И, хитро посмотрев на Тому, добавила:
- Только не Костю. Костя у нас жить не будет. Костя птица иного полета... Костя только в любовники годится... - и вздохнула.
А, почему...? - начав, Тома замолчала, хотя вопрос, а почему Костя годится только в любовники, просто жег ее изнутри.
Маринка ничего не ответила, только рассмеялась и шутливо щелкнула пальцем Тому по носу. - Не увлекайся лапонька, не одна ты по нему сохнешь.
- Хотя конечно и он на тебя сильно запал. Вон и нас с Михой на ставок вытащил. Для тебя, как я понимаю, представление.
- Вот уж, - возмущено фыркнула Тома, - сдался он мне.
Маринка насмешливо и ласково взглянула на нее, но ничего не сказала.
Вскоре она ушла, схватившись за протянутую руку Михи, и исчезла, вместе с ним, в шалаше стоящем на другом конце поляны. Костя, после возвращения с виноградника, ушел в ночь, сказав, что будет проверять закидушки, поставленные какими-то друзьями Михи, на другой стороне ставка. Пиво тихонько плескалось в животе Томы, который был набит как барабан. Раки оказались не просто вкусные, они оказались необыкновенно вкусные, особенно если их запивать пивом. Она, в результате, за вечер, выпила целых две бутылки пива, и, теперь, костер слегка покачивался перед ее глазами. Тома раньше никогда бы не поверила, что может выпить столько пива, но опыт нынешней ночи изменил ее представление о себе. Еле видимый туман плыл над водой. В тумане раздавалось тихое кваканье лягушек, в кустах звенели кузнечики и тихо потрескивал затухающий костер. Под арбузы и виноград места не осталось уже ни у кого, поэтому, арбузы кучкой, а виноград в сетке, лежали поодаль ожидая завтрашнего утра. Там же в котелке лежали соты с медом, безжалостно вырванные из колхозного улика.
Из-за шалаша Михи бесшумно появился Костя, остановился у костра и вытряхнул, в стоящее рядом, ведро, раков, которые держал в подоле рубашки.
- Это на утро... Пойдем, покажу что-то, - сказал он тихо Томе о потянул ее за руку, - не бойся.
- Ну, куда ты меня тащишь? - сонно попыталась отбиться Тома, но, несмотря на свое вялое сопротивление, встала и пошла вслед за тянущим ее за руку Костей. Они обошли поляну, и вышли к шалашу Михи, но только с обратной стороны. Костя остановил ее возле дерева, обнял сзади за талию и сказал шепотом:
- Тсссс, смотри и слушай. Такого в кино не покажут. Только тихо.
Тома без интереса посмотрела туда, куда ей указывал Костя. Но присмотревшись, чуть не охнула и почувствовала, что ноги перестают ее держать. Внутри шалаша, на расстеленной простыне, лежала обнаженная Марина, широко и бесстыдно раскинув в стороны ноги, приподнятые в коленях. Руки она положила на голую спину Михи, который, как казалось Томе, старался резко протиснуться как можно дальше между ее раздвинутых ног. Ему, похоже, не до конца удавалось задуманное, поэтому, сдав назад, он повторял свои попытки снова и снова. Марина при этом слегка постанывала, как от боли, но, двигалась не от него, а к нему, раздвигая, при этом, ноги еще шире. Глаза ее были закрыты, волосы разметались по простыне, а голова качалась в такт с колебаниями их тел.
Тома все же беззвучно охнула, и, если бы ее не поддержала обхватившая ее рука Кости, опустилась бы на четвереньки. Но Костя, воспользовавшись моментом, подхватил ее рукой уже прямо под грудь, не дал опуститься, а, наоборот, тесно прижал к себе, а потом вдруг резко повернул к себе. Тома пораженно смотрела в глаза Кости, не замечая, как он все крепче и крепче прижимает ее к себе.
- Нравится? - шепотом спросил Костя, - Видела раньше?
- Нет, не видела... Это, что, это самое? - ошарашено, ответила Тома. - Они, там, что...? - она не могла подобрать слово, чтобы назвать только что увиденное.
- Да, - тихо ответил Костя, - это самое. Они любят друг друга. И им сейчас хорошо.
После этого наклонился и прижал Тому к себе. Тома почувствовала на своих губах привкус раков и пива от губ Кости. Потом ощутила как его язык, не обращая внимания на ее, с опозданием сжатые губы, проник внутрь и заполнил там все внутри и стал медленно вращаться вокруг ее языка. Ощущение было столь странным и новым, что Тома вся замерла. Потом ощутила, что вся она спиной прижата к дереву, ее грудь прижимается к груди Кости, а, что-то твердое, упирается ей в низ живота. Она почувствовала, что Костя, выгнувшись, еще ближе прижимается к ней, раздвигает ее ноги и уже касается ногой ее там, куда она стеснялась касаться себя даже сама. Тома попыталась пискнуть, но рот ее был занят и ей это не удалось. Не удалось ей и, дернувшись, вырваться из объятий Кости. Ноги ее подкосились, но стало еще хуже, ибо тем, чего касаться было просто нельзя, она теперь села прямо на ногу Кости. У Томы перехватило дыхание, и она запаниковала. Спустя мгновения она почувствовала, что может дышать, и губы ее свободны, более того, свободной оказалась и ее грудь. Правда, лишь на мгновение, поскольку выпустив ее из объятий, Костя тут же резко повернул ее спиной к себе, одной рукой опять крепко прижал, обняв за талию, а второй, проникнув под бюстгальтер, крепко сжал ее правую грудь, и начал ее целовать в шею. Тома попыталась согнуться и присесть, отстраняясь от Кости, но ей это не удалось, а то, твердое еще сильнее прижалось к ней, но теперь уже сзади. Чтобы избежать контакта, она прогнулась животом вперед. Давление сзади ослабло, но, она почувствовала, как его рука, задирает ей платье и лезет к ней в трусы.
Тома рванулась, как куропатка, попавшая в силки. Поскольку Костя держал ее одной рукой, то ей удалось вывернуться из, пытающихся задержать ее, пальцев. Тома, ломанулась по лесу, не разбирая дороги, как молодая лосиха во время гона, прямо к палатке, где спала Яся, сходу заскочила внутрь и, всхлипывая, прижалась к ней. Та, не просыпаясь, обняла Тому. Тома замерла, тихонько перемещаясь, постаралась спрятаться за Ясей, не прекращая, при этом, как можно крепче прижиматься к ней.
- Том, ну пожалуйста, не обижайся, я больше не буду, - услышала она, доносящийся сквозь стенку шалаша, полный отчаяния голос Кости. - Ну, пожалуйста, не обижайся, ну нашло на меня. Ну не удержался я. Ну ты же сама видела как они там... Ну, завелся я, каюсь.
И после пазы горько добавил:
- Люблю я тебя. Не простишь - утоплюсь.
И, столько отчаяния было в его голосе, что она, как-то вдруг, сразу, бесповоротно поверила - да, утопится. Если она не простит. И да, действительно любит. Эти слова как холодным душем погасили ту смесь ярости и страха, которые начали разгораться в ее душе. И, несмотря на пережитый шок, душа ее стала заполняться, непонятным ей самой, торжеством.
- Ладно, не обижаюсь уже. Простила. Только, чтобы больше не смел, - сказала Тома после долгого молчания. - Иди уж. Не маячь. Утопленник мне тут выискался, - и фыркнула.
