволяют пребывать в таком убеждении, поскольку на самом деле пока они только ученицы – они, по большому счету, никого особо не интересуют. А вот взрослые наложницы…
До поры до времени они вроде бы тоже никому не интересны. Ну, подметает тут одна такая – и что? Ну, вторая учит третью танцевать…
Но вот две девицы уединились друг с другом в садовой беседке – как бы это сказать помягче… для удовлетворения сексуального голода. Каждая из них потеряла с султаном девственность (в принципе, по-другому здесь и быть не могло), каждая из них была «в фаворе» пару недель, и потом, понятное дело, каждая была забыта. Вот и развлекались как могли…
Анастасия – нет, уже Рушен – знала, что за измену, «полноценную», так сказать, с участием мужчины, виновную просто зашивали в кожаный мешок и бросали в Богазичи. Об этом читала, считала несправедливым, но это хотя бы объяснить как-то можно было. Но вот как накажут этих двух… дурех? И главное – за что? За то, что молодые, здоровые и секса им не хватает?
Вообще, спрашивается, зачем столько наложниц заводить, если ты их удовлетворять не можешь? Ну ладно, пророк Мухаммед разрешил иметь четыре жены – спишем на то, что южные мужчины горячие и одной жены может быть попросту мало. Да и то, согласно Корану, «кто имеет двух жен и отдает предпочтение одной из них перед другой, тот в День воскресения подвергнется суровой каре». Так что – нужно уделять равное внимание всем. Да и то, насколько она помнила (одна из девушек с их курса вышла замуж за сирийца), все-таки многие мусульмане предпочитали обходиться одной женой, потому что закон предъявлял достаточно суровые требования и к обеспечению мужем своих жен.
Правда, назвать наложниц необеспеченными было нельзя, а вот что касается «предпочтений», то многие из девушек за все время жизни в гареме никогда и не становились любовницами своего «владыки и повелителя». Что этим, спрашивается, делать было? Вроде как существовало правило: девушка, прожившая в султанском гареме девять лет и оставшаяся девушкой, выдавалась замуж с приличным приданным. Такие ходили слухи. Правда, никто из девушек, с кем довелось пообщаться Рушен, таких лично не знал, но, как говорится, «надежда умирает последней».
К счастью, девушек оставили в живых. Раздели до пояса, привязали к столбам и выпороли. А остальных заставили смотреть – в назидание.
Что поразило Анастасию – каждая их них сильнее плакала не тогда, когда били, а потом, когда на спины уже были наложены специальные повязки, пропитанные снимающими боль веществами.
Ознакомительная версия.
